История искусства в шести эмоциях - Константино д'Орацио

не менее это был сильный и радикальный текст, отводивший веселью роль фундаментальной эмоции, какой она никогда не считалась в истории. Многие, в ту или иную эпоху, искали, изображали и описывали веселье, но всегда делали это с виноватым видом или с сознанием того, что это мимолетная и предательская эмоция. А. Палаццески обладал достаточным мужеством, чтобы утверждать вечность смеха в своем гиперболическом и провокативном выступлении, которое кажется исчерпывающим комментарием к картине Боччони. Веселье высвобождает бунтарскую силу, которую художник превращает в вихрь тел и предметов, захваченных одной простой эмоцией. Она самая мощная, способная запускать неистовые реакции и порождать революцию, прежде всего когда она бывает неожиданной и глубокой.

Рис. 41. Микеланджело Буонарроти. Страшный суд (деталь). 1535–1541. Фреска. Сикстинская капелла, государство Ватикан

Глава 4

Страдание

Молчание – это лучшее оружие

Рыцарь скачет на боевом коне. Мы издалека различаем его профиль под шлемом, плотно сжатые губы и напряженное лицо. Это не безусый юнец и не влюбленный кондотьер, ослепленный своими мечтами о будущем: это зрелый мужчина, на лице которого оставили свой след годы испытаний и битв. Он смотрит прямо перед собой, не обращая внимания на своих странных спутников. Сбоку от него появляется уродливое существо, с головой немногим крупнее черепа, у которого сохранились глаза и два клыка. Его голову грозно обвивают змеи, переплетенные в венок. Должно быть, это правитель какого-то затерянного царства. Он с вызывающим видом показывает клепсидру в действии: песок почти полностью просыпался вниз – часы показывают пять. Мы понимаем, что речь идет о повелительнице времени, Смерти, утратившей какие-либо следы женственности, обезображенной косматой бородой. Кажется, что она издевается над всадником, стремясь привлечь его внимание криками. По сравнению с жеребцом на переднем плане ее собственный скакун кажется худой клячей, не знавшей прикосновения скребка. Кроме того, что эта жалкая кляча позволяет ей настигать и преследовать свои жертвы, она также возвещает о ее прибытии зловещим позвякиванием колокольчика, висящего у нее на шее.

Однако рыцарь не обращает на них внимания. Облаченный в доспехи, он не отвечает на окрики ужасного существа, Дьявола, следующего за ним по пятам. Еще одна шутка природы с козлиной мордой, бараньими рогами ниже ушей – а не выше, как должно быть, – и целым рядом уродств, делающих его похожим скорее на ночной кошмар, а не на реальное существо, каким бы ужасным оно ни было. Возможно, что именно это могло бы служить ключом к пониманию этой сцены, которая в XVI в. за короткое время приобрела необычайную популярность. Оба чудовища являются плодом человеческого воображения.

Рис. 36. Альбрехт Дюрер. Рыцарь, Смерть и Дьявол. 1513. Гравюра. Кабинет гравюр и рисунков, Страсбург

Альбрехт Дюрер, создавший эту гравюру в 1513 г., смешивает на ней различные планы. Немецкий художник любил загадывать загадки и переплетать их со сложными символами для того, чтобы усилить контраст между персонажами, «Рыцарем, Смертью и Дьяволом» (рис. 36). Их взгляды сталкиваются: расширенные и подмигивающие у чудовищных созданий и сосредоточенный и сконцентрированный у воина. В общепринятом прочтении этой работы отмечается твердость человека, его невозмутимость, стойкость перед лицом соблазна и перед тревогой, которую ему стараются внушить эти исчадия. Рыцарь А. Дюрера превратился в символ целостности, уверенности и стойкости, служащий примером каждому, кому предстоит долгий путь, начинающийся у подножия холма, на вершине которого виднеется укрепленный город, в который предстоит проникнуть. Это символ противостояния трудностям бытия.

Прежде всего поражает величественная поза рыцаря, уверенная поступь его коня, заставляющая вспомнить о стойкости Марка Аврелия и легкости Гаттамелата[121], своего рода дань уважения итальянским конным монументам.

Тем не менее, чтобы вполне уяснить себе намерения А. Дюрера, следует взглянуть на эту сцену с другой точки зрения. Начиная с персонажей второго плана, а не с главного героя: необходимо прежде исследовать фон и лишь потом перейти к рассмотрению переднего плана. Дело не столько в его цельности, сколько в страдании, которого, к сожалению, не может избежать даже герой, так происходит не в первый раз.

Страдающие воины появляются, начиная с «Илиады» Гомера. Одним из самых несчастных оказался Беллерофонт[122].

Став напоследок и сам небожителям всем ненавистен,

Он по Алейскому полю скитался кругом, одинокий,

Сердце глодая себе, убегая следов человека.

Гомер. Илиада. Песня VI, ст. 200–202[123]

Непобедимый герой, воин, готовый противостоять любой угрозе, он падает под грузом разочарования, лишившись покровительства Олимпийских богов. Он утрачивает всякую жизненную энергию, мы видим его потерянным, блуждающим в одиночестве, вдали от людей, охваченным беспокойством.

С течением времени герой, сраженный собственным отчаянием, начинает играть все более значительную роль. В XVI в. Дюрер дополняет архетип рыцаря, оказавшегося во власти собственной ярости, тонкими религиозными мотивами.

Культурная атмосфера, в которой смог возникнуть такой образ, сложилась в годы, непосредственно предшествовавшие появлению знаменитых «95 тезисов» Мартина Лютера, вывешенных им на дверях церкви замка в Виттенберге (1517):

94. Надлежит призывать христиан, чтобы они с радостью стремились следовать за своим главой Христом через наказания, смерть и ад.

95. И более уповали многими скорбями войти на небо, нежели безмятежным спокойствием[124].

Так завершается это страстное обвинение против продажи индульгенций и требование покаяться в своих грехах, обращенное к папам, епископам и священникам.

Лютер, глубоко презиравший человека, считает человечество глубоко погрязшим в пороках, неспособным творить добро и стать на путь спасения. По мнению этого монаха-августинца, христиане должны осознавать, что жизнь – это полоса препятствий с «мучениями, унижениями и страданиями». Испытания служат единственным способом для достижения райского блаженства. В его словах отразилось желание не оставлять ни единого шанса на спасение верующим, не готовым принести покаяние. Рай – это награда, которую можно заслужить лишь ежедневными усилиями. А повседневность наполнена разного рода страданиями.

Кажется, что в этих строках можно узнать описание рыцаря А. Дюрера. Человек не решается отмахнуться от мысли о том, что однажды все закончится, причем самым наихудшим образом. Даже победы не гарантируют спокойствия. Страх смерти всегда терзает человеческое существо, и нет возможности избавиться от него. Этот страх сближает верующих и неверующих, бедных и богатых, философов и простецов, героев и простых обывателей. Смерть и Дьявол всегда подстерегают нас. Кажется, что рыцарь, скачущий верхом на коне, подсказывает нам, что единственной возможностью спасения будет их игнорирование, сознавая всё их несоизмеримое превосходство и чувствуя, что они всегда где-то рядом. Чтобы не дать страданию уничтожить себя, следует стараться реагировать с тем же спокойствием, какое исходит