Медный всадник - Полина Саймонс

Татьяна понимала, что, будь у них сульфидин или кровь, многих можно было бы спасти; по крайней мере они имели право умереть без мук, под действием наркотика.

Ошеломляющая беспомощность, которую Татьяна чувствовала в эту первую ночь в полевом госпитале, почти затмила ту, которую она испытала, не найдя брата.

Наутро один из солдат со смертельной раной в груди спросил, девочка она или мальчик.

– Девочка, – грустно обронила Татьяна.

– Докажи, – попросил он, но, прежде чем она успела доказать, солдат умер.

Из громкоговорителя около офицерской палатки неслись голоса с сильным германским акцентом, призывающие русских переходить на сторону немцев и ехать в Германию. Снова разбрасывали пропуска через линию фронта и, не дождавшись перехода изменников, пытались убить оставшихся бомбами и пулеметным огнем. Потом все затихало до вечера, когда бомбежка возобновлялась. Между налетами Татьяна ухаживала за умирающими.

Днем она отправилась в поля накопать картошки и, даже не видя самолетов, услышала вой моторов. Она едва успела подумать: еще не вечер, прежде чем броситься в низкие кусты. Пришлось лежать там четверть часа. Когда самолеты улетели, Татьяна встала и вернулась в палатку, но вместо нее нашла лишь догорающий костер, в котором валялись обугленные стонущие тела.

Сотни выживших похватали всю посуду, которая только нашлась, и выстроились цепочкой к реке, пытаясь потушить пожар. На это ушло три часа, до очередного налета. Потом настала ночь. Палатки для раненых больше не существовало. Они лежали на траве или на одеялах, испуская последний вздох в одиночестве. Татьяна никому не могла помочь. Надев каску, которой носила воду из реки, она сидела около женщины, потерявшей ребенка при налете и тяжело раненной в живот. Но она думала не о себе, а о своей погибшей девочке. Татьяна честно старалась утешить ее, но женщина продолжала плакать. Дождавшись, пока та немного успокоится, Татьяна поднялась, пошла к деревьям и легла на траву.

«Я следующая, – думала она. – Я это чувствую. Я следующая».

Как же она будет добираться до Новгорода? Ведь это сто километров к востоку отсюда!

Она умылась на ночь и заснула. А утром, посмотрев на другой берег, увидела немецкие танки. Какой-то сержант, ночевавший рядом, собрал несколько человек добровольцев, включая Татьяну, и приказал немедленно уходить в Лугу.

Татьяна отвела его в сторону и тихо спросила, как можно доехать до Новгорода. Тот оттолкнул ее прикладом винтовки и завопил:

– Ты спятила? Новгород в руках немцев!

Выражение лица девушки немного его отрезвило.

– Товарищ… как вас зовут? – спросил он уже спокойнее.

– Татьяна Метанова.

– Товарищ Метанова, послушайтесь меня, вы слишком молоды, чтобы быть здесь. Сколько вам, пятнадцать?

– Семнадцать.

– Пожалуйста, немедленно поезжайте в Лугу. Думаю, военные эшелоны все еще ходят из Луги до Ленинграда. Вы ведь ленинградка?

– Да.

Она не заплачет, ни за что не заплачет перед чужим человеком!

– Весь Новгород в руках немцев? – пролепетала она. – А наши добровольцы?

– Да заткнешься ты! – снова заорал сержант. – Или оглохла? В Новгороде и живых-то почти не осталось! И вскоре Луга тоже опустеет! Немцы никого не щадят. Так что пожалей себя и убирайся отсюда. Покажи паспорт!

Она достала паспорт. Старшина пролистал его.

– Тебя отпустили с Кировского. Поезжай домой.

Но как она вернется домой без Паши?

Этого сержанту она сказать не могла.

В Татьяниной группе было девять человек. Она была самой маленькой и молодой. Остаток дня они брели по полям, все двенадцать километров до Луги. Татьяна сказала, что они как раз успевают к вечернему налету. Усталые спутники не обратили на нее внимания. Она на миг почувствовала себя так, словно вернулась в семью.

В половине седьмого они уже были на станции в Луге и ждали поезда. Поезд не пришел, но в семь часов Татьяна услышала знакомое жужжание моторов. Люди спряталась в маленьком здании, казавшемся изнутри таким безопасным: толстые стены были сложены из кирпича и выглядели так, словно могут выдержать любую бомбежку. Одна из женщин запаниковала и выскочила наружу, где ее немедленно убило осколком. Остальные в ужасе наблюдали за происходящим, и вскоре стало ясно, что немцы вознамерились уничтожить не только вокзал, но и железную дорогу. Самолеты не улетали, пока не сровняли все с землей. Татьяна сидела на полу, прижав колени к груди и натянув каску на глаза в надежде, что она приглушит звук смерти.

