Эль-Ниньо - Всеволод Бернштейн

Я не пел. И не пил. Даже еда не радовала. Расчудесные душистые лепешки, огромные сочные ананасы, россыпи неизвестных фруктов — ничего этого мне не хотелось, хотелось побыть одному, а тут как раз подошел срок делать измерения.

— Брось, студент! — попытался удержать меня Иван. — Новый год же!

— Пусть идет! — вмешался Дед. — Порядок прежде всего. Я сейчас тоже пойду. Муча трабахо! Сейчас пойду, — сказал Дед, но никуда не пошел.

Собрав приборы, я поднялся на обрыв. К измерениям приступать не торопился, сел на край обрыва и стал смотреть на океан — прибой, слабо подсвеченный праздничным костром, и дальше — чернота, которая с берега казалась зловещей, но я уже знал, что ничего страшного в ней нет. Наоборот, там — сила, гармония, красота и определенность. Поэтому Хосе и не смог понять, чего это я вздумал пугать его океаном. Океан — это порядок, хаос — от людей. От этих людей, которые сейчас суетятся там внизу, на Пляже. Пьют кактусовую водку, орут песни, пускают ракеты. Эти люди привели в негодность и посадили на мель траулер, а до этого под видом научной экспедиции они занимались браконьерством, по сути, воровством, а до этого они разворовали огромную страну, которая занимает шестую часть всего того, что оставил человечеству океан. И теперь эта страна несется в пропасть вот под такой же пьяный хохот и песни. Псевдоученый Прибылов называл это «русской народной энтропией». Отключения электричества, поломки, пьянки в портах — все для него было «энтропией».

Так что же такое Эль-Ниньо? И где оно? И с чего начинается? Может, это никакие не колебания температуры, а человеческая «энтропия», самоубийственное разгильдяйство, тяга к хаосу. Это аккумулируется где-то в природе, уходит, как по громоотводу, в глубины океана и копится там, копится, пока даже с великого Океана не срывает крышку. А тогда уж получайте и не жалуйтесь, сами виноваты. И как же с этим бороться? Возможно ли? И надо ли?

Я непроизвольно дотронулся до грудного кармана рубашки, в котором долго носил письмо Нюши. Письма там уже не было, оно лежало в рюкзаке, вложенное в паспорт моряка. Не бойся, Нюша! Я не отступлюсь. Прав старший механик. Самое время упереться рогом. Первым делом спасем «Эклиптику». По законам «энтропии» должна она сгинуть, а мы ее спасем, отвоюем у хаоса. А я буду продолжать мои измерения, несмотря ни на что.

Справа зашуршала галька. Из темноты вырисовался знакомый силуэт. Это была Анна.

— Костя, почему ты тут сидишь? — спросила она.

Я достал из сумки анемометр, снял с фиксатора, прибор загудел на ветру.

— Не помешаю? — Анна уселась рядом, я почувствовал запах алкоголя. — Погода портится?

«Погода портится»! Женщина! Хорошая моя! Если бы ты знала, что сейчас портится!

— Последняя буря, как у индейцев? — со смешком произнесла Анна.

Я удивился.

— Какая буря?

Анна тряхнула волосами и подвинулась ближе.

— Это все очень ненаучно. Индейцы говорят, что скоро будет последняя буря, небо упадет на землю, ну и так далее… Но им это не страшно, у них есть Лодка…

— Какая лодка?

— Ну, Лодка, которая в лесу…

— В каком лесу?

— Ты что, не видел Лодку?! — Анна удивилась. — Ты же был в лесу!

— Я всего один раз там был, и… недолго.

— Ты не видел Лодку!!! — воскликнула Анна.

— Не видел…

— Так пойдем туда! Пойдем, я тебе покажу! — она схватила меня за руку и потянула.

— Там охрана, собаки, — сопротивлялся я.

— Никого там нет, — смеялась Анна, — охранники ушли праздновать Новый год, и собаки тоже.

Она оказалась права. Под навесом, где обычно сидели охранники, никого не было.

— Пойдем скорее, не бойся, — тянула меня Анна.

Я и не боялся. Почти. Воспоминания о десятисантиметровых жуках были еще слишком свежими, и тогда дело было днем, а теперь ночь, темень, не видно ни зги. Только мы переступили невидимую границу леса, нас окружили звуки — стрекотание, скрежетание, выкрики, стоны.

— Это недалеко, — подбадривала Анна. — Вон ее уже видно!

Из темных зарослей торчали два толстых деревянных шеста на веревочных распорках, увенчанные плетеной люлькой. Когда мы подошли ближе, стало понятно, что это мачта тростниковой лодки, огромной, не меньше тридцати метров в длину.

Нос и корма ее были задраны высоко вверх. В средней части располагалась надстройка размером с хороший дом. Лодка стояла на стапелях, словно подготовленная к спуску на воду, правда, кругом был тропический лес.

