Качели Хроноса (СИ) - Максимовский Глеб

В это время, как бы в подтверждение слов колдуньи, загремел засов темницы.

Антона выволокли из клетки, и повели по, уже знакомому, мрачному коридору. Вскоре его привели в большую залу. Как понял Смирнов, это и была пыточная, которую он видел в своём мире. Всё здесь было по — другому, чем восемьсот лет спустя, но от реальности происходящего ещё страшнее. Правда горн не горел и палачей в чёрных балахонах поблизости не наблюдалось. За столом протоколиста сидел граф собственной персоной. Вид у него был утомлённый и печальный, как на поминках.

Антон по — рыцарски, подняв рукой несуществующее забрало, поприветствовал своего сюзерна. Оттон фон Штаерн вяло кивнул и указал на место напротив себя. Молодой человек поклонился и сел на простую, рубленную, видимо, из старого тёса, лавку.

— Я только что от епископа, — начал граф, без всяких предисловий и любезностей, принятых в высшем свете, — есть две новости: хорошая и плохая. Хорошая касается ваших друзей. К ним у церковного следствия нет вообще никаких претензий. Лариса уже подверглась дознанию, и неё ничего еретического обнаружено не было. Дом Стефана Крюгера обыскан. Никакой чертовщины не найдено. Сам Крюгер допрошен на предмет своей учёной деятельности. Знания его неоценимы. С завтрашнего дня он начинает читать лекции по химии и медицине в соборной школе святой Богоматери. С английским рыцарем и вовсе никто не хочет связываться. Англы, хоть нам и союзники, но никто не захочет по такому пустяшному поводу, как какое — то подозрение в ереси, обострять отношения между народами. Тут и до папского гнева недалеко.

При этих словах Антон испытал огромное облегчение. Друзья находились в безопасности, и теперь он имел полное право думать только о себе.

— Что же касаемо вас Арман Барков, или какое там у вас ещё имеется имя, то всё гораздо хуже, — граф испытывающее посмотрел на, сидящего перед ним, рыцаря.

Смирнов молчал.

— Кроме епископа Кунле и викария Бальде, я переговорил со всеми членами святого отдела расследования еретической греховности. Сейчас я изложу их доводы, а вы попробуйте что — либо сказать в своё оправдание. Так сказать, генеральная репетиция допроса. Итак, приступим.

Риттер Барков появился из ниоткуда. У него нет родины, нет родословной. Герб на плаще пытались разгадать лучшие геральдики графства. Нет такого герба, и никогда не было. Ваш друг называет вас греческим именем Антон. Почему? Вывод один: вам есть, что скрывать.

По своей сути всё вышеперечисленное не преступление, а лишь догадки. Тем более здесь нет никаких церковных дел, но вот дальше… — Оттон фон Штайерн выдержал, прямо — таки, театральную паузу, — начинаются вещи совершенно интересные.

Достойный рыцарь вступает в сговор с нечестивой колдуньей. Он дарит ей фальшивые рубины. А они действительно фальшивые. Придворный ювелир обследовал их. В твоих нет пузырьков, трещинки ровные и блестящие, — граф неожиданно перешёл на «ты». И тон его речи стал обличительным.

Смирнов угрюмо молчал. Крыть, как говорится, было нечем.

— А ещё, как мне кажется, ты освободил ведьму из клетки в поместье Гранца, — продолжил наступление Оттон, — это так?

— Да, — не стал увиливать Антон.

— Зачем?!

— Чтобы убить барона.

— При чём здесь, барон?! Ничего не понимаю. Ладно. В битве ты использовал колдовство. Верно?

— Верно. Но использовал же для того, чтобы разбить язычников и сохранить как можно больше в живых ваших людей. На их стороне был численный перевес. Без моей хитрости мы положили бы уйму своих солдат.

— Нет, это не хитрость. Это вероотступничество и сатанизм. То есть ты бил грешников и христопродавцев их же оружием — дьявольским обманом! Так тебе это и зачтётся.

— Далее. Зачем ты отпустил вервольфа?

— Его подельник грозился убить вашу дочь, если только я не отпущу Церингена.

— Ну и что? Сдержал подельник слово? Отпустил дочь?

— Нет. Но я же не мог об этом знать заранее.

— Значит, зря отпустил оборотня.

