Эпоха Фестивалей - Павел Смолин

— Сестренка Хэруки, я соскучилась по братику. Отдашь мне его на завтра?

Ути боже! Стоп, а в какой момент я превратился в собственность Хэруки?

— Конечно, Чико-тян! — Погладила сестренку по голове девушка, — Прости мой эгоизм, весь завтрашний день Иоши полностью в твоем распоряжении! — Не стала она жадничать.

А мое мнение, получается, никому не интересно. Ладно, я не против — сам соскучился по сестренке.

— Я нашел ферму с Йонагуни ума, — Поделился я с сестренкой новостями, — Пойдем туда завтра?

— А я думала, что ты забыл! — Широко улыбнулась девочка.

— Если братик что-то пообещал — он это сделает! — Назидательно ответил я.

— Братик такой надежный! — Скопировала мою ехидную издевку над батей Чико, заставив заржать.

Глава убийства и расчленения

Проснулся рано, спустился вниз, достал из холодильника остатки жареного на гриле марлина, слепил огромный бутерброд и вышел в сад — позавтракать на свежем воздухе. Усевшись на крылечко, откусил мощный кусок и зажмурил глаза от удовольствия — рыба, даром что вчерашняя, вкуса не потеряла.

— Иоши-кун, доброе утро! — Вышел из-за угла дома Ринтаро-сенсей.

— Доброе утро! — Салютнул я ему бутербродом, — Хотите кусочек?

— Какое щедрое предложение! — Ухмыльнулся дед, — Одолжишь свой топорик?

— Одолжу, — Кивнул я, сходил в комнату и принес деду топорик, — А зачем вам? Я думал, на топоры у вас семейное табу! — Хохотнул я.

— Не многовато ли юмора с самого утра? — Хохотнул дед, проявив способность к самоиронии.

— Настроение отличное, — Пожал я плечами, — Так зачем топор?

— Пойдем покажу, если не трусишь! — Попытался дед взять меня на «слабо». Теперь пути назад нет!

Войдя в сарай, увидел клетку с парой кур.

— Подарок соседей, — Объяснил дед, — Вот, думал приготовить из них что-нибудь.

— Понимаю, — Кивнул я и присел на корточки у двери сарая, продолжая жевать бутерброд.

Тем временем дед достал одну из кур, положил на чурку и отрубил голову. Брызнула кровь, дед подержал бьющуюся тушку и покосился на меня. Улыбнулся ему и откусил кусочек бутерброда. А чего мне — прошлый я родился и вырос в деревне.

Хмыкнув, дед скинул тушку в ведро и пошел к клетке за второй птичкой. Та неожиданно проявила сопротивление, проскользнув между дедовых рук и кинувшись к выходу. Закинув остатки бутера в рот, поймал курицу.

— Прости, птичка, я уважаю твою волю к жизни, но я уже устал питаться рыбой, — Извинился я перед ней и отдал деду.

— Хочешь попробовать? — Протянул он мне топор.

— Как можно «хотеть попробовать» что-то подобное? — Удивился я, — Если бы вы сказали что-то вроде «Иоши-кун, артрит мешает мне держать топор, поэтому рубить придется тебе», я бы, конечно, не отказался.

— Тогда ощипывать и потрошить будешь ты, — Обиделся на «артрит» дед.

— С другой стороны, — Отобрал я у деда топор и птичку, — Будет честно делить обязанности пополам!

Тюк топориком.

Дальше мы с дедом в четыре руки ощипали тушки, предварительно их ошпарив, выпотрошили и пошли в дом, обнаружив на кухне зевающую и пьющую чай Кохэку, одетую в оранжевую футболку и бежевые шортики. Поздоровались.

— Ты пропустила самое интересное! — Проинформировал я ее.

— И почему-то совсем об этом не жалею, — Посмотрев на отправленные в раковину куриные тушки, ответила она.

— Поможешь разделать? — Попросил я, — У Ринтаро-сенсея артрит.

Дед тут же отвесил мне легкий подзатыльник.

— В таком случае, доверяю все тебе. Мне нужно готовиться к интервью, — Сказал он и направился на второй этаж.

— Какое интервью? — Спросил я его спину и был обидно проигнорирован.

— Он же поставил мировой рекорд, ты что, забыл? — Удивилась Кохэку.

— Точно! Совсем вылетело из головы! — Хлопнул я ладонью по лбу, подошел к раковине, помыл трупики, вооружил себя и Кохэку ножиками, и мы приступили к разделке.

— Угораздило же меня проснуться в такую рань! — Буркнула Кохэку. Я хохотнул, — А чего это ты такой жизнерадостный с самого утра? Бесит! — Покосилась она на меня.

— А чего мне? Окинава, каникулы, друзья! — Улыбнулся я ей и предложил: — Может сходим куда-нибудь вдвоем после возвращения?

— Подкатываешь? — Направила она меня ножик.

Я фыркнул.

— Что это за реакция? Обидно, знаешь ли! — Пробубнила она, возвращаясь к делу.

— Ты же и сама все понимаешь, — Ответил я.

— Понимаю, — Улыбнулась она, — Давай сходим, я не против узнать тебя получше.

— Подкатываешь? — Вернул я ей подкол.

Кохэку вернула мне фырканье.

Разобрав курочку на запчасти, обмазали ее чесноком, посыпали солью, сгрузили на поднос, накрошили туда лука и отправили в духовку.

Пока запекалось, приготовили рис и соорудили салатик из соседских овощей — поток даров иссяк, но запас оставался еще изрядный. В процессе тренировал силу воли, борясь с желанием подколоть Кохэку на тему потери девственности. Нельзя!

— Знаешь, мой брат из-за тебя потерял душевный покой, — Вдруг сказала она, сев за стол и положив голову на ладони.

— Неудивительно, моей красоте покорны как женщины, так и мужчины! — Самодовольно кивнул я.

Девушка хохотнула, оценив шутку.

— «Где этот пацан был раньше? С таким материалом мы бы стали известны по всей Японии», — Спародировала она голос Акиры.

— А потом Сара уйдет из группы, чтобы воспитывать ребенка, а Акира поймает звездную болезнь. Развод, отъезд Сары с ребенком в Америку, и вот ты уже меня ненавидишь за то, что я разрушил семью твоего брата, — Вздохнул я.

— Скорее всего так и будет, — Не стала даже пытаться спорить Кохэку. Эй, может хоть попытаешься опровергнуть тезис о ненависти? Мне вообще-то обидно! — Брат всю жизнь мечтал об успехе, потому и поехал в Америку — там, мол, больше возможностей, так что, если дать ему шанс, он с легкостью откажется от всего остального.

— Значит, надо искать другую ручную группу, — Вздохнул я. Не хочу, чтобы моя компания раскололась, — Жаль, мне нравятся ребята из «Альдекальдо».

— Ну, если найдешь замену Саре и Акире, музыкантов можешь забрать себе, — Великодушно разрешила Кохэку, — Мне до них нет никакого дела.

— Кстати, ты ведь офигенно поешь! Хочешь, сделаем тебя айдолом? А если подтянешь английский, станешь звездой мировой величины, — Предложил я Кохэку.

— Прямо-таки мировой? — Недоверчиво усмехнулась она.

— Every night in my dreams I see you, I feel you, — Начал я петь песню Селин Дион из «Титаника». Мои вокальные способности не настолько хороши, как у девушек, но потенциал песни в какой-то степени передать могу, что подтверждалось выражением лица Кохэку, с каждой строчкой меняющегося