Таганай - Николай Феофанов

глухие звуки перестукивающих по рельсам колес. Мало беспокоясь, что он несется уже совсем не по тропинке, а по свежим сугробам, иногда неудачно проваливаясь почти по колено, Колямбо через сто метров, как пуля из ружья, вылетел из остатков чащи и остановился. Его сердце бешено стучало от беготни и вдруг нахлынувшего волнения, а широко раскрытые глаза впились в раскинувшуюся перед ним белую долину, ища источник звука.

Где-то далеко, очень далеко, стучали колеса поезда, которого даже не было видно. Впереди, чуть внизу, километра на три, лежало однообразное голое пространство с небольшим вкраплением редких кустарников, за которым вырастал длинный незнакомый горный хребет, тянувшийся через весь горизонт. А справа от Колямбо, не далее, чем в одном километре, возвышалась еще одна горная гряда, уходившая в сторону звучания железнодорожного состава. Судя по слабому желтому свечению, которое нимбом опоясывало эту гряду, где-то за ней должен был располагаться Златоуст.

Он, молча слушал, как уносившийся в город поезд оставлял его один-на-один с темной чащей и пугающими мыслями в голове, чей сонм, вызванный этим событием, уже роился где-то за перегородками мозга, отчаянно стучась и грозя прорвать заграждения в ближайшие секунды.

– Это конец, я не знаю, где нахожусь, – чуть слышно произнес Колямбо.

Он перевел взгляд на снежную долину перед собой и тут же почувствовал невероятный жар на лице и в груди, осознание того, что все это значит, прошло по нервам тела.

– Господи, я все-таки перепутал дорогу!

Он медленно поднес перчатку к губам, но не смог дотронуться до них, рука сильно дрожала и не поднималась выше. Ноги как влились в снег, грозя прорасти там мелкими корешками. Голова категорически отказывалась размышлять о чем-то конструктивном, ее сковала невероятная тяжесть страха, чьи щупальца почти физически ощущались нейронами мозга. Но было что-то еще, что-то кроме страха, что-то сладкое и одновременно плохое, от чего хотелось отделаться в тот же миг. Что-то, от чего глаза принялись закатываться вверх, а средние пальцы на руках – дергаться, руководствуясь своими собственными позывами.

Вдруг Колямбо начал делать очень быстрые и мелкие глотки воздуха, ему как будто стало нечем дышать. Он задыхался и знал, что задыхается не от страха, а от того сладкого и плохого, что не в силах выдавить из себя. Кислород ускоренными темпами покидал его кровяные сосуды, оставляя пустоты, которые без промедления брал под свою пяту накопившийся в неизмеримых количествах углекислый газ. Не имея возможности дышать Колямбо начал медленно оседать вниз. Правая рука выронила палку и уже нащупала поверхность снега, куда с секунды на секунду должно было постепенно упасть все его тело. От частых вдохов открытым ртом холодного воздуха, он вдруг раскашлялся, да так оглушительно и глубоко, словно схватил воспаление легких. Последний приступ кашля скрутил его в трубочку и Колямбо навзничь бухнулся лицом в сугроб.

И тут же кашель как испарился, Колямбо резко дернул уже почти закатившимися глазами, его спина в одно мгновение выпрямилась, руки, внезапно получившие назад свои силы, ловко оттолкнулись от снега, а глотка со свистом вобрала внутрь мощную порцию нового кислорода. Колямбо вскочил на колени и полубезумным взглядом уставился на голое пространство перед собой, все еще неровно дыша.

Похоже, основательно подзабытые приступы дежа вю вновь возвращались к нему, и именно в этом походе. Вот только теперь в них было нечто новое и странное.

Сделав глубокий вдох, Колямбо расселся в снегу и отвел руки назад, вытянув ноги перед собой. Его отпустило, стало лучше. Самое любопытное, что весь ужас тоже куда-то улетел, мыслей в голове было ровно ноль целых, ноль десятых. Он просто сидел и глядел, то себе на бахилы, то на белеющую перед ним незнакомую долину, то на яркие звезды, которыми было усыпано все небо. Он почти не шевелился. Было как-то странно тихо, как если бы ветер запутался в хвойной чаще и никак не мог оттуда выбраться, чтобы показать – вот он я, я никуда не пропал. Но пока он пропал, или это уши еще не отошли от перенапряжения, которое пару минут назад испытало все тело. Или мозг не воспринимал никаких звуков и пока мог работать только в созерцательном режиме, но, тем не менее, Колямбо находился в полной тишине.

Прошло еще минут пять, состояние прострации стало удаляться. Колямбо левой рукой игрался со снегом, то загребая его в ладонь, то высыпая, будто из ковша экскаватора.

– Значит, все-таки я не туда зашел, – чуть сощурившись, промолвил он.

Сейчас Колямбо хотелось говорить вслух, за счет этого он всегда успокаивался. К тому же мысли, остающиеся не озвученными и летящие в голове со скоростью метеора, не всегда выглядят упорядоченными, а ему нужен порядок, так как выбраться без порядка в мыслях из той ситуации, в которую он угодил, не представлялось возможным. То была бы паника, сначала мелкая, потом все более и более усиливающаяся, когда эмоции напрочь парализуют нормальную работу мозга и толкают человека в пропасть. Хотя практика показывает, что так происходит далеко не всегда, иногда неосмысленные действия, ввиду особой предрасположенности удачи, разворачивают события в благоприятном направлении.

– Так, ну что? – он встал и огляделся по сторонам. – Видимо, у нас есть два варианта: первый – идти обратно в лес, находить ту развилку, где я так «удачно» повернул, и бегом бежать к лагерю. Или, фиг с ним, с лагерем, и чапать назад к Трем братьям? Да. Если, конечно, Зубарев и прочие оттуда уже не убрались.

Колямбо хмыкнул.

– Ну да, это вообще весело получится, если их там нет. Ни палатки, ни еды, ночь, да еще и похолодает!

Он представил, как в поисках мало-мальски подходящего убежища забьется под какой-нибудь навес скалы, свернется калачиком и вряд ли заснет до утра, так как ему будет нестерпимо холодно.

– А что тогда, жечь костры? Ведь иначе просто хана, рано или поздно засну и замерзну во сне. Не проснусь, да и всего делов!

Пока эта картина представлялась ему весьма фантастической, поэтому и рассуждать о ней было легко.

– Нет, все-таки нужно идти в лагерь. Там тепло и еда.

Для большей убедительности этих доводов он сам себе покивал головой.

– А если и Юлька с Сапрофеней ушли, снялись с лагеря? Я ведь тогда вообще не узнаю, куда забрался, ориентиров нет. Хотя, стоп, там должны будут остаться следы от костра, бревна должны валяться…

Колямбо взял недавно оброненную палку-отмахалку и вдруг вспомнил про второй вариант. «Спать одному в лесу без палатки, рядом со скалами. М-да». По телу пробежал легкий озноб и Колямбо