Последний воин - Олег Верещагин

Обязанности оказались тоже простыми. Ну, не стоит говорить о тренировках с самым разным оружием и без, да ещё в верховой езде (Гарав занимался этим особенно упорно) — кстати, в них никто не обязывал участвовать, но как-то само собой получалось, что даже самые ленивые (а Гарав ленивым не был) уделяли им не меньше шести часов в день. А так — вместе с Эйнором один-два раза в неделю отдежурить полсуток возле князя. И, в сущности, всё. (Нарак, кстати, не на троне оказался простым дядькой — опять-таки вариантом Фередира, только немолодым и значительно поумневшим.) Правда, ещё мальчишку часто приглашали петь — и, если он отказывался, не обижались, но расстраивались… а расстраивать людей Гарав не хотел и отказываться почти перестал. В результате чего перезнакомился со всеми обитателями Трёхбашенной в кратчайшие сроки.

Кормил своих людей князь щедрейшим образом. Вообще-то есть полагалось четыре раза в сутки. Утром — через пару часов после рассвета — был завтрак, в полдень — второй завтрак, ещё часа через три-четыре — обед, и уже вечером, к темноте ближе — ужин. Ну а готовить на кухнях внизу умели отлично, и в огромных количествах подавали по-разному приготовленное мясо, что вызывало у Гарава особенное одобрение. Как-то он, разохотившись, заказал себе, посильно объяснив и даже продемонстрировав, что это такое, пельмени, получил заказанное — и уже на следующий день «эльфийское блюдо» (неясно, кто вообще решил и сказал, что это блюдо эльфийское…) ел весь двор, а Нарак предложил Гараву жалованье повара — в шутку. Шутки шутками, но двое ребят, в очередной раз поевших в городе, давясь от смеха, рассказали, что в одной из таверн начали подавать блюдо под названием «Уши оруженосца», и там нет отбоя от желающих. Гарав пожалел об отсутствии тут лицензионных прав. Пельмени же в Трёхбашенной стали готовить нередко…

Вести с севера приходили странные. Ангмарцы ушли обратно в глубь своей страны, оставив на границах гарнизоны — ну разве что чуть более усиленные, чем обычно. (Гарав вспомнил мощную линию укреплений — достроили её эти гады или нет?) Кроме того, в Рудауре в нескольких местах вспыхнули восстания десятка кланов, таны которых объявили, что подчиняться они не стали бы даже Руэте, не поймай он сдуру стрелу от какого-то пригорянина, а уж с какой стати — северному соседу? В общем, кажется, война откладывалась… А с востока прибыло гондорское посольство, Гарав их видел — высокие мрачные люди, типичные нуменорцы, с гордыми лицами и осанкой приходили к Нараку…

…Уже на второй день Гарав сходил в город — чуть не заблудился, но зато наконец-то купил в обнаруженной книжной лавке (страшно смущаясь) что-то вроде здешнего букваря и стал по вечерам разбираться со сложными завитками алфавита, привлекая на помощь всех, кого мог привлечь. Книги тут, кстати, были вообще дорогие — и свитки, и обычные, на пергаменте и на бумаге — разного качества, формата и оформления…

…Скучал ли Гарав? По дому — почти нет; память о прошлом словно ледком подёрнулась, и он теперь почти всё время думал, что прошлое Пашки и правда выдумка. Да и некогда скучать, когда — каменный двор, насмешливые и подбадривающие крики вокруг, и тренировочный меч кажется настоящим, как в книге Лукьяненко. Или когда вечером сидишь на подоконнике (а высота, и дух захватывает, и страшно, и сладко — и заставляешь себя спустить ногу в пропасть и качать ею) и полупоёшь-полуорёшь что-нибудь «солёненькое» или боевое — а снизу орут, чтобы «ещё!»… Или когда скачешь по холмам, и собаки стелются впереди, лают, и все смеются и перекликаются, а потом выкатывает на небо одурелая, с синевой, лунища — и трава начинает пахнуть сумасшедше, так, что соскакиваешь с седла и катаешься по ней почти против воли, чтобы сбросить с себя какое-то пьяноватое, опасное осатанение…

А вот тоска по Мэлет накатывала временами так жестоко, что мальчишка тихо мычал и садился писать длинные письма — письма, которые никогда не отошлёт, а если бы и отослал — никто в этом мире их не прочтёт. Исписанные на русском листки он складывал в сундук и старался не перечитывать, специально заваливал сверху остальными вещами.

Как сбить эту тоску, Гарав не знал. Он надеялся только на время, которое, говорят, лечит всё… и одновременно почему-то твёрдо знал, что никакое время тут не поможет. Фередир звал его съездить к себе домой, и Гарав решил, что, если ничего не произойдёт важного и если их отпустит Эйнор, то в конце лета и правда можно будет навестить семью друга недалеко от плавней…

За новой переполненной событиями жизнью Гарав подзабыл свои планы насчёт Пашкин-холла и немало удивился, найдя завалившийся за стол листок. Но, сообразив, что это такое — было раннее утро, — предложил Фередиру, который только что проснулся, сходить в обещанную им Гильдию Строителей.

— А, конечно пошли! — обрадовался тот. — Сейчас соберусь и сходим. Деньги бери!

Пока Фередир собирался, Гарав отсчитал на столе четыре сотни кастаров. Остаток ссыпал в обычный кошель, а эти четыре сотни — в прежний мешок, и прицепил его на пояс. Пояс оттянуло вниз. Если честно, Гарав и сам не знал, что он будет делать с домом и зачем он вообще ему нужен. Но о том, что собирался сделать и о предстоящих тратах — громадных, что и говорить — не жалел.

— Эйнор! — окликнул между тем рыцаря Фередир. — Мы с Гаравом сходим вниз, в город, он собирается заказать себе дом!

— Заказать себе что?! — Рыцарь почти мгновенно появился в комнате Гарава, опередив Фередира. Придвинул пергамент, который Гарав ещё не успел свернуть, немного удивлённо его осмотрел. — Ого… Это целое поместье… — Потом перевёл взгляд на оруженосца, который мялся рядом. — Так, значит, ты решил не служить в крепости?

— Я не знаю, — честно признался Гарав. — Если я стану рыцарем — ну… ну я правда не знаю. Это если и случится, то очень нескоро. А я просто хочу поставить вот такой дом. И всё.

По правде сказать, он ожидал, что Эйнор или посмеётся, или начнёт возражать против такой траты. Но рыцарь ещё раз посмотрел чертёж и пожал плечами:

— Что ж… Может быть, когда-нибудь я буду гостить у тебя в этом холле. — После чего просто улыбнулся и вышел, бросив через плечо: — Идите, но возвращайтесь до темноты, нечего колобродить по городу. Особенно тебе, Фередир.

— Опять на меня возводят напраслину, — тихонько и печально сказал Фередир, уже когда они вышли в коридор. Гарав покосился на него:

— Так-таки?

— И ты туда же, — скорбно кивнул Фередир. — Ладно. Пошли.

Мальчишки решили не спешить. Зачем? Был чудесный солнечный день, запахи цветов буквально текли на улицу, по которой они спускались в город — узкую, вымощенную серым и алым камнем — из садиков, и мир был полон спокойствия и радости.