Свой ключ от чужой двери - Инна Бачинская

На сцене, оказывается, уже шло представление. Сдобная девица, разумеется, в ковбойском наряде – расшитой блесками курточке и таких же шортах и сапожках, скакала по сцене, крутя над головой лассо. Пляска ее сочетала элементы танца и художественной гимнастики. Резво передвигаясь по сцене, девушка сбрасывала с себя одежки. Первой полетела в угол сцены расшитая курточка, затем – шляпа, за ней – белая манишка с техасским галстуком-шнурком, после чего пришел черед штанишек. Извиваясь, она взялась за молнию, медленно потянула замочек вниз, потом вернула на место, потом повторила все сначала, вращая бедрами. В итоге она осталась в символическом бикини – узкой блестящей полосочке, сооруженной из американского звездно-полосатого флага, на бедрах и двух таких же кружка́х, прикрывающих соски округлых молочных желез. У нее было прекрасное тело, достигшее той грани пышности, за которой начинается избыточный вес. Она вся состояла из приятных глазу выпуклостей, а когда повернулась к зрителям задом и нагнулась, публика радостно взвыла. Я почувствовал, что настроение мое слегка приподнялось, и тут же поймал на себе уничтожающий взгляд Ведьмы, о которой забыл начисто.

Прекрасной ковбойше долго аплодировали, топали ногами и даже свистели. Зрители прочно вошли в роль обитателей Дикого Запада. На сцену тем временем дружно промаршировали три мускулистые разномастные девицы, тут же намертво вцепившиеся в тонкие колонны-шесты по внешнему периметру сцены. Одеты они были весьма скудно и, видимо, собирались поснимать с себя все. Они стали дружно приседать возле шестов, вращая бедрами, запрокидывая головы и облизываясь.

Я вернулся к ребрам в тарелке, задавая себе вопрос, как же их есть. Нож и вилка явно не годились. Ведьма крепко ухватилась за крайние кости с обеих сторон и рванула. Правое ребро с хрустом выломалось из позвоночника, и она триумфально вонзила в него зубы. Вампирша! Недолго думая, я проделал то же самое. Но рывок был, видимо, слишком силен, или ребра держались не очень крепко. Правое вылетело из своего гнезда, рука моя по инерции описала широкий полукруг, смахивая попавшуюся ей на пути кружку с пивом. Кружка, словно выпущенная из катапульты, оторвалась от стола и тяжело взлетела в воздух. Секундой позже она приземлилась на столе симпатизировавшей мне блондинки, где с грохотом взорвалась. Девушки дружно завизжали, вскакивая из-за стола. С их повисших локонов стекала пивная пена. В зале на миг наступила гробовая тишина, и я заметил, как рванулись от входной двери в глубину зала двое здоровенных амбалов, выхватывая из внутренних карманов пиджаков газовые пистолеты. И тотчас же раздался взрыв дружного хохота. Брюнетка, опомнившись, повернулась ко мне. Выражение ее лица мне не понравилось, грим на лице слегка потек, и стало видно, что это мужчина. Он был в бешенстве. Блондинка схватила его за руку и заставила сесть. К их столику подскочил официант и стал резво промокать желтую пивную лужу, убирать осколки разбитой кружки и тарелки девушек, полные пива.

Все произошло так быстро, что я не успел опомниться и по-прежнему держал в руках проклятые ребра, напоминая своим видом дикаря-каннибала. Ведьма визгливо хохотала, утирая слезы салфеткой, зажатой в правой руке, и стуча кулаком левой по столу, пребывая, видимо, в состоянии совершеннейшего восторга. Наши два столика оказались в центре внимания всего зала – публике было уже не до стриптиза. Девушки на сцене приседали вхолостую. Я чувствовал себя раздетым публично. Машинально пробежался взглядом по смеющимся лицам и наткнулся на откровенно ненавидящий взгляд в упор, принадлежащий телохранителю и другу Стаса Удовиченко, черномазому красавчику Эдику Исоханову. Он сидел в компании трех молодых людей с неприветливыми лицами при цеховых атрибутах – черных кожаных пиджаках, золотых цепях, подбритых висках. И все они внимательно смотрели на меня. Мне стало неуютно и сразу захотелось оказаться как можно дальше от «Дикого Запада». Под такими взглядами и кусок в рот не полезет.

– Что? – спросила чуткая Ведьма.

– Видите четверку за столиком слева от бара? Восточный человек – это телохранитель Стаса Удовиченко. Как раз смотрит сюда.

– Исоханов? – вспомнила она. – Ну и взгляд! В каких вы с ним отношениях?

Я пожал плечами – ни в каких. Я не смотрел в ту сторону, но чувствовал на себе их упорные тяжелые взгляды. Говорят, человек чувствует кожей дуло пистолета, направленное на него. Взгляд Эдика был того же качества. Он упирался в меня, как дуло заряженного пистолета.

