Смерть за хребтом - Руслан Белов

Когда мы бесповоротно поверили, что удача на нашей стороне, где-то вверху, слева и чуть сзади, за хребтиком, параллельным автомобильной дороге, послышалось характерное вертолетное тарахтение. Оно, притягивая наши глаза и уши, сопровождало нас с небольшими перерывами целых десять минут. И этих бесконечных минут хватило с лихвой, чтобы последние крохи оптимизма безвозвратно растаяли в ослепившей нас неимоверной голубизне неба.

Только перед Кальтучем мы, наконец, увидели злополучную тарахтелку. Это была бело-голубая Ми-восьмерка.

– Ну, братцы, у меня душа в пятки ушла! – с улыбкой признался повеселевший Сергей. Это не они. Не Абдурахманов. Живем, братцы!

– Свернули они на север, там, где наши вертолетчики всегда сворачивали... – покачал я головой. – Уходя на Кумарх... А что касается Ми-восьмерки... У него, у Абдурахманова твоего, нет выхода. Пилот Ми-четверки сам мог найти другую машину...

– Сейчас в душанбинском вертолетном отряде штук десять вертушек, – вступил в разговор Житник. – И все они летают каждый день. Так что вам, слабонервным, в принципе светят десять инфарктов. На каждого.

– Юрка прав, – сказал я, потирая шею, уставшую помогать глазам сканировать небо. – Если мы не забудем навсегда об Абдурахмановской вертушке и будем все время крутить задранными головами, то вляпаемся во что-нибудь на земле...

Мы въехали в узкие, петляющие улицы Ромита ровно в три часа дня и без остановки промчались мимо продовольственного магазина, последнего магазина на трассе Душанбе – Кумарх. Пока он не скрылся за поворотом, я провожал его глазами как старого доброго знакомого... В эпоху расцвета геологоразведочных работ кодекс чести полевого люда предписывал оставлять в его винном отделе последнюю копейку, или точнее, последние 3-62 или рубль-27[40]. Еще пара поворотов и мы выскочили на финишную перед шлагбаумом прямую.

Простреленный в нескольких местах шлагбаум из двухдюймовой металлической трубы был задран высоко вверх, и было понятно, что долгие годы им никто по назначению не пользовался. Перед домиком смотрителя стоял человек. Когда мы подъехали, он заулыбался и жестами пригласил попить чаю.

Мы высыпали из машины, вошли в домик, уселись на широкой, от стены до стены, тахте[41]. На достархaне лежал обычный чайный набор: сушеный урюк и тутовник россыпью, пропыленный сахар-рафинад, давленая и оплавившаяся дешевая карамель с невзрачными, накрепко прилипшими обертками. Мы добавили к этому натюрморту пачку печения, кружок копченой колбасы, несколько помидоров и огурцов, а также буханку теплого еще городского хлеба. В какой-то момент мои глаза встретились с глазами Сергея и Житника и мне, добровольному виночерпию, пришлось идти к машине за коньячным спиртом – после треволнений дороги и небесного тарахтения надо было слегка оттянуться... Нашему хозяину этот поворот событий понравился и, выпив, он предложил нам остаться на ночь:

– Баран режем, плов делаем, дутар играем, – сказал он, достав из-под тахты горячо любимый таджикским народом музыкальный инструмент и сыграв на нем пару аккордов. – Смотри, как хорошо играет. Всю ночь слушаем, песня поем!

Мы, естественно, вежливо отказались. Все, что нам было нужно, так это узнать о нынешнем положении дел в долине и ее ближайших окрестностях.

И вот что мы выяснили. Оказывается, что Бободжон – так звали этого человека – находился в домике у шлагбаума скорее по привычке. При советской власти он десять лет поднимал эту полосатую преграду для геологов и честных жителей долины и опускал для браконьеров и туристов. Ныне заповедник, славившийся своими бухарскими оленями и несметными стадами кабанов, заброшен и открыт каждому.

Еще он сказал, что каждый переворот в городе или его попытка, приводили в эти края все новых и новых людей в маскировочной форме. Да и понятно, ведь через долину Сорво (левую составляющую Кафирнигана) и далее по горным тропам отсюда легко попасть в Гарм и далее на Дарвaз и Памир, а через долину Сардай-Мионы проходят тропы к Ягнобской и Зеравшанской долинам, к Самарканду и Ходженту. Часть из этих пришлых людей осела в горных кишлаках к острому неудовольствию местных жителей и духовенства.

Ромитский мулла не любил политики и поэтому пользовался всеобщим уважением. Благодаря его миротворческим усилиям психи с автоматами в долине долго не задерживались. В настоящий время в долине оставался лишь один из них (ахмак, девонa[42] – охарактеризовал его хозяин шлагбаума). К нашему огорчению он терроризировал именно Хушон. Бободжон посоветовал нам не ехать туда:

– Савсем бальной он, в голова масла нет, полкишлак убежал... Лучше Сорвo иди. Кишлак Каняз-Поен знаешь? Там люди хороший, шир-мохи, гуль-мохи[43] много есть.

Псих с автоматом испортил нам настроение и мы, посидев немного для приличия, распрощались и поехали. Естественно, к Хушону. Погода была великолепной, неторопливый ветерок нес с гор прохладу ледников, барашки облаков умиротворенно прогуливались по ухоженному небу, речка шелестела мирно, и хотелось думать, что все обойдется.

Проехав чуть меньше километра по разбитой каменистой дороге, мы нашли живописную полянку, окруженную кучерявыми ореховыми деревьями, и остановились держать совет. Однако говорить никто не захотел. И без того всем было ясно, что обратной дороги для нас не нет. До злополучного Хушона оставалось всего пять километров, и с каждой минутой он все сильнее и сильнее притягивал наши решившиеся сердца.

– Ну что, давайте, хоть перекусим, – закончил не начавшийся совет Кивелиди. – Отдохнем, поужинаем, а ночью попытаться прорваться.

Настроение у всех, кроме Саида, оставалось подавленным. Лейла, видя, что я нервничаю, старалась держаться вне моего поля зрения, но я чувствовал ее либо спиной, либо мое боковое зрение угадывало ее черный силуэт.

Понемногу каждый из нас нашел себе занятие. Житник, казавшийся наиболее спокойным, не торопясь, привел в порядок ружья. Закончив, он надвинул на лицо армейскую шляпу и улегся спать на траве под кустами алычи и барбариса. Саид с Лейлой, истощив, наконец, тематику творчества Хафиза и Хайама, занялись приготовлением ужина.

Послонявшись по поляне, я пошел к реке. Под крутым берегом, поросшим плакучими ивами, сидел Сергей и задумчиво бросал в воду камешки. Я сел рядом с ним и занялся тем же.

– Послушай, ты недавно мне что-то о Чечне говорил, – спросил меня Сергей, не оборачиваясь. – Что ты там забыл?

– Что, Что... Смеяться будешь – золото искал... Странно, когда геологом работал, все другими металлами занимался. А как при нынешнем капитализме с геологией завязал – одним золотом. А Чечню я попал случайно. Дудаев как-то по телеку сказал, что, ну, их на хрен, сами проживем, тем более что в Чечне золота полно, сейф, говорит, вон, за моей спиной доверху забит самородками. А у меня знакомый один был чеченец. Позвонил он мне как-то летом 92-го, как раз после той телепередачи, и предложил на пару недель слетать в какой-то там район на вертолете и золотишко поискать.