Флибустьеры - Хосе Рисаль

Хуанито, заметив красавицу, сгорбился в поклоне. Паулита небрежно кивнула, а донья Викторина подозвала его.

Хуанито был ее любимчиком и нравился ей больше, чем Исагани.

- Как хороша! Как хороша! - бормотал в упоении отец Каморра.

- Щипали бы вы себя , самого, падре, за брюхо, а нас оставили бы в покое! - ворчал Бен-Саиб.

- Как хороша, как хороша! - повторял отец Каморра. - И подумать только, ее жених - мой ученик, немало щелчков перепало ему от меня! Ее счастье, что она не в моем приходе!

Отец Каморра отчаянно вертел головой, чтобы не упустить из виду красавицу, и чуть было не побежал за ней вслед. Бен-Саиб насилу отговорил его.

Паулита как ни в чем не бывало шла по площади, кокетливо склонив изящно причесанную головку.

Наши знакомые последовали дальше - мопах-артпллорист шумно вздыхал - и приблизились к лавке, окруженной толпой зевак, которые тотчас расступились перед столь важными персонами.

В лавке были выставлены деревянные фигурки - изделия местных резчиков. Во всевозможных вицах и позах они изображали людей различных рас, населяющих архипелаг, и представителей разных профессий: индейцев, испанцев, китайцев, метисов, монахов, священников, чиновников, префектов, студентов, военных. По-видимому, мастера питали особое пристрастие к лицам духовного звания - либо потому, что красивые складки на рясах отвечали их эстетическим вкусам, либо потому, что монахи, играющие столь важную роль в филиппинском обществе, более других занимали воображение скульпторов. Во всяком случае, монахов было особенно много; отлично задуманные и тщательно отделанные статуэтки представляли их в самые возвышенные моменты жизни, не в пример Европе, где принято изображать монахов, которые играют в карты на винных бочках, хлещут вино, хохочут или же треплют свежие щечки поселянок. О нет, филиппинские монахи совсем иные: стройные, благообразные, хорошо одетые, тонзура у них чисто выбрита, черты лица правильны и спокойны, взгляд задумчив, на щеках легкий румянец, лицо дышит святостью, в руке посох из на л аса на, а на ногах лаковые башмачки, - так и хочется преклонить пред монахами колена или поставить их под стеклянный колпак. Вместо атрибутов чревоугодия и невоздержности, коими снабжают их европейских собратьев, манилъские монахи держат книгу, распятие, пальмовую Еетвь мученика; вместо того чтобы целовать простых крестьянок, манилъские монахи важно протягивают руку для поцелуя согнувшимся в поклоне детям и взрослым; вместо ломящегося от яств стола - обычный фон, на котором изображают монахов в Европе, - манильскпе монахи склоняются пред алтарем или сидят за письменным столом; вместо нищенствующего монаха с сумой, который на ослике скитается по селениям, выпрашивая милостыню, филиппинский монах сыплет пригоршнями золото в толпу бедных индейцев...

- Эй, глядите, да ведь это отец Каморра! - воскликнул Бен-Саиб, который был еще немного под хмельком от выпитого шампанского.

И он указал на статуэтку тощего монаха, который сидел в размышлении за столом и, подперев голову рукой, чтото писал, видимо, проповедь. На столе даже лампа стояла, чтобы ему было светлей.

Забавный контраст всех развеселил.

Отец Каморра, уже забывший о Паулите, понял издевку и в свою очередь задал вопрос:

- А на кого похожа вон та фигурка? Ну-ка БенСаиб! - и громко захохотал.

Фигурка представляла сгорбленную, косматую старушонку, которая сидела на земле, подобно индейским идолам, и гладила белье. Утюг был как настоящий: медный, угли - из блесток, а дым - из клочьев грязной, скрученной жгутом ваты.

- А что, Бен-Саиб, ведь не дурак тот, кто это придумал? - сказал отец Каморра.

- Не понимаю, что здесь остроумного! - поморщился журналист.

- Да как же! Разве вы не видите надписи: "Филиппинская пресса"? Ведь то, чем старуха гладит, называют здесь "пресса"!

Все рассмеялись, даже сам Бен-Саиб.

Рядом со старухой два гвардейца с надписью "Гражданские" вели мужчину, у которого руки были скручены толстой веревкой, а лицо прикрыто шляпой; надпись на нем гласила "Край Абака", и похоже было, что его ведут на расстрел.

Многим из наших знакомых выставка не понравилась.

