Туман и дракон. Книга первая - Екатерина Булей

Голос Влада дрожал от сдерживаемого гнева – слишком яркими были воспоминания. Он жалел, что слова не могут в должной мере передать всего пережитого. Надо же, вампир страдает, что у него не было детства! А он, Влад, предпочел бы забыть навеки про собственное… хотя нет, до того момента, как их с братом Раду увезли в Эдирне, столицу оттоманской империи, все было просто чудесно. Вот он, пятилетний, бежит к отцу: отец смеется, ловит его, подкидывает вверх, к солнышку. Влад визжит, хохочет от счастья. Шпили сигишоарских башен весело блестят.

Вот Влад пускает в ручье кораблик из коры. Игрушечное суденышко несется по волнам, а мальчик представляет, что это огромный боевой корабль. Раду, младший братишка, переворачивает игрушку прутиком, Влад кричит на него, но увидев слезы на пухлых щечках, смягчается: Раду ведь совсем крохотный несмышленыш. Они вместе идут за материалом для нового корабля. Влад чувствует себя таким взрослым, ответственным, бережно, но твердо держа маленькую ладошку.

А вот совсем другие картинки. Влад повторяет за надутым, как павлин, учителем глаголы: здесь, при дворе султана, приходится как следует изучать турецкий – куда деваться… Подросток ошибается, и жирный бородатый Ахмет-ага обзывает его «глупым». Влад сердится, повышает голос на надоевшего хуже горькой редьки турка. В ответ короткопалая рука, унизанная разноцветными перстнями, обжигает щеку. Боль – ничто по сравнению с унижением, и Влад плачет потом в одиночестве весь вечер. Никто не видит этих злых слез. Никто не видит, как он кромсает ножом шелковую подушку, с наслаждением представляя, что это вовсе не подушка, а толстое пузо Ахмет-аги.

Еще несколько лет спустя: Раду прибегает к нему, весь зареванный; руки дрожат, лицо горит. На вопрос брата, что с ним случилось, отвечает такое… юный Влад в бешенстве сжимает кулаки, с огромным трудом удерживаясь от того, чтобы не пойти сейчас же и не задушить принца Мехмеда за ту чудовищную вещь, которую чертов развратник сделал с Раду.

Да, Влад всегда понимал, что отец вынужден был отдать их, что у него не было другого выхода. Несомненно, такая жертва причиняла боль и ему самому. Но обида все же много лет подтачивала сердце: ведь не старшего сына, Мирчу выбрал батюшка в заложники. Еще бы – Мирча наследник по праву старшинства! Хотя Влад всегда любил брата, и вряд ли был бы действительно рад, окажись тот тогда на его месте. Да и отца любил. Несмотря ни на что.

Много, много воспоминаний кружат в голове Влада Басараба. Часть из них он бы с удовольствием выбросил, вытравил – но это невозможно.

Глупый вампир! В колыбельку ему захотелось! Как можно завидовать слабости, зависимости, незащищенности! Уж чему-чему, а этому-то…

– Это чрезвычайно печальная история. Я очень сожалею, что вам пришлось такое пережить. Однако… в вашем человеческом мире все же есть вещи, за которые не жаль заплатить самую высокую цену, – прервал владовы признания голос графа. – И мне они, увы, недоступны.

Влад покачал головой и плеснул себе в кружку виски.

– Да, конечно, бедняга граф, – в зазвеневшем внезапно голосе тоска мешалась с сарказмом, – вы никогда не знали братской поддержки. Вам не изведать, каково это, когда любимый младший братишка, ставший главной наложницей злейшего врага страны, идёт на вас войной. Впечатления, скажу я вам, незабываемые!

И он опорожнил кружку, будто там была вода, даже не взглянув на блюдо, где ещё оставалось одно яблоко, правда, кривобокое и червивое. Похоже, закуска – последнее, чего сейчас жаждала растревоженная душа валашского князя.

– Что за гадость пьют эти англичане, – проворчал он, обтирая усы. – Сюда бы жбан нашей доброй цуйки… Да, так на чём я остановился?

– На том, что ваш брат, ставший налож…

– Не сметь! – От удара кулаком по столу подпрыгнула и зазвенела посуда. – Да как у вас язык повернулся?

– Вы же сами!..

– Так то я!

И снова забулькало виски, переходя из бутылки в кружку.

Граф, несмотря на всю грусть по поводу своего нечеловеческого происхождения, забеспокоился. В силу физиологии он никогда не пробовал алкоголя, за исключением того, что плескался порой в крови жертв и рождал лёгкое головокружение; но для вампира не было секретом то, что люди, много выпив без закуски, начинают вести себя очень своеобразно. Учитывая обычный, так сказать, повседневный уровень своеобразия господаря Влада, это могло плохо кончиться.