Здание сложилось, как карточный домик. Татьяна выползла из-под балок, но идти было некуда. Сквозь дым она едва могла разглядеть трупы. Прямо за дверью раздалась пулеметная очередь, но когда потолок окончательно обрушился, все звуки отдалились, растаяли, растаяло все вокруг, и страха больше не осталось. Осталось только сожаление. Сожаление об Александре.

Александр начал терять надежду. На другом берегу реки, естественной линии фронта, он видел скопление танков и живой силы. Эти жестокие, превосходно обученные солдаты не остановятся ни перед чем и уж тем более перед вооруженными лопатами женщинами и стариками.

Насколько мог видеть глаз, советских танков было только два. На другом берегу собралось не менее тридцати «тигров». У Александра оставалось всего двенадцать человек, и теперь между ними и Ленинградом лежали минные поля. Трое погибли, когда взорвалась мина, которую они устанавливали. Они никогда не имели дела с минами, они умели только стрелять, но все винтовки были отобраны для солдат. Оружие осталось лишь у Александра и двух его сержантов.

Поздно вечером новый командир позвал Александра на свой командный пункт. Александру он не нравился так же сильно, как нравился Прозоров.

– Старший лейтенант, сколько человек под вашим началом?

– Всего двенадцать, товарищ полковник.

– Много.

– Много для чего?

– Немцы только что разбомбили вокзал в Луге. Теперь эшелоны с боеприпасами и подкреплением сюда не пройдут. Нам нужно, чтобы вы и ваши люди расчистили пути, тогда саперы смогут проложить новые шпалы и возобновить движение к завтрашнему утру.

– Но уже стемнело.

– Знаю, но не могу же я осветить вам дорогу. Белые ночи позади, а работу нужно сделать немедленно.

И когда Александр был уже у выхода, полковник, словно спохватившись, добавил:

– Кстати, я слышал, что в здании вокзала скрывались добровольцы. Посмотрите, может, стоит похоронить трупы.

На вокзале пришлось использовать все имеющиеся в наличии керосиновые лампы, чтобы осветить пути. На земле валялись осколки кирпича, поломанные балки, куски штукатурки – все, что осталось от здания. Рельсы были уничтожены на пятидесятиметровом отрезке.

– Эй, есть кто живой? – окликнул Александр. – Отзовитесь!

Никто не ответил.

Подойдя ближе к развалинам, он повторил:

– Кто здесь?

Ему показалось, что он слышит стон.

– Все погибли, товарищ старший лейтенант, – сказал Кашников. – Взгляните только, камня целого нет.

– Да, но послушай… кто здесь?

Он стал отбрасывать обломки.

– Помоги же!

– Сначала нужно бы взяться за рельсы, – настаивал Кашников. – Разобрать завалы, чтобы саперы могли подвести электричество.

Александр пригвоздил его холодным взглядом:

– Прежде всего люди, сержант.

– Но у нас приказ полковника, – промямлил Кашников.

– Нет, сержант, здесь приказываю я. Шевелись!

Александр принялся разгребать груды булыжников, обломков рам и осколков стекла. Света почти не было, видимости – никакой. Руки и одежда были покрыты пылью. Он порезался о стекло, но даже не чувствовал боли и понял, что ранен, только когда увидел капавшую с рук кровь. До него по-прежнему доносились стоны.

– Неужели ничего не слышишь? – спросил он сержанта.

Тот с тревогой смотрел на командира.

– Ничего.

– Кашников, у тебя что, обе руки левые? Говорю же, действуй!

Наконец под кирпичом и сгоревшими балками они нашли труп. Потом два. Потом три. Потом груду тел, наваленных друг на друга. Александр подумал, что это странно. Их не могло так швырнуть друг на друга. Они не могли лечь друг на друга. Значит, кто-то уложил их в этой позе. Он напряг слух. Снова этот стон. Он сбросил на землю мертвого мужчину, потом мертвую женщину, лихорадочно освещая застывшие лица. Стон.

И в самом низу, под третьим телом он нашел Татьяну. Она лежала на животе. На голове была армейская каска. Он узнал ее не по одежде, не по волосам, но еще до того, как снял каску, понял, что это она, по маленькой трогательной фигурке, на которую не мог насмотреться весь прошлый месяц.

– Тата… – неверяще выдохнул он, приглаживая ее волосы.

Она балансировала между реальностью и небытием и в тусклом свете лампы казалась умирающей, но это ее стоны он слышал каждые несколько секунд.

Одежда, обувь и волосы были в грязи и крови.