Дорога в небо - Виктория Шавина

— Тайно ускользаем с праздника. Не спрашивай о том, что и так ясно — это раздражает. И поторопись, о, свирепый летень. Станешь обузой, я тебя брошу.

— Спасибо. Я и сам сорвусь, — мрачно огрызнулся Хин и медленно поднялся, цепляясь за неровности.

— Прекрати ворчать, — рассердился Нэрэи. — Не сорвёшься. Я поймаю.

Одезри удивлённо посмотрел на него:

— И не побоишься коснуться?

— А чего бояться? — не понял Сил'ан.

— Значит, я тебе подхожу? — Хину казалось, он подобрал единственное объяснение.

— Слушай… — раздражённо начал Нэрэи, но вдруг осёкся и многозначительно подытожил: — Хм…

Одезри молча повернулся лицом к склону, нащупал ногами небольшую полочку и перенёс правую руку на поперечные складки.

Едва Хин спрыгнул в траву, как Сил'ан потащил его за собой, не давая отдышаться, и засыпал вопросами. Правитель как мог оборонялся свободной рукой от норовивших больно хлестнуть ветвей и отвечал однообразно:

— Не знаю. Не видел. Не слышал. Не пробовал. Не знаю.

— Ты не ездил на самоходах? — беспричинно возрадовался Нэрэи. — Чудесно!

Из зарослей они выбрались в чистый, тихий переулок. Оттуда — на улицу, в день праздника куда менее оживлённую, чем обычно.

— Стой здесь! — велел Сил'ан, оставляя Хина у фонарного столба с подвешенной к нему белой таблицей цифр. — Делай то же, что и он.

Дитя Океана и Лун без лишней вежливости ткнуло пальцем в сторону хорошо одетого печального весена и умчалось прочь раньше, чем Одезри успел объяснить всю нелепость затеи. «Что ж, ладно», — Хин плотно сжал губы, пытаясь найти подсказку хотя бы в предчувствиях.

Вокруг столба понемногу собирались люди: подошли ещё несколько весенов, судя по одежде, простых горожан; торговец из Осени в пёстром коротком халате и оранжевых шальварах; строгая дама с чешуйчатым нервным питомцем. Мимо пролетали экипажи, по большей части запряжённые и обычных форм: облачных карет Хин здесь не увидел. Колёс, без которых не обходилась ни одна повозка в Лете, весены не признавали. За все пять минут ожидания проехали лишь двое верховых, да и те явно забрались в сёдла, только чтобы произвести на кого-то впечатление.

Среди экипажей вдали замаячил младший родственник гусеницы-поезда. Сноровисто перебирая десятками мохнатых ножек, он подбежал к фонарю и остановился. В его боку появилась дверь. Вслед за остальными, Хин забрался внутрь. Люди рассаживались на полу, погружаясь в мягкий зелёный мех с жёлтыми пятнами. Одезри нагнулся — низкий, тёплый, мохнатый потолок давил на плечи — но садиться не стал. Ему казалось, стоя, он сможет лучше рассмотреть Город.

Самоход тронулся мягко, но, в отличие от поезда, ощутимо. Он мчался быстрее, чем можно было предположить, не уступая лучшим ездовым динозаврам. Хин загляделся на дома, мелькавшие снаружи. Где-то высокая ограда мешала видеть двор, а где-то за раздвинутыми перегородками, оклеенными бумагой можно было выхватить мгновение из жизни незнакомых семей. Только через три остановки Одезри заметил, что попутчики странно поглядывают на него. Какая-то дама скрывала улыбку веером. Он забеспокоился, не порвал ли одежду и не случилось ли какой другой нелепости. Может быть, Сил'ан что-то устроил на прощание. С него бы сталось.

Пожилая женщина в тёмно-синем ватном халате смиловалась и указала на стену. Хин вгляделся и обнаружил небольшую табличку почти перед своим лицом. «Внимание! — значилось там. — В самоходах запрещено стоять. Пожалуйста, наслаждайтесь поездкой сидя».

Он переживал позор ещё пару остановок, а потом в окне замаячил невесть откуда взявшийся Нэрэи верхом на буром ящере. Попутчики тотчас прекратили хихикать. Одезри едва успел выскочить наружу, прежде чем родственник гусеницы убежал прочь.

— Зачем ты это устроил? — негромко потребовал Хин, озираясь.

Сил'ан спешился. То, что динозавр куда-то побрёл по собственному разумению, его не смутило.

— Может, я однажды расскажу тебе о Маро, — деловито пообещал он, не отвечая на вопрос. — Тут есть на что посмотреть. Вот сейчас ты на самой элегантной и дорогой улице: она соединяет храм Солы и резиденцию Каэр — это одна из наших семей —, а значит и самого Основателя — когда он пробудится.

Ничего особо удивительного Хин не заметил, разве белокаменные трёхэтажные дома, с обеих сторон нависавшие над мостовой, да странный памятник из рыжего камня, изображавший нагромождение фигур, друг по другу лезущих наверх. Ни единой живой души вокруг, словно в покинутом городе.

