Свитки Серафима - Иванна Осипова

— Отступи, — мягкие черты застыли, наполняясь грозой, стали резкими и властными.

И существо опало, отползло на шаг назад, вернув человеческий облик. Во все глаза Серафим глядел на фигуры возле камня. Лунный свет проложил границу между ними, освещая дорогу. Лики — совершенный одного и пугающе-безобразный другого — чёткими линиями проявились в темноте.

— Как бы я хотел добраться до твоей сердцевины, княжич, — прошелестел бледный.

— Она тебе не по зубам, — иронично усмехнулся странник. — Возвращайся, откуда явился. Я не стану сообщать Конструкту, что ты нарушил договор, но помни, пожиратель Дзиф — я ничего не забываю.

— Где?! — Мерзкий гость весь затрясся от возмущения, заелозил по земле ногами-обрубками, кожа начала оплывать волнами. — Где я нарушил правила?!

— Соискатель прошёл испытание, — с силой ответил странник. — Его время и дар достаются этому миру.

— Или тебе, иномирец! — Резко дёрнувшись вперёд, существо попыталось ударить ненавистного врага в грудь.

Серафим, видя это, еле сдержал возглас. Огромных усилий ему стоило оставаться на камне. Так и хотелось сойти вниз, встать рядом с тем, кого он знал с детства, вместе бороться с бледным бесом.

— Я раздаю, а не забираю.

Странник смотрел прямо в текучее лицо существа, менявшееся каждое мгновенье. Лысая голова беса раскачивалась перед глазами. Жадный рот испускал слюну. Человек не отвёл от мерзости бесстрастного взгляда.

— Иномирец — ты. Это мой мир, поэтому растворись, пока я тебя сам не выкинул. Тебе не понравится.

Ничего не понимал Серафим. Слова, боровшихся за него, оседали в сознании, но оставались запертым коробом.

Отплыв назад, существо растянуло кривую щель, ухмыльнулось.

— Ты силён, княжич времени, со всеми Конструктами и Советами в вечном договоре, но со смертью договориться не смог, — гадкий смешок полетел в странника. — Все знают, что забрали у тебя. Желанное тело обратилось в гниль. А душа…

— Думаешь задеть? — Лишь на миг дрогнули веки у спасителя. — Забыл своё место? Изыди! — И странник простым кивком подтвердил силу желания.

Повинуясь невидимому удару, существо сжалось. Искривилась длинная и белая туша в чёрных обмотках, втянулись черты и конечности в истончающееся тело. Он пытался сопротивляться, незримо цепляясь за твердь, пыжился бросить в лицо врага последние угрозы и обещания.

— Не навсегда. — Хрустальный выдох разбился о камень. — Дзиф упорен в желаниях. Моя добыча. Я отомщу. И твой свет можно исказить.

— Свет? — Только половина лица странника изобразила улыбку, вторая же часть, где виднелись шрамы, осталась неподвижной и мёртвой, испугав Серафима. — Ай-яй, Дзиф плохо знает, с кем имеет дело. Спроси у тех, кого я отдал, следуя правилам, кому смотрел в глаза, выжигая кривду, кто всегда оставался мелкой песчинкой на пути большого потока. Они так и не узнали, каким силам послужила их смерть.

— Наивный княжич. — Тело существа оплывало, кожа истончалась. — Для Дзифа не тайна твои страдания. Не притворяйся нейтралом. Ты чувствуешь, а значит, подыгрываешь одной из сторон. Для муравьёв, видящих только землю перед глазами, этого достаточно, чтобы верить в твою доброту. В этом слабость и наживка для человеков. Они прозвали тебя Даром. Они тянутся к тебе.

— Время не имеет окраски. Попробуй исказить Конструкт, пожиратель. — Странник поднял руки с раскрытыми ладонями, усиливая намерение убрать врага с дороги, как будто отталкивал от себя бесформенное существо. — Придётся доложить о нарушении договора. Тебе больше не позволят участвовать в испытаниях.

Существо закричало точно придушенная ворона.

— Дзиф найдёт способ. Добрый плод употребим во зло. Наивный княжич сам поможет Дзифу.

Бес слабел. Голос растерял звонкость, дребезжал.

— Тогда и поговорим, — тот, кого гость назвал «княжичем», отвернулся, словно потеряв интерес к беседе.

Лунный свет, лежащий полосой на дороге, разорвало лоскутом, куда и затащило беса. Устало, без улыбки поглядел странник на Серафима.

— Как взойдёт солнце, можешь спуститься с камня. Ловец душ больше не придёт к тебе, но это не значит, что оставят в покое обычные опасности и беды. Живи, Серафим, и служи своему дару. Исполни главное.

Не посмел послушник сказать, что мучило разум.

«Какие тайны открылись малому грешнику? Отчего позволил Господь узнать такое? Или это всё происки врага человеков?»

— До всего есть охотники, Серафим. — Странник легко прочёл незаданный вопрос. — Одни живут рядом с нами. Иные приходят из дальних мест. Кто-то готов честно обменять свою силу на желаемое. Есть такие, кто забирают хитростью или насилием. У человека немало того, что может заинтересовать охотника, но как князь запрещает добычу зверя по своему разумению, так и … — Он на лету поймал готовое сорваться слово, подыскал другое. — Так и господь не позволяет охотнику бесчинствовать в ловле людских душ. Испытания ты прошёл, поэтому забудь об увиденном.

Странник поднял руку, и осыпалась искрами прозрачная стена перед камнем. Чуть заметно соединил пальцы в горсть и потерял Серафим нить разговора. Мгновенно стирались из памяти образы мерзкого гостя.

— Помни только, что ценный дар несёшь в себе. Храни его и отдавай миру в нужный час.

Голос странника послушник воспринял не слухом, а самим сердцем. Пуста была дорога, а над горизонтом золотилось оранжево-алым. Заря, румяно окрашивая небо, поднималась выше. И ложились лучи солнца косо на дорогу, золотили всё вокруг, густели светом.

Таким ярким я свежим показался Серафиму мир, что восхитилась душа. Он полной грудью вдыхал запахи утренней влаги с полей, травянистую терпкость и смоляной дух леса. Пряно пахло рождающееся солнце. Ликовало сердце, заполняясь покоем и уверенностью в служении. Ощутил он, как крепнет внутри сила и стальной стержень, что так давно вёл его в неведомое. Помнил послушник, что три дня осаждали его бесы. Не забыл он и странника. Остальное же полностью истаяло, будто снег по весне.

Игумен Илия медленно ступал по дороге. Увидев послушника, впервые улыбнулся в бороду. А Серафим неожиданно осознал, что не так уж и стар настоятель, как казалось.

— Спускайся, брат, — просил Илия. — Не быть нам сродичами по монашеству, но духом мы вместе стоим против всего, что уничтожает человека.

Рядом они прошли до монастыря, и, пока не вошли в обитель, Серафим решился спросить со всем почтением:

— Вы ведь ведаете, отец Илия, с кем приходилось мне говорить? Я называю его странником…

— Молчи, Серафим, — тот остановился, ударил посохом оземь, брови сурово свёл. — Не с каждым можно говорить о нём.

— Я знаю, что с вами можно, — не унимался послушник, ощутивший свободу и правду рядом с монахом. — С детских лет я скрывал его в своём сердце…

— Скрывай до последнего часа. Не тебе дано слово о нём.

— Кто он?

— Только тот, кто служит, как любой из нас. Делает свою работу для…

— Господа?

Задумался