Содом и умора - Константин Кропоткин

Я заметил на экране только ухмыляющуюся мохнатую морду.

— Мы должны избавить Кирю от комплекса неполноценности, — пояснил Марк.

— Оплатить ему сеансы психотерапии? — не понял я.

— Нет, показать, что лишний вес — не препятствие на пути к гармонии. Он должен понять, что есть тысячи счастливых толстяков! Или даже миллионы!

— При чем тут «медведи»? — все еще недоумевал я.

На меня затишье после бури, видимо, действует противоположно — глупею на глазах.

— Это общество такое. По интересам. Собираются люди разные — ну, ты знаешь, такие полненькие с бородами…

— А бородой они, как правило, компенсируют лысину, — начал я понимать, о чем речь.

— Ну, не всегда лысину… — возразил Марк задумчиво, будто вспоминая какой-то романтический эпизод из своей жизни.

Официально среди его «бойфрендов» мохеровых бочонков я не помню. Значит, какой-то «медведь» проходит по списку «краткосрочные контакты»: знакомство по ходу, невинные поцелуи, может даже анонимный секс…

— Во всяком случае, не вешалка, как мы с тобой, — подытожил я.

В виду я имел, конечно, Марка, но прописал по худосочному разряду и себя, чтобы ему не было скучно, а мне — обидно за пару-тройку лишних килограммов на талии.

— Не подходит, — поразмыслив, сказал я. — Кирыч из другого огорода. Подобный сорт мужской красоты не в его вкусе. Он предпочитает изящных юношей…

Соблазнительная поза, которую я попытался при этом принять, видимо, не удалась.

— То есть, вешалок? — оглядел меня Марк. — Мы же не сватать его будем. Хватит уж, наигрались. Помнишь Ханса? «Илюша, милый! Я ваш навеки!».

— В общем, ты собрался Кирыча «медведями» осчастливить? — оборвал его я, не имея ни малейшего желания вспоминать постыдный эпизод своей биографии.

— Точно, у них как раз выборы «Медведя года», — милостиво сменил тему Марк и, на всякий случай, опять сверился с компьютером. — Да, в ночь с 31 на 1-е. Начнем праздновать чуть раньше.

Вирус, к которому уже вернулось привычное самодовольство, одобрительно гавкнул.

Вообще-то идея встретить день рождения в казенном месте была не так плоха. Во-первых, никто не назюзюкается в стельку, как нередко случалось на домашних посиделках — мы слишком жадны, чтобы наливаться алкоголем в публичных заведениях. Во-вторых, узнаем что-такое «медведи» и с чем их едят. В-третьих, Марк может оказаться прав: какой-нибудь веселый пузан избавит Кирыча от тяжких дум о похудании. Последний довод был решающим. Пусть лучше Кирыч изыщет красоты в ста пяти своих кило, чем уподобляться козе, тоннами изгрызающей овощи.

— Куда мы идем? — потребовал ответа Кирыч.

— Ты все узнаешь! — пообещал Марк и загадочно улыбнулся.

Мы только что втиснули Кирыча в мой подарок — темно-зеленые кожаные штаны иноземного производства, купленные за бешеные деньги (какое счастье, что юбилеи случаются не каждый день!). Марк презентовал ему черную кожаную бандану и заставил одеть пару металлических колец из своей коллекции. Не знаю, насколько Кирыч соответствовал заведению, в которое мы собрались его отвести. На мой взгляд, вид у него был скорее рокерский, но Марк, рекомендуя к покупке портки жабьей зелени, заверил, что именно такова она — нынешняя «медвежья мода». Честно говоря, я бы в таком наряде не вышел бы на улицу и под покровом ночи, опасаясь, что ко мне подскочит золотоволосая девица и потребует предъявить мотоцикл.

Наши приготовления, похоже, испугали Кирыча не на шутку.

— Ты можешь объяснить, что происходит? — спросил он, когда мы остались в гостиной одни.

Врать не пришлось. Марк опять выскочил из своей комнаты. Сложив ручки на груди, как кенгуру, он прошел в центр гостиной, и эффектно развернулся, распахивая полы куцей кожаной курточки:

— Я готова!

Тощее марусино тело было обтянуто полупрозрачной майкой, с темным пятном на груди в форме сердца. Приглядевшись, я понял что «сердце» — волосатое. Нечто вроде нашлепки, какими жители ближневосточных стран, обделенные локонами на груди, скрывают постыдный изъян. А подойдя поближе, я нашел ответ, мучавший меня весь день — вот почему у Вируса такой облезлый вид:

— Что же ты животину-то мучаешь?

Услышав упрек, вместо ожидаемого восхищения, Марк застыл, теребя шерстку.

— Ах, еще вырастет, — наконец нашелся он.

Я посмотрел на Вируса. Он поймал мой взгляд и виновато заколотил по полу ободранным хвостом, будто сам повинен в чудовищной эксплуатации животных. Кирыч, обескураженный марусиным маскарадом, сел на пол и отчеканил:

— Я! Остаюсь! Дома!

