Ответственность религии и науки в современном мире - Сборник статей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У западных протестантских церквей нет подобных авторитетных документов, однако некоторые моральные богословы имеют большой вес в подобных вопросах, и наиболее влиятелен среди них Пол Рэмси. Будучи противником множества новейших биомедицинских технологий, он в то же время являлся активным сторонником того, что можно назвать модификацией зародышевой линии:
Что касается генетической хирургии или внедрения различных антимутагенных химических посредников, устраняющих генетический дефект прежде, чем он будет передан последующим поколениям путем репродукции, то здесь все просто. Если однажды практика медицинской генетики подобного рода вдруг станет реальностью, то никаких моральных проблем в связи с этим не возникнет: или, по меньшей мере, тех, что еще неведомы медицинской практике в целом. С точки зрения морали, генетическая медицина, позволяющая мужчине и женщине дать жизнь ребенку без некоего дефектного гена, который присутствует у них самих, покажется столь же приемлемой, как и лечение от бесплодия, когда один из партнеров страдает этим.[202]
Многие признают, что католики и консервативные протестанты выступают против генетических технологий в целом. Удивительно, что и Ватикан, и ведущие протестантские богословы единодушны в том, что модификация зародышевой линии является ограниченно– или условно-легитимной.
Однако светские возражения против модификации зародышевой линии выдвигаются многими из тех, для кого модификация зародышевой линии сводится к проблеме «детей на заказ», которые могут быть вполне здоровыми с медицинской точки зрения, но неполноценными в остальном. Некоторые настаивают на том, что модификация зародышевой линии – это надругательство над человеческим достоинством. Однако точное определение «достоинства»[203], тем не менее, остается неясным. Очевидно, это внутренняя ценность, которой обладает каждый индивидуум. Каким именно образом модификация зародышевой линии, якобы, оскорбляет достоинство, умалчивается.
Если некоторые возражают против модификация зародышевой линии, апеллируя к светскому представлению о человеческом достоинстве, можно ожидать, что богословы выдвинут подобный аргумент на основе веры в создание человека по образу и подобию Бога, что придает нашей сотворенной природе нормативный статус, изменение которого не должно осуществляться с помощью современных технологий. Для христиан идея imago dei — система, основанная на вере в Бога Создателя, дарующего жизнь человеку и отнимающего ее, Единого Бога, из сущности которого произошел Христос. Жизнь человека не фиксирована и не статична, но она протекает между двух этих полюсов – от момента, когда Бог дарует ее, и до того, как он ее отнимает. Ее истинная судьба находится в ее будущем во Христе, а не в ее собственной технологической модификации. На основе этого Нигель Камерон и Эми де-Бетс выступают против модификация зародышевой линии, нацеленной на улучшение человеческих качеств: «…ясно, что все попытки улучшить человеческую природу… с богословской точки зрения недопустимы, поскольку они заключаются в модификации человеческой природы, которую может даровать и отнять лишь Бог»[204]. Форма человеческой сущности, принимаемая в процессе инкарнации, становится нормативной. И потому, считая невозможным одновременно разрешить терапию зародышевой линии и предотвратить ее улучшение, они выступают против всех попыток ее модификации. С другой стороны, следует отметить: христианское богословие не может исключить возможности, что будущее человечества с Богом не имеет заданного историческим воплощением характера, а открыто и неопределенно, поскольку во власти Бога определять это будущее и создавать его, возможно, даже используя человеческие технологии как средство.
Другие светские оппоненты модификации зародышевой линии апеллируют к тому, что дети с модифицированными генами могут быть менее свободными, чем остальные. Особо резкая форма этого заявления содержит утверждение, что на самом деле генетическая модификация поражает генетико-невролого-эволюционный субстрат человеческого сознания и свободы, снижая – пусть даже и в малой степени – способность ребенка к свободомыслию и моральной ответственности. При желании это было бы осуществимо, возможно, путем модификации генов, которые отвечают за моральное поведение или особым образом изменяют стремления и склонности, если вообще когда-либо удастся точно определить их расположение. Однако возможности современной генетики слишком далеки от того, чтобы позволить установить, какие же гены необходимо изменить для достижения подобного результата. Более того, возможность его достижения не является причиной для запрещения модификации зародышевой линии в иных целях.