Они рассуждали о законах искусства, требовали пропорций, кто-то заметил, что высота одной статуэтки не равна семи головам, а ее лицу не хватает одного носа - так как в нем всего три носа. Это привело в недоумение отца Каморру, который не мог взять в толк, почему статуэтке надо иметь четыре носа и семь голов. Другой находил, что фигурки слишком мускулисты, что индейцы такими не бывают. Третий сомневался, скульптура ли это или просто столярные изделия. Каждый вонзал свою критическую шпильку, и отец Каморра, не отставая от других, высказал пожелание, чтобы у каждой куклы было по меньшей мере тридцать ног. Если другие требуют носов, почему бы ему не потребовать икр? Разгорелся спор, есть ли у индейцев способности к скульптуре и разумно ли поощрять их упражнения в этом искусстве. Тогда дон Кустодио решительно заявил, что способности-то у индейцев есть, но им следовало бы изображать только святых, и тем примирил спорщиков.

- Взгляните-ка на того китайца, - заметил Бен-Саиб, который в тот вечер был в ударе, - точь-в-точь наш Кирога, а присмотришься, похож на отца Ирене.

- А вон тот полуиндеец-полуангличанин, ведь правда, смахивает на Симоуна?

Снова раздался смех. Отец Ирене поглаживал свой нос.

- Правда, правда! Вылитый Симоун!

- Но где же Симоун? Пусть купит эту статуэтку!

Симоун исчез, а когда и как - никто не заметил.

- Провалиться мне! - ругнулся отец Каморра. - Ну и хитрюга этот американец! Испугался, что мы заставим его платить за нас всех, когда пойдем к мистеру Лидсу!

- Ну нет! - возразил Бен-Саиб. - Просто он испугался насмешек. Чувствует, что не сладко придется его другу мистеру Лидсу, и решил убраться подальше.

Не купив ни одной статуэтки, друзья проследовали дальше - посмотреть на знаменитого "сфинкса".

Бен-Саиб вызвался вести переговоры: американец, безусловно, не посмеет отказать журналисту, который может отомстить разоблачительной статьей.

- Вот увидите, все дело в зеркалах, - твердил он, - потому что...

И он снова пустился в длинные объяснения, а так как под рукой не было ни одного зеркала, которое могло бы изобличить его теории, наплел столько глупостей, что под конец уже сам не понимал, что говорит.

- В общем, увидите, все дело в оптике.

XVIII

МИСТИФИКАЦИЯ

Мистер Лидс, по виду истинный янки, в строгом черном костюме, принял гостей весьма почтительно. Он чисто говорил по-испански, так как много лет прожил в Южной Америке. Желание гостей нисколько его не смутило, он сказал, что они могут осмотреть все, что им угодно, до или после представления, только попросил во время сеанса хранить молчание. Бен-Саиб ухмылялся, заранее наслаждаясь предстоящим посрамлением американца.

Обитый черной материей зал освещали старинные спиртовые лампы. Барьер, обтянутый черным бархатом, разделял его на две почти равные части - в одной стояли стулья для зрителей, в другой возвышался помост, устланный клетчатым ковром. Посреди помоста стоял стол под богатой черной скатертью, расшитой черепами и каббалистическими знаками. Мрачная обстановка подействовала на воображение веселой компании. Шутки прекратились, все говорили шепотом, и, хотя кое-кто пытался держаться непринужденно, смех замирал на устах, как будто они очутились в доме, где лежит покойник. Это впечатление усиливалось от запаха ладана и воска. Дон Кустодио и отец Сальви вполголоса обсуждали, не следует ли запретить подобное зрелище.

Чтобы ободрить своих впечатлительных друзей и вывести на чистую воду мистера Лидса, Бен-Саиб обратился к нему самым фамильярным тоном:

- Послушайте-ка, мистер! Кроме нас, здесь никого нет, а мы - не индейцы, которых легко водить за нос, так не разрешите ли взглянуть, в чем тут фокус? Мы-то знаем, что все дело в оптике, да вот отец Каморра не верит...

И он приготовился перескочить через барьер, хотя для прохода была особая дверца. Отец Каморра громко запротестовал, боясь, что Бен-Саиб окажется прав.

- Разумеется, сударь, - ответил американец. - Только уговор - ничего не ломать. Согласны?

Журналист был уже на помосте.

- Разрешите? - сказал он.

И, чтобы мистер Лидс не передумал, Бен-Саиб, не дожидаясь разрешения, откинул скатерть и принялся искать зеркала, которые, по его мнению, должны быть между ножками стола. Он что-то бормотал, пятился назад, потом снова подходил к столу и шарил под ним: там было пусто.

Стол стоял на трех металлических ножках, вделанных в пол.

Журналист несколько растерялся.

- Так где же зеркала? - спросил отец Каморра.

Бен-Саиб обследовал стол то с одной стороны, то с другой, щупал ножки, приподнимал скатерть и то и дело потирал рукою лоб, точно пытаясь что-то вспомнить.

- Вы что-нибудь потеряли? - спросил мистер Лидс.