— Шикахоре, — продолжал вещать Нэрэи, — одна из главных торговых улиц, но сегодня она пуста: торговцы и покупатели перебрались на гору. Тысячу восемьсот лет назад вот здесь, прямо под твоими ногами разверзался ров маленького поселения. Его обитатели даже представить не могли, что их потомки станут жителями столицы Весны. Тогда и страны такой не было.

Они миновали колонну.

— Так почему ты не поехал со мной?

— Ха! — Нэрэи встряхнул волосами. — Ты мало знаешь. Если Сил'ан войдёт в самоход вместе с людьми, это станет событием века.

Дверь в темноту приветливо распахнулась. Стоило Хину переступить порог, как его оглушила пьянящая музыка. Подражая сердцу, в ней отчётливо бился ритм исступляющих плясок летних деревень. Не меньше полусотни людей сидели на полу за столиками, озарёнными лишь слабыми огоньками, роившимися под невысоким потолком. Ярче — красным сиянием, бившим прямо из под ног — освещалась овальная площадка в центре, заполненная танцующими парами.

Ноги сами понесли Одезри обратно к спасительной двери. Нэрэи, хохоча, закружил ошеломлённого летня, без труда подтащил к свободному столику и толкнул на пол.

— Я тобой займусь, — сладко пообещал он, наклонившись к уху Хина. — Вот только закончу со своими планами. Жди здесь.

Он растворился в мерцающем полумраке раньше, чем правитель успел вымолвить хоть слово. Вцепившись пальцами в край стола, Одезри лихорадочно оглядывался. Такая музыка заглушит и смертный крик. Весь опыт жизни твердил: тот, кто не слышит и не ощущает своё окружение — лёгкая добыча. Тем труднее было оставаться на месте. Хин лихорадочно изучал соседей и смог немного расслабиться лишь когда убедился, что разномастная местная публика даже не глядит в его сторону, а поглощена действием на площадке, изредка отвлекаясь на выпивку и разговоры.

Других Сил'ан Хин не приметил, но Нэрэи явно бывал здесь не раз: его узнавали, приветливо махали рукой. Он взобрался на помост к музыкантам, зрители обрадовано заголосили, а Одезри остолбенел, ничего уже не понимая. Ведь Келеф говорил, да и всё его поведение давало понять, что голос — самое сокровенное. Так как же он может звучать в вертепе на потеху толпе?

Глубокий, нечеловечески сильный и роскошный, он поднимался над простоватой суетливой мелодией, охватывал её и направлял, превращая беснование в живую музыку, подчёркивая необратимый ритм. Но послания в нём не было. Хину не мерещились пучины безбрежных и грозных рек, не мнились ущелья, взывающие к звёздам, и голос неба в ответ. Музыка развлекала и дурманила, а не дарила звонкую ясность сознанию, захватывала, но не учила видеть чудо в старом ли колесе на свалке или горстке разноцветных стекляшек. Окружённый шумным восторгом и ликованием, Одезри неслышно вздохнул.

Время шло, менялись танцы, пары, музыка. Люди приходили и уходили, словно капли падали в лужицу: вызывали недолгое волнение среди знакомых — приветствия, короткие разговоры — и растворялись в безумии сочных звуков. Но один появился иначе: к нему обернулись все, музыка смолкла. Нэрэи, оказавшись рядом, капризно заметил на общем:

— Ты опоздал.

Хин не разглядел ничего выдающегося в худощавом темноволосом смуглом мужчине преклонных лет, а вертеп закружился вокруг пришельца. Танцоры покинули площадку, уселись вокруг, словно дети перед лавкой фокусника. Всеобщий герой, одетый «наоборот»: в белое укороченное платье Гаэл, расшитое серебристыми нитями, и чёрные брюки — вручил музыкантам скрижаль. Он вышел на середину красного сияния, так словно огромный зал был пуст, а не заполнен затаившими дыхание людьми, протянул руку. Нэрэи, одарив его долгим взглядом из под ресниц, подплыл ближе и накрыл её своей. Так они и стояли друг напротив друга, сцепившись взглядами, пока не опомнились музыканты. Человек, уступавший в росте не меньше половины айрер, как-то вдруг перестал казаться ниже.

Хин прижал руку к груди при первых аккордах тягучей мелодии, полной сумрачного духа, тоски и страсти — музыканты наматывали её на струны виолончели, тянули из нежной души аккордеона. Всеобщий герой какое-то время прислушивался, потом обнял Сил'ан властно, бережно, и замер на короткий миг. Они поплыли по красным волнам. Мужчина вёл твёрдо и чисто, танец рождался в его сердце. Всё замерло и отодвинулось, осталось лишь триединство музыки, чувств и ярких немигающих глаз. Одезри встряхнул головой, но совершенная иллюзия не развеивалась, не помогало и то, что он знал о Сил'ан: Нэрэи, каким он представлялся Хину прежде, не исчез, но превратился в женщину, внимательную и желанную, покорную власти партнёра.