Последний воин - Олег Верещагин

— Идём. — Гарав отодвинул листы и встал…

…Оказалось, правда, что ещё не очень-то и «пора». В большущем высоком зале, где горели — частым поясом выше человеческого роста — множество факелов и было излишне жарко, хотя и собралось не меньше ста человек, но как раз Нарака не было. У дальней стены стояли несколько накрытых столов. Оркестр на возвышении (Гараву вспомнилось «Гнездо кукушки») разыгрывался, а народ разговаривал, разделившись на несколько отчётливых группок. К одной из них — состоявшей из подростков и юношей примерно от тринадцати до двадцати лет — целеустремлённо двинулся Фередир, бесцеремонно выкликая нескольких человек по именам. Судя по тому, как снисходительно на мальчишку смотрели окружающие, такое поведение тут было в порядке вещей (Гарав убедился в этом немедленно — как раз вошедший в зал седой мужик в чёрно-золотом заорал на весь зал: «А, наконец-то я вижу тебя, старый хряк!» — после чего ринулся обниматься с тощим, унылого вида, но тут заулыбавшимся человеком, на хряка совершенно непохожим, женщина рядом с которым мученически возвела очи горе). Впрочем, Гарав отметил это мельком — на него с любопытством уставились полтора десятка пар глаз — это значило, что предстоит самая неприятная для любого мальчишки процедура знакомства в новой компании, которая определит дальнейшее, так сказать, статусное положение.

Правда, всё оказалось довольно просто. Уже позже Гарав понял важную вещь — собравшимся оруженосцам незачем было кого-то из себя строить, а значит — задирать кого-то для самоутверждения. Даже самые младшие из них отлично знали, что такое человеческая кровь и ноющая от верховой езды в доспехах поясница. Поэтому всё в принципе ограничилось пожатиями предплечий и представлением (Гарав запомнил только одного — Карьятту сына Гомбы, да и то потому, что он был харадрим, типичнейший, хотя и одетый по-арнорски). А потом начался бесконечный разговор: оруженосцы спрашивали, Фередир отвечал. Рушились и горели ангмарские крепости; толпы прекрасных дев с плачем бежали за спасителями, умоляя взять у них самое ценное; орды орков забивались в пещеры при виде отважной тройки; Элронд внимательно прислушивался к советам Эйнора (у Фередира не достало наглости выставить советчиком себя), жалкие морэдайн убегали от одного стука копыт, холмовики возвращались под нуменорскую власть целыми кланами, лично Эру оказывал помощь в самых безумных начинаниях — в конце Гарав поверг Ангмара и разрушил Карн Дум почти до основания.

— Выходит, нам теперь и воевать не с кем, — уныло подытожил веснушчатый пацан — на лицо лет двенадцати, не больше. Остальные скорбно закивали, и Гарав понял, что такой трёп тут никто не оспаривает и не принимает всерьёз — слушают с удовольствием и сами, небось, при случае не прочь так же трепаться. И точно: один из оруженосцев тут же начал рассказывать, как они неделю назад вернулись из Харада — а там, братцыыыыыыЫЫЫ!.. Но что там такого — так и осталось неясным, хотя начало вышло многообещающим, потому что вокруг началось волнение, все как-то подобрались и раздались по сторонам, стало тихо, и в зал вошёл Нарак в сопровождении сына, Эйнора и ещё нескольких человек — по виду и рыцарей, и «гражданских». Никакой особой помпы не было — князь взмахнул рукой с улыбкой (кажется, искренней), громко сказал: «Веселитесь!» — и под грянувшую плясовую — какой-то лихой фолк — повёл по расчистившемуся центру зала красивую, хотя уже немолодую женщину, глядевшую на него тоже с искренней улыбкой. «Княгиня Гваэль», — шепнул Фередир, хлопнул Гарава по локтю и унёсся.

— Бабник, — сказал презрительно веснушчатый. Видно было, что он — человек, смотрящий на такое поведение свысока, возможно даже — человек строгих моральных принципов (Пашка оценил, что в иных местах и временах учиться бы ему классе в седьмом максимум). И дружелюбно предложил Гараву:

— Пожуём?

— Ну пошли, — кивнул Гарав.

Собственно, «пожевать» решила едва ли не четверть из присутствующих, да и вообще все чувствовали себя совершенно свободно. На столах оказалось красное и белое вино в больших открытых чашах из серебра — каждая литров на двадцать; горы фруктов и разное печенье. К сожалению, ничего более серьёзного — а Гарав с утра не жрал и сейчас подумал, что и правда неплохо бы ввести тут в обиход бутерброды. Говорить особо ни с кем не хотелось, мальчишка налил в один из стоявших тут же кубков вина, взял пару печенюшек посимпатичней и кисть винограда и стал наблюдать за окружающими. Женщины тут были в длинных платьях — хотя и глухих, от пяток до подбородка, но ясно подчёркивавших талию и грудь, в венцах и ожерельях, сверкающие драгоценностями. Почти все — даже немолодые — очень красивые и вовсе не выглядевшие угнетёнными средневековыми обычаями. Гарав как раз думал об этом, когда одна из дам — в общем-то девчонка одних лет с Гаравом, — подойдя, вполне бесцеремонно поинтересовалась:

— Ты ведь Гарав? Отец был среди встречавших вас утром… Ты полуэльф?

Гарав чуть поклонился. Подоспевшая женщина постарше ответила на поклон:

— Прости Элойду, оруженосец… Она всего во второй раз здесь, а муж рассказывал о вашем возвращении…

Разговор завязался сам собой. Гарав успевал отвечать на реплики и матери, и дочери — похожих друг на друга, красивых, надо сказать. Вопросы в основном касались того, «как там, на севере, вообще?» и «как живут в Форносте женщины?» Гарав быстро понял, что местные женщины, несмотря на свободный и довольный вид, умом не блещут — если только эти две типичные представительницы своего класса, так сказать. Может, и не все такие, но явно большинство. Впрочем, видимо, ума от них и не требовалось — он не без удовольствия поддерживал пустенький разговор, а потом пригласил девчонку на танец — и она, и её мать это вполне одобрили. Танец оказался несложным, что-то вроде английского народного — крутись сам и в свой черед крути партнёршу. Музыка вполне заводная, и Гарав быстро вошёл в ритм. Когда же он «поставил партнёршу на место», ему даже пошумели одобрительно. Это оказалось приятно, и Гарав скрыл довольную — даже САМОдовольную — улыбку за бокалом с вином. «Я тут не сопьюсь?» — подумал он опасливо. Гарав за собой начал замечать, что ему стало нравиться вино, особенно красное. А князь явно поил своих гостей не молодой кислятинкой прямо с пресса.

Осматриваясь, Гарав увидел и обещанные Фередиром «монументы». Несколько высоченных стариков, затянутых в тёмное, стояли неподалёку, ведя тихий разговор и на самом деле неодобрительно посматривая вокруг. Золото на поясах и ожерельях — массивных, старых — у них казалось благородно-тускловатым, длинные мечи — в простых ножнах. Вместе с ними были и несколько таких же величественных… нет, не старух — старых дам, скромно одетых, высоких и гордых. Кстати, имелась там и молодая поросль — мужчины, юноши, пара подростков, как видно, считавших, что деды (а может, и прадеды?) их есть центр мироздания и ось вращения. Или, может, и правда так? Когда один из стариков, почувствовав взгляд, повернулся в сторону оруженосца, Гарав немедленно — раньше, чем что-то подумал или решил сознательно, — склонился в глубоком почтительном от души поклоне. И был вознаграждён суровым наклоном головы.