Тропой памяти - Людмила Евгеньевна Пельгасова

локтей. Первой панической мыслью было вырваться и, оттолкнув конвойных, броситься бежать куда глаза глядят. Выкинуть эту дурацкую книжку… почему, почему она не сделала этого раньше? Наркунгур ее задери. Правда, далеко ли убежишь из крепости? Если сильно повезет, то только возле ворот караульные остановят… ха! Безоружную! И вообще: здесь граница, и как тут охраняют каждый кустик и камешек…

Лязгнула окованная сталью дверь, в лицо дохнуло холодом. Чувство направления подсказывало, что сейчас они находятся очень глубоко под землей, намного ниже жилых этажей — где-то на уровне продовольственных складов. А это означает, что…

Резкий толчок в спину отправил задумавшуюся лучницу в темноту проема. Поскользнувшись на базальтовом полу, она приземлилась на одно колено, и, зашипев от боли, повернула было голову с целью высказать Лугнаку все, что думает о его персоне, но в этот момент квадрат света их коридора схлопнулся в узкую щель, а вслед за этим послышался глухой лязг встающего на свое место замка. Теперь свет пробивался лишь понизу створки, а еле слышный, как у всех разведчиков, звук шагов начал удаляться и вскоре затих совсем. Лучница осталась одна. Повинуясь старому как мир инстинкту всех новоиспеченных узников, она бросилась к двери и начала стучать по ней ногами и кулаками, требуя чтобы ее, ни в чем не виноватую немедленно выпустили, и испуганно затихла лишь, когда из глубины карцера раздалось досадливое «заткнись!»

— Кто… кто здесь? — дрожащим горлом пискнула она.

— Я здесь… — буркнул голос.

— А ты кто? — задала Шара тупой вопрос, осторожно двигаясь вперед вдоль стены.

— Та’ай-хирг-кхан Рагдуф — после недолгого молчания представились из темноты. — Встречались, кажется, уже… Ты-то здесь откуда?

— Э-э… — девушка замялась, подбирая слова. Неизвестно еще, что можно рассказывать этому картографу, кто его знает, а вдруг эта случайная встреча — тоже хитрость?

— А ты? — ответила она вопросом на вопрос.

— Я первый спросил, — с нажимом возразил картограф.

— Ну… я даже не поняла: с постели днем подняли, сказали, оружие с собой не брать, вещи только. Н и… я даже пискнуть не успела, как Лугнак меня сюда затолкал.

— Это я и сам видел! — усмехнулся картограф. — А ты откуда знаешь, что его Лугнаком звать?

Тут Шара запоздало умолкла, ибо ляпнула лишнее. Хотя…

— Ну, как-то раз слышала, что его так называли. Запомнила имя… а что?

— Слышала, говоришь… Интересно. Что, к Назгулам на пиалушку чая наведывалась?

— По…почему «к Назгулам»? — осторожно уточнила лучница.

— А что, ты у них еще не бывала? — равнодушно осведомился картограф. — Ну ничего, побываешь еще… Незабываемое впечатление.

Рагдуф потянулся всем телом до хруста в суставах, точно упоминание о визите к Зрачкам Всевидящего Ока и вправду навевало на него сон. Шаре сделалось страшно. Никогда она еще не чувствовала себя такой маленькой и беспомощной, даже стены карцера будто бы вдруг надвинулись, сдавили грудную клетку, от их могильного холода перехватило дыхание. Мгновенно вспомнилась недавняя встреча на Горгоротской равнине близ Моргая: ядовитые испарения Роковой горы, и в его дымных клочьях — зловещие силуэты в черных плащах… живая пустота под низко надвинутыми капюшонами. Встретившиеся взгляды существ, миг, позволивший им обоим узреть истинную суть друг друга. Увидев сокрытое от чужих глаз, она, вовсе того не желая, раскрылась сама…о, уллах-тагор! А ведь предупреждали же, что нельзя им в глаза смотреть…

— Мне… меня нельзя…к Назгулам — заикаясь, проскулила Шара, сжимаясь в комочек и затравленно глядя в темноту, будто там ее уже ожидали девять безмолвных призраков. Под рубашкой вновь предательски зашуршал край злополучной книжки. — Я… я ничего не сделала, просто случайно услышала разговор, памятью предков клянусь! Мама… мамочка…

И она всхлипнула, точно в детстве обхватив колени.

— Ну-ка, ну-ка, какой это еще разговор? — картограф вылез из своего угла и пересел поближе. — Что ты там услышала?

— Слышала, как вы с Лугнаком говорили в коридоре… так близко, как будто нарочно напротив двери остановились и… Что-то про государственную измену…

— А-а… — неопределенно протянул картограф, напрочь утрачивая к разговору всякий интерес. Заметив, что ее единственный собеседник собирается обратно уползти в свой угол, лучница поймала его за рукав.

— Стой, не надо! Я боюсь…Рагдуф-сама, не уходи, а?

— Не бойся… — фыркнул тот — Далеко все равно не уйду.

Девушка истерически хихикнула. В самом деле: замкнутое помещение в шесть шагов по диагонали явно исключало такое понятие как «далеко». Оценив собственное чувство юмора, Рагдуф тоже хрюкнул за компанию, а вскоре уже оба дружно ржали в голос, глядя на противоположную стену карцера, на которой кто-то из предыдущих постояльцев выцарапал «Гуфхат-Будух — сука!».

— Да тут все стены исчерканы… — похоже, та’ай-хирг-кхану солидно полегчало после смеха. — Похоже, в этот карцер, в основном, буянов закрывали, вроде тех, что первогодков шпыняют…Из серьезных я тут первый! — с насмешливой гордостью раскланялся он. Шара улыбнулась, и, вскочив, принялась пальцами исследовать стены. Это занятие увлекло ее на четверть часа. Найдя очередной афоризм более или менее забавного содержания, она озвучивала его Рагдуфу и с удовольствием слушала его тихое фырканье. Очень многие высказывания посвящались господину коменданту. Пообщавшись в учебке Третьей Нурненской с Хаграром, девушка уже не краснела от сочных эпитетов, коими прежние постояльцы сего помещения награждали первое лицо Минас-Моргула.

«Наш Гуфхат сияет брюхом

как железный орех —

ведь дерьмо в воде не тонет,

а всплывает наверх» —

— прочла вслух Шара строки неизвестного поэта. Сравнение с железным орехом, на ее взгляд, было весьма удачным. Автор же следующего послания потомкам оказался более лаконичен: «этой стены касался сам Ларнуг — Железная Свая». Сбоку помещались выкладки на тему происхождения видов: стрелки от нарисованных овцы и тролля (последний — явно мужеского полу) вели к изображенной внизу фигуре с непомерно большой головой, увенчанной витыми рогами. Для совсем уж непонятливых вверху было написано «я — дзаннарт-кхан Руфхак». Руки и ноги сотника оканчивались копытами, а на груди весьма похоже была выцарапана бляха с двумя столбиками[28]. Лучница перешла к изучению других шедевров настенной живописи, но ниже шла лишь грязная ругань. Обследовав стену до самого пола, Шара задрала голову вверх. На высоте четырех с небольшим локтей надписи обрывались: выше уже просто никто не доставал. Держа взгляд на этом уровне, оно обошла помещение по периметру, явно не ожидая ничего встретить, но неожиданно ей пришлось остановиться. На самой дальней стене, на пару ладоней выше надписи «Пришел разок — придешь другой» виднелась ровная горизонтальная черта, а еще на пол-локтя выше красовалась крупная надпись. Сделана она была явно ранее всех прочих, а высота нанесения поневоле заставляла всерьез