Сочинение на свободную тему (сборник) - Александр Рей

Далее пришлось ещё несколько раз тщательно конспектировать «ударные» фразы и мысли. И он всё так же ловил полный недоверия взгляд аристократичной блондинки.

Надрывный плач по горькой бабьей доле утих лишь под вечер. Для тёмненькой уж пробил час встречи с ненаглядным мучителем-пессимистом.

– Я, пожалуй, ещё посижу… А ты не волнуйся, иди, – сказала светленькая подруге.

Цыганка удивлённо пожала плечами и, чмокнув подругу в щёку, быстро засеменила к выходу из парка.

– Ну… И зачем тебе это? – спросила девушка, когда силуэт подруги окончательно скрыли деревья.

– Что – «это»? – не понял писатель.

– Наш разговор воровать?

Писатель взял в руки лежащую рядом драгоценную тетрадь и положил её на колени.

– Я не ворую… Я истории пишу, – спокойно объяснил он.

– Истории? – явно удивилась девушка. – Что ещё за истории? Для газеты, что ли?

– Почему для газеты? Для себя. – Он водил пальцами по шершавой тетради – ему нравилось касаться тонкий листов.

– И куда же ты потом, когда закончишь, их деваешь? В столе хранишь, что ли?

– Некоторые храню… – не то, чтобы его напрягал разговор с девушкой. Он попросту не видел в нём смысла.

– Так ты, получается – хранитель историй? – улыбнулась она.

– Получается, так…

Блондинка отвернулась, на время задумавшись.

– И что, ты теперь перескажешь Викину историю?

– Викину?

– Ну да… Вика – моя подруга, с которой я была.

– Понятно… Нет, мне её жалобы не показались интересными, – покачал он головой. – Тем более, что я не пересказываю чужие истории, а просто могу использовать какие-то их составные части… Там, диалог, фраза, характер или облик – что-нибудь важное…

– А-а… – понимающе закивала она. – И что же ты ценного в Викиной болтовне нашёл?

– Ну… Мне очень понравилась фраза про оптимистов и пессимистов!

Собеседница улыбнулась и зачем-то начала разглаживать несуществующие складки на юбке.

– Я тоже её запомнила. Немного отдаёт умничаньем, но зато как звучит! А ты можешь показать?

– Что?

– Где она у тебя в тетрадке записана? Я просто так, из любопытства…

Писатель протянул ей раскрытую тетрадь.

– Пятьсот шестая.

Девушка всмотрелась в мелкий неразборчивый почерк, повествовавший:

«506. Оптимистам нужна причина, чтобы чувствовать себя плохо, а пессимистам – чтобы хорошо».

– Вика, несмотря на всё своё занудство, частенько выдаёт классные мысли, – наконец сказала она, отдавая тетрадку владельцу. – Столько перлов за вечер услышать можно! Если б ещё говорила по существу… И что у тебя из этой мысли за история получится?

– Ещё не знаю… Это прояснится только со временем…

– А давай сейчас что-нибудь попробуем придумать! Вместе…

– Давай, – хмыкнул писатель. – Я уверен, что идея глупая, но… Почему бы и нет?!

– Вот и ладушки, – сразу оживилась девушка. – История обязательно должна быть утрирована!

– То есть?

– Ну, такая… М-м-м… Категоричная, всё на контрастах: или нет, или да! Чёрное-белое! Оптимист-пессимист! Улавливаешь?

– Кажется, да… – задумался юный корифей изящной словесности.

– Хорошо. Давай за основу возьмём крайнюю форму проявления пессимизма – смерть. Сможем «чернуху» придумать?

«Как будто у меня есть варианты, – мысленно ухмыльнулся отрок. Но вслух произнёс:

– Тогда начнём так: «Вы умираете…»

«– Вы умираете… – наконец-таки он решился произнести эти слова. В следующий момент огромная чёрная дыра сумасшедшим водоворотом начала вбирать в себя время. В таком состоянии секунда растягивалась до бесконечности, а долгие дни могли стать краткими мгновениями. Сергей Николаевич и так уж не больно любил свою профессию, воспринимая её тяжким бременем. А из-за таких вот случаев, когда пациенту приходиться пророчить скорую смерть, и вовсе возненавидел.

Больной лейкемией Турсковой В. И., на вид мужик крепкий, пятидесяти шести лет от роду, сидел к нему спиной, уставившись через окно на больничный дворик. Некогда белая, а ныне кремово-грязная надпись на противоположной стене уверяла: «Чистая вода – залог здоровой нации!»

Медик не имел возможности видеть лица Турскового, но мог поспорить на любые блага (и даже поклясться двадцатилетним стажем врача-онколога), что у пациента даже сейчас «морда тяпкой», о которую хоть кирпичи разбивай, всё равно ничего не почувствует. Ещё бы… Информация о собственной смерти для начала должна добраться до мозга, а там уж идут длительные процессы принятия и ассимиляции. И у многих именно на это уходит большая часть скудно отведённого времени.