Тем не менее в последующие десятилетия в процессе выяснения роли генов в формировании предрасположенностей и моральных склонностей настанет необходимость ясно обозначить, что допустимо с точки зрения морали и что запрещено. Например, дозволительно ли модифицировать гены ребенка с целью увеличить его способности к музыке, при этом не затрагивая генов, отвечающих за желание упражняться на фортепиано или доставлять удовольствие слушателям?
В более сдержанной форме этого заявления утверждается, что любая модификация генома ребенка угрожает его свободе быть единственным хозяином своей судьбы. Юрген Хабермас предостерегает от «предопределенности извне», под которой подразумевает неверную асимметрию между родителем и ребенком. При естественном ходе вещей родители берут на себя ответственность за ребенка и принимают за них множество решений – такова естественная асимметрия в отношениях родители и детей, асимметрия нормальная и нужная. Однако эта естественная асимметрия – лишь временное явление, и мудрые родители знают, когда можно разрешить ребенку принять на себя большую ответственность. Генетическая же модификация, согласно Хабермасу, необратима и потому навсегда извращает эту взаимосвязь. В результате родители и ребенок никогда не смогут существовать в отношениях человеческой взаимозависимости или как равные члены духовного сообщества людей. Для Хабермаса масштаб или сила модификации не играют роли: единственным существенным фактором является ее неизменность. Будут ли все модификации зародышевой линии постоянными, точно неизвестно, и потому возникает вопрос: одобрил бы Хабермас такие модификации, которые могут быть подавлены или отключены каким-либо медицинским препаратом?
Некоторые светские и религиозные противники модификации зародышевой линии указывают на опасность объектификации и коммодификации. В обоих случаях основную тревогу вызывает не то, что ребенку (если рассматривать его как индивидуума, отдельно от остальных) будет причинен вред, а то, что отношения между родителями и ребенком будут искажены. Использование этой технологии создаст необратимую асимметрию в ситуации, когда родители выступают в роли конструкторов, а дети с модифицированными генами – объектом для реализации их конструкторских наклонностей. Тревога, выраженная понятием «объектификации», обусловлена тем, что родители и дети станут заложниками отношений противостояния дизайнера или конструктора и сконструированного им объекта, в противовес отношениям полноценных личностей. Коммодификация лишь довершает мрачную картину, ибо «ребенок на заказ» становится объектом с ценником на боку.
В будущем родители могут начать думать, что дети обходятся в определенную сумму – причем не их воспитание, а их создание, – и потому относиться к ним подобно тому, как некоторые люди относятся к дорогим машинам или изысканным драгоценностям. Их дети могут стоить больше или меньше, чем другие. Зная свою относительную стоимость, они могут негодовать по поводу того, что они генетически модифицированы, но еще большее возмущение у них может вызвать тот факт, что их модификация не самая современная, самая лучшая и самая дорогостоящая. Родители, предчувствуя реакцию детей, могут быть заинтересованы в том, чтобы платить за любовь и уважение детей больше, чем они могут себе позволить. Кроме того, будущие родители, которые, возможно, не захотят прибегнуть к помощи этих технологий, могут оказаться под серьезным давлением необходимости идти в ногу со временем и воспользоваться ими, осознавая, что однажды их детям придется конкурировать с другими детьми с модифицированными генами, чтобы поступить учиться или найти работу.
Еще одна широко распространенная причина неодобрения модификации зародышевой линии заключается в том, что она станет реальностью не идеального мира социальной справедливости, а в контексте социального неравенства. Большей частью технология будет доступна преимущественно богатым людям. Многие предметы роскоши доступны лишь очень состоятельным людям, но генетическая модификация отличается от остальных благ тем, что, если ей удастся создать более здоровых или более умных детей, эти преимущества приведут к еще большей пропасти между богатыми и бедными. Богатые родители смогут не только заплатить за лучшее образование, они получат возможность купить и лучших детей – таких, которые поступят в лучшие учебные заведения. С точки зрения морали, тревога выражается в том, что модификация зародышевой линии лишь несправедливо увеличит неравенство и потому станет источником еще большей несправедливости. Американский протестантский моралист Одри Чепмен предостерегает от того, что модификации зародышевой линии «повлекут за собой глубоко негативные социальные последствия… и, весьма вероятно, еще более усугубят существующие несправедливость и неравенство, чем серьезно усложнят их разрешение… С точки зрения справедливости, единственно возможный путь – не двигаться вперед…»[205]