— Но его же всё равно поймал Айвенго!

— Вот и получается, ты отпустил, а Айвенго поймал. Поэтому он теперь на свободе, а ты в тюрьме. И, я так думаю, что это ещё не самое страшное.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Молнией бросался? Рыцаря благородного, иноземного убил. Что это такое, как не происки антихриста, вложившего тебе в руки дьявольское, колдовское оружие?!

— Никакое это не дьявольское оружие, а сделанное вполне человеческими руками приспособление.

— Какое — такое приспособление? Все видели, что ты метал молнию из пальца.

Смирнов опять понурил голову:

— Ни из какого, не из пальца. Не могу рассказать.

— А вот ты и раскрылся, мелкий пособник сатаны!!!

— Никакой я ничей не пособник. Я сам по себе и очень люблю вашу дочь! Вот и вся правда.

Граф, устало, потёр лицо и уже спокойным тоном произнёс:

— Да знаю я всё. Ангелика говорила о тебе много змечательного. И в бой ты шёл с именем Христа на устах. Но ты пойми. Слишком очевидны факты, изобличающие тебя в еретичестве. Думаю, что и пытать — то тебя даже не будут. Добиваться признаний нет необходимости. Всё снаружи. Свидетелей много. Тебя не спасёт ни сознание, ни раскаяние. Сразу передадут дело в суд с рекомендацией милосердной казни без пролития крови.

— Это, как? — Антон опять напрягся.

— Это, к сожалению, сожжение. И я ничем здесь помочь уже не могу. Иначе у суда будут все основания обвинить и меня в ереси. Это будет немедленно доложено королю, а его вердикт по такому вопросу известен заранее. Меня скорее всего не сожгут, но голову отрубят — это точно.

— Позвольте, хотя бы, проститься с Ангеликой, — молодой человек грустно посмотрел в глаза человека, которого он, вчера ещё, видел своим будущим тестем.

— Последнее желание приговорённого к казни — закон для судьи. Если завтра тебе присудят костёр, я исполню твоё желание. Сейчас же мне пора. Поверь, я к тебе отношусь хорошо, почти как к сыну. Поэтому и подготовил тебя этим разговором заранее к твоему тяжкому кресту. Так уж повернулась жизнь, — Оттон фон Штаейрн со вздохом встал.

Поднялся и Смирнов.

— Нормальный уровень средневекового зверства. Сам понимал, куда лезу, — как бы про себя произнёс он.

- Что, что? Какого зверства? Опять не понимаю, о чём это ты. Да ну теперь уж всё равно, — маркграф махнул рукой и направился к выходу. Тут же из — за дверей к Антону подскочили двое стражников, и повели его обратно в камеру.

На возвращение рыцаря тетушка Фрея никак не отреагировала. Она сидела на полу в дальнем углу темницы и увлечённо играла с большой крысой. Та, как дрессированная, то вставала на задние лапки, то, как собака, ложилась на брюшко, а то начинала перепрыгивать через подставленную руку. Ведьма радостно смеялась и хлопала в ладоши после каждого удачного трюка.

Смирнов, сначала брезгливо наблюдавший за развлечением старухи, тоже втянулся в это маленькое цирковое преставления, и даже стал подбадривать пушистого артиста одобрительными репликами.

Наконец наигравшись, ведьма подкормила крысу, невесть откуда взявшимся, хлебным шариком. Та, в свою очередь, благодарно ткнулась мордочкой в щёку своей хозяйке, а затем затихла на её коленях.

Только после этого колдунья повернула своё морщинистое лицо к своему сокамернику и шепеляво проскрипела:

— Люди считают этих существ тварями, многие визжат и убегают, едва увидев их перед собой. И никто из них даже не подозревают, что у крысы с человеком больше сходств, чем различий. Особенно если это касается мозга. Но эти хищники никогда не догонят род людской по части подлости и кровожадности. Крыса никогда не убьёт себе подобного, а уж тем более не будет перед смертью причинять тому немыслимые страдания. Ты может не знаешь, но эти зверьки подкармливают своих больных и старых сородичей, если, конечно, есть чем. Так, что о благородстве им есть о чём поспорить с людьми, — старуха, вдруг, неожиданно закашлялась, а потом без перехода спросила:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ну, а что, твой благородный сеньор тебя помиловал?