Мой дядя Адриано - Бруно Перини

Дарио Фо более тридцати минут декламировал отрывок из апокрифического Евангелия «Первое чудо младенца Иисуса». Образ сына Божьего – далеко не канонический, даже если он хорошо известен театральной публике. Затем с ним беседовал Челентано. И оба обменивались весьма неоднозначными шутками. Адриано: «Мы уже много лет знакомы, и каждый раз, когда ты говоришь о Боге и Иисусе, у меня возникает ощущение, что ты верующий». Фо ответил: «Нет, я атеист, но я человек добропорядочный. Если атеист не знает о порядочности – он просто бревно неотесанное, ну а верующий может обойтись и без порядочности. Однако ты уже много лет пытаешься отпустить мне грехи: обещаю, если тебе это удастся, я стану твоим апостолом». Челентано ответил: «После такого катастрофического выпуска «Фантастико» только ты сможешь стать его ведущим». Фо заключает: «Только если Андреотти будет писать тексты, тогда я буду уверен, что их никто не зацензурит». Мы спросили Фо, был ли это заранее подготовленный обмен шутками. «Нет, – ответил он, – но мне сказали, что Маффуччи, ответственный за ту передачу, побледнел. Сам я этого не видел». Итак, давайте подведем итоги: довольны ли вы возвращением на телевидение? «Это не то чтобы какая-то особая веха моей жизни. Я неплохо справился с трудностями, пусть даже иногда рискуя получить по морде. С театральной публикой у меня хорошие отношения, я не устал, ни физически, ни умственно, но меня все же утомил вечер в Театро делла Витториа. Я не испытывал никакого удовольствия, просто делал свою работу. Я уже столько раз читал это произведение».

Короче говоря, для Фо эта передача не стала ничем из ряда вон выходящим, но для RAI оказалась последней каплей.

1987 год, «Фантастико» становится делом юридическим и политическим

Но не для Адриано, который как ни в чем не бывало уже нашел новую цель. Не посоветовавшись ни с кем, дядя делает то, что никто и представить себе не мог: после фильма «Гринпис», в котором впервые без цензуры крупным планом показали жестокий и очень кровавый забой тюленей, Адриано осуждает их истребление и сразу после этого затрагивает самую деликатную тему – референдум об охоте, который должен состояться на следующий день. С мрачным лицом, скупо цедя слова, чтобы подчеркнуть царящую в студии тишину, придающую еще больший вес сказанному, он просит зрителей написать на бюллетенях одну фразу: «Охота против любви». Адриано произносит эту фразу, а затем пишет на доске. Мало кто тогда понял, что произошло, но менеджеры RAI сразу насторожились. Помню, в тот вечер я был в студии. В какой-то момент ко мне подошел Марио Маффуччи и сказал: «На этот раз твой дядя перегнул палку. Даже я понимаю, что просьба написать фразу «охота против любви» равносильна просьбе сознательно испортить бюллетень для голосования».

Напряжение достигло предела. В продолжение программы, по настоянию руководства RAI, которое предвидело скандал, Адриано публично извинился, сказал, что не знал о том, что, если написать хоть что-то лишнее на бюллетене, голос будет аннулирован. Но шестеренки уже закрутились. Статья 294 Уголовного кодекса Италии гласит, что любое лицо, которое с помощью насилия, угроз или обмана препятствует полному или частичному осуществлению права политического самовыражения или заставляет кого-либо осуществлять это право не по своей воле, наказывается лишением свободы на срок от одного года до пяти лет. Директора RAI предложили три варианта дальнейшей судьбы Челентано: уволить его, не заставляя платить миллиардные штрафы; отменить прямой эфир и запустить программу в записи; заставить его петь и танцевать и ничего больше. В итоге было принято решение продолжить прямой эфир, а Челентано был оштрафован на двести миллионов лир. И вот тогда «Фантастико» стала национальным политическим делом, режиссера и редакторов завалили вопросами, и даже Адриано понимал, что затронул тему, выходящую за рамки развлекательной передачи. Среди многочисленных отзывов стоит упомянуть один, написанный 14 декабря 1987 года Эудженио Скальфари, основателем, а затем и директором газеты La Repubblica. В этой редакционной статье, помимо того, что она является одним из самых точных портретов дяди, содержится анализ власти телевидения над зрителем. Кажется, что Скальфари, сам того не желая, предвосхищает приход к власти Берлускони – предпринимателя, который два года спустя станет его главным противником в политико-судебной борьбе за контроль над издательским домом Mondadori. Той, что потом получит название «Битва при Сеграте»[119].

«Адриано Челентано, – пишет Эудженио Скальфари, – быстро стал политической фигурой. Я настаиваю: политической. Может быть, он этого не знает, может быть, его это не волнует, но именно это и происходило, или, точнее, происходит сейчас, суббота за субботой, «Фантастико» за «Фантастико». При этом я ни в малейшей степени не думаю, что Адриано Челентано хочет выдвинуть свою кандидатуру на должность депутата или сенатора или же стремится возглавить движение, названное в его честь (хотя клубы и тайные общества челентанистов существуют в разных частях Италии). Я думаю, что сейчас появляется новое течение в политике, которое Челентано инстинктивно почувствовал и теперь использует с большой коммерческой проницательностью. И это не может на нем не отражаться: пока он им пользуется, он тем самым стимулирует его рост и развитие, заставляет приобрести осознание, поддерживает участников и формирует коллективное поведение и единый образ мыслей. Так родился челентанизм. Несколько социологов уже начали изучать его особенности, и я точно знаю, что некоторые особо внимательные политики с большим интересом следят за телевизионными шоу Челентано. Нелегко определить, в чем суть челентанизма. В нем много всего: щепотка ностальгии по музыке тех времен, когда мы были на двадцать лет моложе («Il ragazzo della via Gluck» для поколения нынешних сорокалетних была тем же, чем «Касабланка»[120] для шестидесятилетних); успешный человек, который выстроил свою жизнь собственными руками; клан, который Челентано создал в начале карьеры, этот своеобразный расширенный вариант семьи, рядом с которой ему спокойно; животная, осязаемая харизма, исходящая от этого молодого человека, на чьем лице понемногу становятся заметны следы прошедшего времени; его любовь к глупостям, которые почти всегда спонтанны и потому так влияют на других; его показное невежество (может быть, истинное, а может, и нет) во всех сложных вопросах, выходящих за рамки чувственного восприятия, интуиции, законов природы».

Эудженио Скальфари завершает свой длинный обзор очень интересным предсказанием, если вспомнить, какую роль будет играть телевидение с приходом к власти Сильвио Берлускони: «Но берегитесь, друзья, близкие и далекие, как говорил в свое время гораздо более безобидный Нунцио Филогамо[121]: Челентано установит новую планку. Он уже раскачал маховик, сделал осязаемой гипнотическую силу телевидения, показал, что огромная масса итальянцев