Медный всадник - Полина Саймонс

Одежда, обувь и волосы были в грязи и крови.

– Танечка, очнись, – просил он, растирая ее щеки, становясь перед ней на колени. – Очнись, милая.

Ее щека была теплой. Хороший знак.

– Это та самая Таня? – удивился Кашников.

Александр не ответил. Он думал о том, как лучше поднять ее. Под всей этой кровью не видно, ранена ли она.

– По-моему, она умирает, – высказался Кашников.

– Ты что, гребаный доктор? – рявкнул Александр. – Она не умирает. А теперь заткнись, бери людей и принимайтесь за работу. Им нужна твоя помощь. Назначаю тебя главным. Потом быстро возвращайтесь в Ленинград. Слышишь? Сможешь все сделать сам? Мы отдали им наше оружие и восемь человек, и мы нашли ее. Больше нам в Луге делать нечего. Так что поторопись.

Он осторожно перевернул Татьяну и поднял. Она тяжело обвисла у него на руках и снова застонала.

– А как насчет раненых, лейтенант?

– Ты слышишь хоть что-нибудь? Да что я говорю, ты даже ее стонов не слышал! С чего это вдруг такое сочувствие? Остальные мертвы. Проверь сам, если хочешь. Я отнесу ее к врачу.

– Пойти с вами? Ей понадобятся носилки.

– Не понадобятся. Я сам ее понесу.

К тому времени как Александр вернулся в лагерь с Татьяной на руках, было уже одиннадцать часов. Доктора он не нашел, зато фельдшер Марк спал в палатке.

– Доктор мертв, – сообщил он. – Осколочная бомба.

– А другой есть?

– Кроме меня, никого.

– Сойдет.

Взглянув на обмякшее тело, Марк небрежно бросил, ложась на топчан:

– Она истечет кровью. Оставьте ее снаружи.

– Не истечет. По-моему, это вообще не ее кровь.

Фельдшеру, очевидно, не терпелось снова заснуть. Но Александр не собирался уступать.

– Трудно сказать, света-то нет, – заметил Марк. – Если доживет до утра, я ее осмотрю.

Александр не тронулся с места.

– Не утром, а сейчас! – резко бросил он.

Марк сел и вздохнул:

– Сейчас уже очень поздно.

– Поздно для чего? У тебя есть лишняя койка или хотя бы простыня?

– Койка? Здесь что, курорт? Сейчас принесу простыню.

Марк расстелил простыню на траве. Александр встал на колени и осторожно опустил Татьяну. Фельдшер осмотрел ее голову, ощупал череп, лицо, заглянул в рот, проверил шею, поднял руки. Когда он дотронулся до ноги, Татьяна вскрикнула.

– Ага! – воскликнул Марк. – Нож имеется?

Александр протянул ему нож.

На Татьяне были длинные брюки. Марк распорол штанины. Александр заметил, что правая щиколотка и голень распухли и почернели.

– Сломана большая берцовая кость, – объяснил фельдшер. – И она вся в крови. Перелом сложный, осколочный. Посмотрим, что дальше.

Расстегнув ее рубашку, он разрезал когда-то белый лифчик и ощупал грудь, ребра и живот. На хрупком теле чернели пятна крови.

Александр пытался отвести глаза.

Марк вздохнул:

– Не могу сказать, ее ли это кровь или чужая. Ран вроде не видно.

Он снова коснулся ее живота:

– Вы правы, живот мягкий, кожа теплая.

Александр отступил, испытывая смешанные чувства тревоги и облегчения.

– Видите? Три сломанных ребра справа. Где вы ее нашли?

– Под развалинами вокзала, вернее, под грудами кирпича и мертвых тел.

– Что же, это все объясняет. Ей крупно повезло. Словно заколдованная: отделаться так легко! – Марк встал. – У меня нет мест в госпитальной палатке. Оставьте ее здесь. Утром кто-нибудь за ней поухаживает.

– Я не оставлю ее на земле до утра.

– О чем вы волнуетесь? Состояние у нее куда легче, чем у многих раненых. – Марк покачал головой. – Видели бы вы их!

– Я офицер Красной армии, старшина, и видел немало раненых. Может, все-таки найдется топчан или хотя бы тюфяк?

Марк пожал плечами:

– Ее жизнь вне опасности. Ни серьезных ранений, ни контузии. Не могу же я выпихнуть кого-то с раной в животе, чтобы освободить для нее место!

– Конечно нет, – хмыкнул Александр.

– Не знаю, что с ней и делать. Ей нужна настоящая больница. Следует немедленно совместить обломки костей и наложить гипс. Здесь этого сделать нельзя.

Александр нахмурился. Что делать? Дорогу разбомбили, грузовик забран для нужд армии.

– Завтра что-нибудь придумаем. А сегодня добудьте полотенец и наложите повязки.

Александр наклонился, накрыл Татьяну краем простыни и поднял на руки.

– Да, и еще одну простыню.

Марк неохотно полез в медицинский саквояж.

– Как насчет морфия?