– Мне кажется, он вас недолюбливает, – заметила Ведьма.

«Недолюбливает!» Мягко сказано! Чувство наше зрело на уровне инстинкта, и каждый подсознательно чуял в другом существо чуждой породы.

На сцене меж тем появился босой парень с нагловато-красивым лицом и сильно загорелой кожей. На нем ничего не было, кроме джинсов. Он гладил себя ладонями по груди и бокам, вытягивал губы трубочкой, выдыхал шепеляво «О, йес!» (у него получалось «йешш!»), облизывался и закатывал глаза. У него была узкая талия, широкий разворот плеч, выпуклые межреберные мешки и мощные ляжки. И ни грамма жира. Я поймал себя на том, что втянул живот. Мне было неуютно. Взгляд Эдика жег, как лазерный луч. Музыка, однообразная и ритмичная, состоящая всего из нескольких тактов, раздражала и возбуждала одновременно. Атмосфера в зале накалялась. Вдруг раздался истеричный женский визг. Женщина тонко и длинно выводила «и-и-и-и-и». Стриптизер плавно покачивал бедрами взад-вперед, мужественно выдвинув нижнюю челюсть.

Восторженно завизжала еще одна женщина, мужской голос крикнул «браво». Моя соседка-блондинка, вскочив с места и сжав кулаки, выкрикивала какое-то слово. Какое именно – я не мог разобрать из-за шума. От визга тонко звенели бутылки в баре. Казалось, в едином порыве визжал весь зал: «Браво! Давай! Гена! Гена! Генчик!» Не только визжал, но и топал ногами, стучал по столу кружками и свистел. Какофония заглушала ритмичную музыку, которая заводила так же, как и стриптиз. Парень долго стягивал с себя джинсы, а я развлекался тем, что рассматривал лица вокруг себя и не переставал удивляться. Ведьма, улыбаясь бессмысленной улыбкой, промокала влажный лоб салфеткой.

Сеанс массового секс-психоза продолжался еще минуты три. Под бурные аплодисменты собравшихся великому артисту удалось наконец стянуть с себя джинсы, и он, оставшись в символических бикини, раскрутил штаны над головой и швырнул в угол сцены, что было пиком представления. Зал вопил так, как будто испытывал коллективный оргазм.

Я пожевал листики салата. Есть мне расхотелось. Народ постепенно приходил в себя, жадно прикладываясь к кружкам. На сцене сменились декорации, и плотная певица в серебряном платье исполняла под гитару романс «Those were the days» неожиданно приятным, чуть сиплым голосом, в котором звучало подлинное чувство. Ведьма взглянула на часы, с удивлением сказала: «Уже третий час, скоро закричит петух!» Я поймал взгляд официанта, он кивнул и через несколько минут принес счет.

В фойе было пусто. Горели три неяркие бра на задрапированных темно-красным велюром стенах. Пустота за стойкой раздевалки. Вышибалы не было видно. Мы подошли к раздевалке и остановились у двери, ведущей, видимо, куда-то внутрь помещения. Дверь бесшумно подалась, и, прежде чем я сумел опомниться, чья-то рука втянула меня в темное нутро узкого коридора, конец которого тонул в густой темноте. Я успел заметить черные, асимметрично расположенные двери по обеим его сторонам.

– Это за Стаса! – сказал Эдик, а это был именно он, и я почувствовал на лице его жаркое дыхание.

Он размахнулся и… Я инстинктивно вскинул руки, и тут же сильная боль обожгла скулу. Голова моя, дернувшись, разлетелась на тысячи осколков.

– Это за Лию! – сказал Эдик.

Затылок мой намертво впечатался в шершавую бетонную стену, во рту стало пронзительно солено, теплая струйка скользнула по губам.

Что испытывает человек, которого бьют? Растерянность, страх, протест и бешеное желание дать сдачи. Меня били только однажды, в армии, когда я, долговязый салага с интеллигентной физиономией, попал в руки ребят постарше и посильнее… Я сжал кулак и, вложив в него все силы, ударил в ответ, попав в железное Эдиково плечо.

– Это за фонд! – сказал Эдик.

При чем тут фонд?

Я сжался в ожидании нового удара и боли. Удара, однако, не последовало. Вернее, удар был, но глухой и, видимо, не имеющий ко мне никакого отношения. Эдик, покачнувшись, стал медленно оседать на пол у моих ног. Когда рассеялся туман перед моими глазами, я увидел Ведьму с небольшим огнетушителем в руках. Она осторожно поставила огнетушитель на пол и пнула бездыханное тело Эдика носком туфли, пробормотав: «Надеюсь, он жив». И только после этого взглянула на меня. В ее взгляде не было ни сочувствия, ни испуга за мою жизнь.

– Быстро! – Она схватила меня за руку. – Ну!