Я оглядел толпу. Да, мы с Марусей рождены не для того, чтобы блистать в этом обществе. Пространство рассекали крупные особи, с которыми я вряд ли решился бы делить постель. Хотя бы из страха встретить рассвет с расквашенным носом. Неизвестно ведь, какую любовь они практикуют?

Впрочем, бояться мне было нечего. На меня смотрели, как на стенку — безо всякого выражения. Я поежился: «Меня нет! Я не существую!». Схожее ощущение дискомфорта я испытал два года назад под Новый год, когда по ошибке забрел на вечеринку для лесбиянок.

Зато Кирыч, кажется, мог играючи наставить мне рога. Его стать, упакованную нами в кожу, оценивающе разглядывал каждый второй. Один товарищ, ряженый ковбоем — клетчатая рубаха, остроносые сапоги — сделал Кирычу «чииз». Зря старался. По иронии судьбы, Кирыч — единственный из нас троих, кого подобный сорт мужчин оставляет совершенно равнодушным.

— Я бы с собой не спал, — объяснил он как-то свою жизненную позицию.

А я думаю, что Кирыч сам не знает, чего хочет. В мужчинах он ценит упрятанную женщину: талия, длинные ноги… А в женщинах?

Кирыч не любит рассказывать о своей прежней гетеросексуальной жизни. Но кое что мне известно. Я как-то видел фотографию, на которой он, еще стройный, обнимался с девицей, похожей на метательницу ядра. На обороте было написано: «Я и Римма». Пояснения Кирыча лишь еще больше разожгли мое любопытство:

— Бывшая невеста, — нехотя признался он тогда.

Что-то мне подсказывает, что секс у них вряд ли был (особенно, если учесть те времена, когда его вовсе не было). А может, случилось раз, и Кирыч, как порядочный мужчина, позвал ее под венец. Риммочка посмеялась над его честностью и вскоре вышла замуж за какого-нибудь капитана дальнего плавания. С той поры Кирыч, униженный и оскорбленный, переключился на отроков, с одним из которых в мире и согласии живет по сей день. Спасибо тебе Римма, за душевную черствость!

Мои раздумья прервал грубый толчок.

— Чего ты на них так уставился? — зашипел Марк.

Я сфокусировал взгляд и обнаружил неподалеку двух дюжих юношей, стоявших в обнимку. Их улыбочки ничего хорошего не предвещали. Впрочем, друг на друга они тоже поглядывали без особой любви. Казалось, что сейчас один схватит другого за ремень и со всего размаху шмякнет об пол. Вот она, «медвежья любовь» наяву.

— Спортсмены, — уважительно отозвался Марк.

— Или грузчики.

Точно таких я видел недавно в магазине — они таскали ящики с «кока-колой» и громко матерились.

— Не думаю, что эти здоровяки способны поднять настроение нашему юбиляру, — сказал я. — С таким же успехом мы могли бы пойти в спортзал. Кстати, для здоровья было бы полезнее. Где твои толстяки, лучащиеся счастьем и довольством?

Марк меня не услышал. Он рассматривал свои часы и беззвучно шевелил губами. Когда стрелки добежали до одной, лишь ему ведомой, отметки, Марк утвердительно тряхнул кудрями и, с нежностью глядя на Кирыча, прочирикал:

— Поздравляю с днем рождения! Желаю счастья в личной жизни, Пух!

Я взглянул на часы: полночь. Наступило лето. Сороковое лето Кирыча — моей самой большой любви (потому хотя бы, что более упитанных экземпляров в моей недлинном дон-жуанском списке не значилось).

Я поднял бутылку пива с намерением тоже сказать что-нибудь проникновенное, но слова, вертевшиеся на языке куда-то подевались. Неприятно разоряться перед человеком, который явно не настроен тебя слушать. Юбиляр со стаканом газировки в руках был взволнован, но отнюдь не потому, что разменял пятый десяток. Его взгляд был прикован к одышливому субъекту, занявшему собой всю двухметровую скамейку.

— Молодец! — шепотом сказал я Марку. — Я бы ни за что не догадался так наглядно показать Кирычу его светлое будущее. Теперь мы точно перейдем на морковь и свеклу, как кролики.

— Самое главное еще впереди, — радостным шепотом ответил Марк, приняв мою похвалу за чистую монету.

Марк слышит только то, что ему приятно. Даже если его назовут «доброй сволочью», то он примет это за комплимент.

В толпе танцующих образовалась плешь. В центр ее с микрофоном вышел крепыш в кожаных штанах с дырой на заду, из которой топорщились джинсы. Он объявил о том, что мечтой каждого, из собравшихся здесь, является титул «Медведь года», о том, что все спят и видят себя в «медвежьей короне», но достаться она может лишь настоящему медведю.