Далее, по традиции, должна начаться стадия конфликта. Когда больной всё же «услышит» сказанное врачом, последует реакция отторжения в форме торговли за свою жизнь. Если и это не помогало, начинались разные бессмысленные ухищрения: подкуп, угрозы, брань, а иногда и откровенные потасовки. Именно этого, прильнув к двери в коридоре, ожидали два медбрата… Так, на всякий случай. После подбитого ещё во времена интернатуры глаза Сергей Николай вовсе не желал рисковать, повторяя ошибки юности.

Сидя в своём уже привычном кресле, в коконе гнетущей тишины, врач терпеливо ждал дальнейших действий пациента. Но… Больной всё тянул. Видимо, шоковый ступор окончательно взял верх.

– Виктор Иванович, я, конечно, понимаю… – начал было врач, но осёкся. Турсковой вдруг вздрогнул и развернулся на больничном кресле-каталке на сто восемьдесят. Добродушное загорелое лицо, всё изборождённое глубокими загрубевшими морщинами, седой ёжик волос, недоумевающий взгляд совсем ещё молодых глаз.

– Вы меня извините… – сонно протянул Виктор, – я тут прослушал, что Вы говорили. Задумался. У меня от Ваших лекарств совсем внимания не осталось. Рассеянный стал.

Сергей Николаевич, застигнутый неловкой ситуацией врасплох, с ужасом подумал, что сейчас опять придётся повторять страшный диагноз. Это было выше его сил.

– А-а-а… – он растерянно пытался из себя хоть выдавить что-то, – и о чём Вы таком задумались, Виктор Иваныч?

Турсковой хмыкнул и нерешительно, словно провинившийся школьник, замямлил, потирая ладонью ежик на голове:

– Да… Вот обдумывал… Кому такую дурацкую надпись в больнице понадобилось размещать?

– Какую надпись? – вконец растерялся Сергей Николаевич.

– Ну… Ту… Про воду, – кивнул в сторону окна пациент. – Думаю, а на кой чёрт она вообще здесь нужна? Ладно бы в «Санэпидемке» или на водозаборнике… А здесь? Лучше б про мытьё рук перед едой написали, и то больше пользы. Хотя про руки на зданиях писать несолидно…

Сергей Николаевич слушал весь этот бред про надписи, впервые за практику не чувствуя себя хозяином в собственном кабинете. Но затем до него дошло – Турсковой просто издевается. Или это у него так паника проявилась (такое тоже, наверное, бывает).

– Вы вообще слышали, ЧТО я Вам сказал? – медленно, с угрозой в голосе, оборвал он больного.

Больной замолчал, глубоко вздохнув и выдохнув, будто собрался сделать рывок и побежать, сказал:

– Про смерть мою? Слышал, конечно… – и поднял полный сарказма взгляд на врача. – Это я так, решил поболтать, чтобы Вам попроще было.

У Сергея Николаевича аж дыхание перехватило.

– Вы что думаете, – продолжил пациент, – я не чувствую, что умираю? Мне это ещё раньше Вас известно было.

– Как это?

– Очень просто… Если обратили внимание, то в моей истории болезни записано, что по отцовской линии все мужики в роду ещё до шестидесяти на тот свет отправляются. Туда и мне дорога, – невесело улыбнулся он.

– Родовое проклятье? – съязвил врач.

– Какое ещё проклятье? – нахмурился Виктор. – Вы что, из деревни, в такую чушь верить?! Изъян у нас из поколения в поколение передаётся. В науке это генной обусловленностью называется. Я думаю, что ещё при воспитании в мозги что-то такое закладывают, из-за чего более шести десятков не живётся. А, может, всё намного проще: с самого детства понаслушался историй про деда-прадеда и так далее, как они все, кто от чего, до шестидесяти не дожив, вымерли… Сам отца в пятьдесят девять похоронил… Вот и заложилось в голове: больше положенного ни-ни!

Сергей Николаевич откашлялся, прежде чем спросить:

– Так вы что, уже смирились? – и как врачу, и как обычному человеку Турсковой ему был крайне интересен. В конце концов, не каждый день ему доводилось вести подобные разговоры.

– Смирился ли я? – задумавшись, протянул Виктор Иванович. – Да ну вас… – махнул он рукой, – кто ж со смертью смириться сможет? Нет, обидно, конечно, а что делать? Лежать днями напролёт, реветь и грызть подушку?

Сергей Николаевич хмыкнул:

– Честно говоря, именно этим все и занимаются. По крайней мере, первое время…

– Не-е… Это без меня! – Турсковой шутливо замахал руками, – я сам по себе не из тех, кто все дела на последнюю минуту откладывает… Но, как ни странно, желания и мечты не уменьшаются по мере их исполнения, а даже наоборот. Поэтому сейчас постараюсь как можно больше успеть.