Мой дядя Адриано - Бруно Перини

Все было бы хорошо, если бы он просто пел, но он не хотел петь, он хотел нарушить устоявшиеся традиции создания телепередач. Сегодня, после того сезона «Фантастико», молчание в эфире – явление частое, но тогда оно считалось кощунством. Зрители были потрясены, когда на экране появилось мрачное безмолвное лицо Адриано, даже для нас, членов его семьи, это был шок. Позже Адриано скажет, что эти минуты молчания были провокационным и наглядным способом показать – пора остановиться и задуматься, непрерывные потоки слов, изливающиеся с экранов телевизоров, топят мозг, мешают мыслить. Беда была и в том, что дядя с жаром набросился на строительные спекуляции и принялся напоминать партиям, управляющим городом, об их обязанностях перед избирателями. Под прицелом оказался и тогдашний мэр Милана Габриэле Альбертини. От одной многозначительной паузы до другой – каждый раз руководство RAI рисковало получить сердечный приступ. Еще ни один ведущий не осмеливался навязывать миллионам зрителей такое долгое молчание и выпускать в эфир шоу без утвержденного сценария, и, пока директора Rai1 беспомощно наблюдали за дебютом моего дяди, они начали понимать, что, возможно, ошиблись, недооценили Челентано-ураган. Но было слишком поздно, Адриано уже стоял у руля, и никто не знал, в какую сторону он направит самую важную программу RAI, идущую в прайм-тайм. Одно было ясно наверняка – он не намерен отказываться от автономности и раскрывать содержание выпусков до их выхода в эфир. И контракт это ему позволяет. После первого же эпизода пресса выступила с ожесточенной критикой. Только газета Il Manifesto поддержала Адриано. И не потому, что я был одним из редакторов, а потому, что среди телевизионных критиков Il Manifesto была Мариучча Чиотта, которая разглядела в «Фантастико» Адриано настоящую художественно-медийную революцию. Большинство же журналистов видели в этом шоу только «телекатастрофу».

«Если у вас под рукой есть лист бумаги и карандаш, – писал Маурицио Костанцо в газете Il Messaggero, – пометьте себе: суббота, 3 октября 1987 года, с 20:35 до 23:45. Именно тогда итальянское телевидение достигло дна. Именно тогда мы стали свидетелями того, как «Титаник» затонул в прямом эфире. Жемчужина телеканала RAI, «Фантастико» беспомощно скрылась под толщей вод, провожаемая бездумным, безразличным взглядом того, кто должен был стать ее доблестным лидером, бесстрашным капитаном – Адриано Челентано, человека, навеки возглавившего хит-парад эгоистов».

Очень зол был и Антонио Риччи, создатель и вдохновитель сатирической передачи «Лента новостей» (Striscia la Notizia): «Передачу смотрела куча народу, это было похоже на трагедию в Вермичино»[108].

«Четырнадцать миллионов зрителей? Именно так, – прокомментировал Джанкарло Магалли, – это как если бы вы собственными глазами увидели землетрясение в Сан-Франциско – ужасающе. Челентано думал, что ему удастся избежать последствий с помощью своей харизмы и чувства юмора, но он сам себя загнал в ловушку».

Не менее язвителен Лука Гольдони: «Дорогой Челентано, бросьте это дело. Один старый поклонник хочет сказать – вы слишком умны, чтобы быть глупым ведущим».

Резкий, но красноречивый Пиппо Баудо: «Не хочу никого осуждать. Я видел это представление с первой до последней минуты, но было бы слишком грубо высказывать сейчас то, что я об этом думаю».

Мариучча Чиотта не только оправдывает, но и хвалит Адриано: «Никогда еще лавина не была столь единодушна в выборе цели и не обрушивалась с такой силой на нечто сошедшее с экранов телевизоров, как в случае с «Фантастико» Адриано Челентано. Пресса в едином порыве кинулась обвинять Пружину в том, что он нарушил традиции субботнего вечера… Челентано стал отмычкой в дверце блестящей, но уже приевшейся, никому даром не нужной машины, везущей ТВ-шоу на последнем издыхании. Он не только смутил аудиторию своим мягким, тягучим темпом, то и дело разрывающимся вспышками молчания – причина, по которой более или менее заинтересованные люди во всеуслышание призывали вчера уволить его, – но и затронул те запретные темы телевизионной цензуры, которые каждый ведущий клянется скрывать от аудитории всеми силами… Челентано с потрясающей виртуозностью вел свои уникальные викторины… он сотворил великолепную сумятицу… он забыл о правилах, он нарушал хронометраж, он говорил с невидимым собеседником… Челентано разрушил и шаблон передач, который ввел Баудо… Челентано подарил нам несколько минут эстетического и политического наслаждения».

Адриано многословно ответит на обвинения в «телекатастрофе», и этот ответ будет опубликован в книге Лино Яннуцци «Пророк и фарисеи»[109]. Там он вернется к этой истории и перескажет ее с немалой долей самоиронии. Мы процитируем этот отрывок полностью:

Вечером журналисты ворвались в мою гримерку с криками: «Это катастрофа, колоссальная катастрофа, беспрецедентная в истории телевидения». И даже Маффуччи, отличный парень, который всегда делал то, что я говорил, глянул на меня удрученно и развел руками: все твердят, что тебя уволят. Я лег спать, я устал, всю программу меня терзала ужасная головная боль. Я крепко спал и проснулся поздно. Клаудия читала мне заголовки с первых страниц газет: «Телевизионная катастрофа, катастрофа в «Фантастико», крах Челентано, грубая самодеятельность, телецирк, смерть во плоти, много бессмысленного молчания, паузы, неопределенность, импровизация, насмешка над четырнадцатью миллионами итальянцев, итальянцы не хотят видеть Челентано ведущим, нет, дорогой Адриано, так не пойдет, Челентано не у дел, Челентано должен измениться, увольте его, отправьте его домой, как мрачна суббота в деревне»[110]. Мне было смешно, я не видел таких заголовков даже после катастрофического землетрясения или во время войны во Вьетнаме. Я доковылял, как был – в трусах и майке, до кресла, попросил включить кассету с записью передачи. «Дайте мне взглянуть», – сказал я. Рядом были мои друзья и Клаудия, они молчали, она выглядела печальной. Я смотрел на экран, а они смотрели на меня, и когда я начал смеяться, они глянули на меня как на сумасшедшего, я так пятьдесят лет не веселился. А они смотрели на Челентано, который смотрел на Челентано и смеялся, и они не знали, что делать, тоже смеяться или вызвать врача. Я смотрел, как Челентано ходит по сцене, молчит, и чем больше проходило времени, тем тягостнее было это молчание. И я подумал о четырнадцати миллионах итальянцев, на которых каждый вечер обрушиваются потоки слов, и они тонут в них, даже не успев осознать, что им говорят. Я смотрел на Челентано, который не пел в течение всего шоу, а это было его дебютное шоу, и я думал о миллионах итальянцев, которые годами покупали и покупают десятки миллионов его пластинок, и в тот вечер они уселись перед телевизором, чтобы послушать его песни, но не услышали ни единой ноты и не увидели шоу… Я смотрел, как Челентано говорит о кофе и стиральном порошке, о детях в Африке и