Сказки - Татьяна Ивановна Александрова

— А ты умеешь с ним обращаться, дитятко моё сладенькое! — Баба-Яга оставила сундучок у печи, кинулась к домовёнку. — Ежели твой дед Папила в огонь за ним кинулся, значит, и впрямь в этом сундуке какая-то радость. Что за радость, скажи?

Кузька опять молчит.

— Ну, — кричит Баба-Яга, — унесу вас всех в ту избу и с сундуком вместе! Там у меня заговорите!

Хватает домовёнка, а он тяжёлый, не поднять, руками отпихивается, ногами отбрыкивается.

— Тебе надо, — кричит Кузька, — ты и ступай куда хочешь! Там грязно, от пыли не продохнёшь.

— А ежели вымету, вычищу, пойдёшь со мной, деточка? — спрашивает Яга сладким голосом. — Это уже другой дом будет, чистенький, добренький.

— Пойду, — отвечает Кузька. — Лети, что ли, скорее. Мне тут надоело.

Баба-Яга верхом на метлу, и была такова. Только Злое эхо вслед прогудело: «У-у-у-у!»

Побег

Маленький лешонок торопится. Надо бежать! А Кузька сидит за столом, ест ватрушки. Лешик и так и сяк старается увести друга. Нет, сидит сиднем.

— В гостях хорошо, а дома лучше. Гость гости́, а погостил, прости! — вдруг сказала печка.

Кузька от удивления ватрушкой подавился.

— Пора и честь знать. Гости, как пироги, чем старее, тем хуже, — говорит печка.

Лешик — к печке, схватил сундучок, а сундучок опять сверкает цветами и звёздами. Лешик не стал разбирать, кто говорит такие слова, протягивает сундучок домовёнку:

— На!

— Дай! Дай! — Кузька тянется к сундучку, а встать лень.

Чудеса! Кочерга шагнула от печи, толкает домовёнка к выходу, ухваты подпихивают. Веник выскочил из угла, подхлёстывает сзади. Кузька спасается от веника, кое-как перевалил через порог.

Дом сам выпроводил домовёнка, пожалел его.

Куда бежать? Злое эхо и мост и корыто охраняет. Один путь — через Чёрное болото. Лешик про это болото слыхать слыхал, а бывать в нём не бывал. Там жили болотные кикиморы, глупые, бестолковые. Дед Диадох про них говорил: свяжись с дураками, сам дураком станешь.

Лешик пятится к болоту, манит сундучком Кузьку:

— На! На!

Домовёнок путается в лаптях, ножки подгибаются:

— Дай! Дай!

Ползёт, как улиточка.

Кое как доползли до леса. Хоть болотный, а всё-таки лес. Чахлый, дряблый, дряхлый. Все деревья врозь, будто в ссоре, и все кривули. Только ёлки выстроились в ряд, высокие, прямые, как сторожа при болоте. Деревья обрадовались Лешику, ёлки лапами замахали: сюда, сюда!

Лешик спрятал друга поглубже под ёлку; сундучок там оставил, побежал искать тропу через болото. Одни лешие эту тропу и нашли бы. Даже Лешику здесь жутко. Сойдёшь с тропы, засосёт трясина.

А со стороны круглой поляны шум, крик. Это Баба-Яга вернулась, а в доме для хорошего настроения ни Кузьки, ни Лешика, ни сундучка. Накинулась на Кота:

— Куда побежали?

Толстый Кот улёгся на самую мягкую подушку, улыбается в усы, мурлычет потихоньку и показывает лапкой совсем в другую сторону. Туда, мол, убежали, по розовому ковру, по золочёному мосту, в лесную чащобу, в лешачью берлогу. Куда ещё? Рад, что нет в доме домовёнка, убежал — и ладно. А то явился гость незваный-непрошеный и стал хозяином. Кому приятно?

Баба-Яга — на мост. Ругает Злое эхо почём зря: зачем её, Ягу, не позвало? Яга кричит. Злое эхо не молчит. Шум стоит, деревья гнутся. Лешик уши заткнул. Кузька из-под ёлки высунулся, глаза вытаращил. Испугался. Понял, какова Баба-Яга.

Лешик с Кузькой улепётывают в одну сторону, через Чёрное болото, а Баба-Яга в другую, через лес. Дятел летит перед ней, то сучок сломит, то сухой листок потеребит, заманивает Ягу подальше от Кузьки с Лешиком. Баба Яга туда-сюда мечется, с ног сбилась, руки протягивает, но вместо беглецов то трухлявый пень обнимает, то колючую ёлку сцапает. Птицы на Ягу кричат, кусты за подол хватают, сухие листья запутались в волосах.

Баба-Яга чуть не плачет. Кокошник потеряла. Сарафан в клочья. Села отдохнуть, а молодая ворона рада радёхонька: уселась на её косматую голову — готовое гнездо, тут и выведу воронят.

— И что мне пешей-то вздумалось ходить? — ворчит Яга. — Или мне летать не на чем? Всегда то на метле, то в ступе, то в корыте, а тут по дремучему лесу без дороги! Старый леший, что ли, проснулся, водит по лесу?

Проплутала до ночи. Уже и не беглецов ищет, а обратную дорогу. Хорошо, повстречался старый Филин, вывел к Мутной речке, к кривому стволу. Ствол дрожит Баба-Яга кричит:

— Ой, батюшки, упаду! Ой, матушки, утону!

Чуть живая к рассвету добралась Яга до своего дома для плохого настроения, повалилась на печь и уснула как убитая.

Проснулась, съела горшок каши.

— Ну, сейчас полечу, отыщу, отомщу, отплачу-у-у! Сундук отниму-у!

А лететь-то и не на чем. Ступа да метла в пряничном доме. Села в корыто, доплыла до золочёного моста, и тут её настроение улучшилось. В дом вошла в превосходном настроении: стол накрыт, самовар кипит, толстый Кот ждёт хозяйку, мурлыкает.

Напилась Яга, наелась, говорит Коту:

— Ох, и сон мне снился в том доме. Сейчас расскажу. Про домовых, что ли? Или про кикимор? Уж и не вспомню. Ну, ничего, слетаю в тот дом, сразу всё вспомню!

Кикиморы болотные

Маленький домовёнок с маленьким лешонком пробирались через болото. Кузька споткнулся о кочку:

— Ой, как я устал! Ой, не могу!

— Тише, — зашептал Лешик. — А то услышат.

— Злое эхо? — испугался Кузька.

— Что ты? — ответил Лешик. — В Чёрном болоте даже Злое эхо глохнет. Кикиморы болотные услышат, они тут хозяйки.

«Ох-ох! — думал Кузька. — И пожар, и тёмный лес, и Баба-Яга, а теперь ещё какие-то страшные кикиморы. Их ещё не хватало. Ох-ох!»

Весь день хлюпала под ногами друзей чёрная болотная жижа. Кузька с трудом вытаскивал из неё свои лапти. Чем дольше глядел Кузька на болото, тем меньше оно ему нравилось. «Никогда ни в какое болото ни ногой! — размышлял он. — Пусть просит кто хочет, уговаривает, всё равно не пойду, с места не тронусь».

Лешик легко бежал даже по болотной тропе. Возвращался, поднимал упавшего Кузьку и опять с сундучком в лапках убегал вперёд. Посмотреть, скоро ли кончится болото.

Кузька опять споткнулся о кочку. Лежит