– Нет, старший лейтенант, – рассмеялся фельдшер. – Придется ей потерпеть. Морфий только для тяжело раненных.

Он пожертвовал бинты и три полотенца, и Александр понес Татьяну в палатку. Там уложил ее на простыню, запахнул рубашку, взял ведро и пошел к ручью за водой. Вернувшись, он разрезал полотенце на лоскуты, окунул в холодную воду и принялся смывать с ее лица и волос грязь и кровь.

– Тата, – прошептал он, – сумасшедшая, что ты наделала!

Глаза ее открылись.

Они молча смотрели друг на друга.

– Тата…

Ее рука потянулась к его щеке.

– Александр, – слабо, без удивления выдохнула она. – Я сплю?

– Нет.

– Наверное, все-таки сплю. Я… я видела во сне твое лицо. Что случилось?

– Ты в моей палатке. Что ты делала на станции в Луге? Немцы все разбомбили.

Татьяна ответила не сразу:

– Кажется, возвращалась в Ленинград. А что ты там делал?

Он мог бы солгать и хотел солгать. Недаром задыхался от гнева, недаром чувствовал себя обманутым и преданным. Преданным ею. Той, которая так равнодушно отвергла его. Но правда была так очевидна!

– Искал тебя.

Глаза ее наполнились слезами.

– Что это было? Почему мне так холодно?

– Ничего страшного, – поспешно заверил он. – Фельдшеру пришлось разрезать твои брюки и рубашку…

Татьяна поднесла руки к распахнутому вороту рубашки. Александр отвел глаза. Ему так хорошо удавалось притворяться там, у Кировского, но сейчас, когда нашел ее живой, залитой кровью, с переломами, но живой, больше не мог делать вид, что это ничего не значит, что спасение этой девочки ничего не значит, что сама она ничего не значит.

Она поднесла пальцы к лицу и уставилась на кровь.

– Это моя?

– Не думаю.

– Тогда что со мной? Почему я не могу шевельнуться?

– Ребра сломаны.

Она застонала.

– И нога тоже.

– Спина, – прошептала она. – С моей спиной что-то не так.

– Что именно? – встревожился Александр.

– Не знаю. Горит как в огне.

– Возможно, это ребра. Я как-то сломал ребро на финском фронте, в прошлом году, и спину тоже жгло.

– Вода течет…

Бросив мокрую тряпку в ведро, Александр спросил:

– Таня, ты меня хорошо слышишь?

– Угу.

– Можешь сесть?

Татьяна попыталась сесть, но не смогла. Она подняла на него растерянные глаза, сжимая края рубашки и майки.

Сердце Александра разрывалось. Он помог ей сесть.

– Давай я раздену тебя. Все равно это больше нельзя носить: все пропиталось кровью.

Татьяна покачала головой.

– Придется, – настаивал он. – Я взгляну на твою спину и оботру тебя водой. Если не обработать рану, можно получить заражение крови. Я смою кровь с твоих волос и туго забинтую ребра и ногу. Сразу почувствуешь себя лучше.

Она вновь покачала головой.

– Не бойся, – уговаривал Александр, привлекая ее к себе, и, когда она ничего не ответила, осторожно снял с нее блузку и майку.

Маленькое измученное тельце льнуло к нему, под руками горела покрытая кровью спина. Она так нуждается в его заботе! А он так отчаянно мечтает заботиться о ней! Всегда…

– Где болит?

– Там, где ты трогаешь, – всхлипнула она. – Прямо под твоими пальцами.

Он перегнулся через ее плечо, чтобы лучше рассмотреть. Кровь в одном месте запеклась толстым слоем.

– По-моему, это просто порез. Сейчас вымою и посмотрю, но, думаю, ничего страшного.

Александр прижал ее голову к груди, коснулся губами влажных волос.

Он положил ее на белую простыню. Прикрыв ладонями крошечную грудь, она опустила ресницы.

– Таточка, мне нужно умыть тебя.

Ее глаза оставались закрытыми.

– Позволь, я сама, – выдавила она.

– Ладно, но ты даже сидеть не можешь.

– Дай мне мокрое полотенце, и я сама все сделаю, – упиралась она.

– Тата, разреши мне поухаживать за тобой. Пожалуйста. – Он перевел дыхание. – Не бойся, я никогда не причиню тебе зла.

– Знаю, – пролепетала она, не желая или не в силах поднять веки.

– Не волнуйся. Лежи, как лежишь. Я все сделаю.

Он вымыл ей волосы, руки, живот, шею как мог тщательно под мерцающим светом керосиновой лампы. Татьяна громко застонала, когда он коснулся бока, представлявшего сплошной синяк.

Орудуя тряпкой, Александр монотонно приговаривал:

– Когда-нибудь, не сейчас, но скоро, ты, если захочешь, объяснишь мне, что делала на вокзале во время бомбежки. Договорились? Подумай хорошенько, что мне сказать. Смотри, как тебе повезло. Ну-ка подними руки. Сейчас вытру тебя и перебинтую ребра. Через несколько недель они сами заживут. Будешь как новенькая.