Чтобы убедиться, что это не видение, я похлопал по гладкому тростниковому боку. Лодка была настоящей.

— А почему так далеко от воды? — спросил я.

— Не знаю, — ответила Анна, — индейцы что-то рассказывали Манкевичу, но я уже забыла…

— Красивая! — сказал я, отступая на несколько шагов назад.

Огромная тростниковая лодка в ночном лесу и вправду смотрелась завораживающе. В темноте можно было разглядеть, что надстройка раскрашена перуанским орнаментом. Даже снасти были разноцветными. От палубы и бортов к верхушке двойной мачты тянулось множество красных, желтых, черных, зеленых веревок. Такелаж был, пожалуй, слишком замысловатым.

— Она красивая, а я? — Анна сзади обхватила меня руками и зашептала на ухо. — А я — красивая?

Я меня перехватило дыхание.

— Ты — очень.

— Закрой глаза, — услышал я.

Я послушно закрыл. Сначала почувствовал у себя на губах ее дыхание, потом влажное прикосновение ее губ, едва ощутимое, потом увереннее, жарче, в голове полыхнуло, я обнял Анну за талию, впился в ее губы и почувствовал, как она влечет меня вниз.

Мы оказались на земле, я рванул ее рубашку.

— Тихо, тихо, — зашептала Анна. Она ловко расстегнула мне брюки. Мир вокруг заходил ходуном, я стал проваливаться куда-то… И вдруг Анна вскрикнула и вскочила.

— Там кто-то есть!

— Где? — я начал ошарашенно оглядываться и сразу же увидел его. В пяти метрах от нас, опершись на палку, стоял сумасшедший старик. Тот самый.

17

— Подходим. Студент, приготовься! — бросил мне Фиш.

— Всегда готов! — я быстро надел непромокаемую куртку, каску, схватил корзину и побежал к выходу.

Только я оказался на промысловой палубе, сразу заметил, что происходит что-то необычное. Тралмастер бегал вдоль борта и яростно махал руками, сигнализируя на мостик. Лицо его было перекошено от злости и досады.

— Ловушку, что ли, утопили? — спросил я у Василенко, который флегматично наблюдал за происходящим.

— Хуже, — ответил он. — Кажись, намотка.

— Как это? — такого слова мне еще слышать не доводилось.

— Наехали на порядок, трос намотали на гребной вал, — объяснил Василенко.

Только теперь я обратил внимание, что не слышно звука работающего двигателя, и «Эклиптика» стала сильнее раскачиваться — обычно при подъеме ловушек штурмана подрабатывают носом к волне, теперь же волны били прямо нам в борт.

— И что будет? — спросил я.

— А я почем знаю? — Василенко зевнул. Собеседник он тот еще, как раз для экстремальных ситуаций. Луна упадет на землю, а он будет зевать и выковыривать грязь из-под ногтей. Я посмотрел наверх, на мостик. Народу там было, как на футболе. Штурмана в полном составе, Дед, Прибылов. Особенно выделялась непривычно бледная и растерянная физиономия Трояка. Это была его вахта. Я заглянул за борт — ближе к корме из-под корпуса траулера торчала вешка с оранжевым поплавком. Больше ничего не было видно.

В рыбцеху подвахтенные, как ни в чем не бывало, продолжали укладывать улов с прошлого порядка.

Фиш бросил взгляд на мою пустую корзину.

— А где товар?

— Нету, — ответил я. — Намотка.

— Что??? — раздалось сразу несколько голосов. Все как по команде бросили работу и повернулись ко мне. Только тут до меня дошло, что произошло действительно что-то серьезное.

— Наехали на порядок, — начал было объяснять я, но меня уже никто не слушал. Подвахтенные, толкаясь, бросились к выходу, словно в цехе вспыхнул пожар.

— Все посторонние — прочь с промысловой палубы! — грозно заорал по громкой связи капитан, когда люди, выскочившие из рыбцеха, приникли к фальшборту, стараясь разглядеть подмятый порядок. Ему пришлось повторить это несколько раз, прежде чем подвахта вернулась ко входу в рыбцех. Все сгрудились в курилке.

— Приплыли! Картина Репина, — Фиш в сердцах сплюнул.

— Нарулил щенок, чтоб его разорвало, — произнес Дракон. Все поняли, что он имеет в виду Трояка.

— А может, и не он, — заметил Войткевич. — Капитан тоже на мостике был.

— Теперь-то какая разница, кто нарулил! — сказал Фиш. — Будем болтаться, как дерьмо в проруби, черт знает сколько времени.

— Только ловиться начал, — вздохнул реф. Все помолчали, вспомнив первый утренний порядок, который оказался таким богатым, что его до сих пор не успели уложить по поддонам.