– Слушайте, князь, а из съестного у вас ничего не осталось? Сыр, мясо, колбаса? – с отвращением перечислял вампир ненавистные продукты. Но его самопожертвование пропало втуне: Цепеш был не настолько пьян, чтобы поддаться на этот простой маневр.

– Э, нет! – потряс он пальцем перед самым графским носом. – Всякая нечисть собралась указывать, что мне есть и сколько пить? Я этого и от жены не терпел! Впрочем, о жене вам тоже бесполезно, раз вы в семейной жизни ничего не понимаете…

Этого уже вампир снести не мог! Распрямившись, как готовая к атаке кобра, он навис над Владом масштабами своего немалого роста. Чёрный плащ развернулся крыльями.

– Ну вот что! – загремел граф. – Я уже понял, что мои горести для вас – пустяк! Что вы вознамерились целый вечер пить и доказывать, что вы тут самый несчастный… Допустим, я никогда не знал, каково это – быть человеком. Но что я не разбираюсь в отношениях с женщинами – тут вы неправы. Глубоко неправы!

Вампир принялся взволнованно расхаживать по комнате. Точнее, слово «расхаживать» сюда не вполне подходило, поскольку, забывшись, он просто проявлялся то в одном углу, то в другом.

– Вот так встречаешься с молодой красавицей… Я не беру в расчёт случайные связи, поймите: жить-то надо: чаще это бывает ненадолго, исключительно ради еды. Но в не-мёртвых я всегда обращал только тех женщин, к кому испытывал подлинные чувства… Так вот: встречаешься с ней, пока она жива, и такой она представляется милой, такой застенчивой, боязливой и скромной, что думаешь: какое счастье, я отыскал настоящий бриллиант! Мечтая о долгих веках жизни душа в душу, делаешь её своей супругой. И вот тут-то начинается! Капризы, ссоры, склоки на ровном месте. А уж претензий – немерено!

– Точно, точно, – неожиданно оживился Цепеш, всё ещё сжимая кружку. – Я тоже этой… как её… ну той, от которой мой старшенький, Михня… говорил же ей с самого начала, что жениться на девушке низкого происхождения не смогу, что князья в этом над собою не властны. Она вроде согласилась: да, мол, ничего страшного, мне ничего и не надо, я просто тебя люблю… Как же, «ничего не надо»! Едва понесла дитя, сразу принялась ныть: «Не по-божески это, что ребёночек станет незаконнорожденным, надо покрыть грех венчаньем»… Тьфу! Вам легче, у вас, по крайней мере, нету трона.

– Это мне-то легче? В своих краях я – магнат, и немало девиц на выданье, даже зная, кто я такой, набиваются ко мне в жёны. Но потом как пойдёт обычный репертуар: «А что ты мне сегодня принёс?», «Ты мне давно ничего не дарил», «Докажи, что любишь свою маленькую мышку!» Вечно между собою ссорятся, но если им по-настоящему что-то нужно, мигом объединяются против меня, и тогда – только держись!

– Ну, это бы ещё полбеды! Не знаете вы, какая морока с детьми, особенно когда каждый может стать наследником престола!

– Зато вам не понять, что такое разбираться с ревнивыми жёнами двести лет подряд!

Дракулы уже почти орали, перебивая один другого. Внезапно оба замолчали. Падали одна за другой в вечность весомые капли истекающих минут, а они всё молчали и приглядывались друг к другу, словно впервые увидели.

– Извините меня, князь, – первым нарушил молчание вампир, – что-то я не в меру разбушевался.

– И вы меня извините. Я, видно, многовато выпил.

– Жизнь человеческая трудна, понимаю…

– И в вашей не-жизни полным-полно трудностей…

– Это всё приступ моей чёрной меланхолии…

– А я уже волноваться начал: смотрю, вас нет и нет, а потом заваливаетесь домой в таком виде, краше в гроб кладут…

Цепеш запнулся. Обвёл взглядом угрюмое помещение, столь типичное для основательной архитектуры аббатства Карфакс. И завершил – гораздо оптимистичнее, чем начал:

– Слушайте, граф, что ж мы засели в этой дыре, как сычи? Пойдёмте, погуляем, развеем вашу чёрную меланхолию.

– А почему бы и нет? – бодро ответствовал вампир, которого в эти сутки решительно не брал сон. – Куда пойдём?

– Да куда угодно! Хоть в оптический театр, на движущиеся картины посмотреть; хоть в музей мадам Тюссо, где восковые идолы выставлены, точь-в-точь как люди. Мест много, куда захотите, туда и отправимся.

– Согласен! Только надо успеть до заката.

– А что такое должно случиться на закате?

– Засну, где бы ни находился, и буду спать, пока не наступит тьма.

– А я вас разбужу.

– Невозможно. Проверено. Я не проснусь, даже если Лондон провалится под землю. Увы, обязательный сон на закате – неприятность, объединяющая всех не-мёртвых.