Дочь снегов. Сила сильных - Джек Лондон

— Так вот зачем вы пришли. Я легко догадалась бы сразу, если бы прислушивалась к даусонским сплетням.

— Еще не поздно! — Губы Люсиль сжались.

— Да, я знаю. В чем же дело? Вы хотите рассказать мне, что он сделал, чем он был для вас? Не стоит труда. Это бесполезно. Он мужчина, как мы с вами женщины.

— Нет, — солгала Люсиль, подавляя свое изумление. — Я знала, что вы не станете осуждать его за прошлое. Для этого вы слишком великодушны. Но подумали вы обо мне?

Фрона задержала на минуту дыхание. Затем вытянула руки, точно защищая своего возлюбленного от объятий Люсиль.

— Как вы похожи сейчас на отца! О, эти невозможные Уэлзы! Но он не достоин вас, Фрона Уэлз, — продолжала она. — Я — дело другое. Он дурной, ничтожный, гадкий человек. Он не стоит вашей любви. Да он вообще не знает, что такое любовь. Страсть в том или ином виде, вот все, на что он способен. Не это вам нужно. А он в лучшем случае не даст вам ничего другого. А что, скажите, пожалуйста, дадите вы ему взамен? Самое себя? Безумная расточительность! Но золото вашего отца…

— Замолчите или я перестану вас слушать. Вы не имеете права говорить так! — И когда Люсиль замолкла, она с дерзкой непоследовательностью возобновила разговор. — А что может дать ему другая женщина, Люсиль?

— Несколько мгновений бурной страсти, — быстро ответила та, — жгучую вспышку восторга и муки ада, которых он заслуживает так же, как и я. Таким образом, равновесие сохраняется, и все идет хорошо.

— Но… но…

— Потому что в нем сидит бес, — продолжала она, — бес чарующий, неотразимый, который кружит мне голову. Но дай вам Бог, Фрона, никогда не знать его. Вы чисты сердцем, в вас нет ничего бесовского, а мы с ним стоим друг друга. Я откровенно признаюсь вам, что наша связь основана на одном только физическом влечении. В наших отношениях, как с моей, так и с его стороны, нет ничего устойчивого, прочного. В этом их сила и красота.

Фрона откинулась на спинку кресла и равнодушно смотрела на свою гостью. Люсиль ждала, чтобы она заговорила. В комнате стало очень тихо.

— Ну? — спросила, наконец, Люсиль тихим, недоумевающим голосом, поднимаясь со своего кресла, чтобы надеть свою доху.

— Ничего. Я жду.

— У меня все.

— Тогда позвольте мне сказать, что я не понимаю вас, — холодно начала Фрона. — Мне не совсем ясны мотивы вашего поступка. В словах ваших чувствуется какая-то фальшь. Но в одном я уверена: по какой-то непонятной мне причине вы сегодня изменили себе. Не спрашивайте меня, как и в чем, я уже сказала, что сама не знаю этого. И, тем не менее, я твердо убеждена, что это так. Сейчас вы не та Люсиль, которую я встретила на той стороне реки, у санной тропы. Та Люсиль была настоящая, я не сомневаюсь в этом. Женщина, которая пришла ко мне сегодня, совсем чужая. Я не знаю ее. Минутами мне казалось, что это Люсиль, но только минутами. Эта женщина лгала мне, лгала на самое себя. А все, что она сказала о мужчине, не больше чем личное мнение. Однако, возможно, что она и его оклеветала, даже очень возможно. Что вы скажете?

— Что вы очень умная девушка, Фрона. Что вы сами не подозреваете, до чего правильны иногда ваши замечания, однако в чем-то вы слепы, как дитя.

— Я знаю, что могла бы полюбить вас, но вы чересчур глубоко запрятали все, что мне симпатично.

Губы Люсиль вздрогнули, точно собираясь заговорить. Но она молча завернулась в свою доху и повернулась к выходу.

Фрона сама проводила ее до дверей, и недоумение Хоу-Ха еще усилилось: кто же такие эти белые, которые создают законы, чтобы самим же нарушать их?

Когда дверь закрылась, Люсиль плюнула на тротуар.

— Тьфу, Сэн Винсент! Я осквернила свой язык твоим именем!

И она плюнула еще раз.

— Войдите!

Услышав это приглашение, Мэт Маккарти повернул ручку, открыл дверь и тщательно закрыл ее за собою.

— Ах, это вы! — Сэн Винсент окинул вошедшего мрачным, рассеянным взглядом, но, спохватившись, приветливо протянул ему руку. — Здорово, Мэт, старина! Мои мысли были за тысячу миль отсюда, когда вы вошли. Берите стул и усаживайтесь. Вот табак. Попробуйте его и скажите свое мнение.

«Нет ничего удивительного, что мысли твои витали за тысячу миль отсюда», — решил про себя Мэт, вспомнив, что в темноте он повстречался по дороге с женщиной, до странности похожей на Люсиль. Но вслух он заметил: — Так, так, замечтались в сумерках, не удивительно.

— Почему это? — живо спросил корреспондент.

— Да потому что по дороге к вам я повстречался с Люсиль, и следы ее мокасин ведут прямо к вашему жилью. У этой девчонки жало преядовитое, только тронь, — усмехнулся Мэт.

— В этом-то вся беда, — чистосердечно признался Сэн Винсент. — Мужчина лишь взглянет на женщину, позабавится с ней минуту, а она сейчас же требует, чтобы эта минута длилась вечность.

— Не так-то легко развязаться со старой любовью, а?

— Да, пожалуй. Вы поймете меня, Мэт. Сразу видно, что вы славно пожили в свое время.

— В мое время? Берусь доказать вам, что я и сейчас в грязь лицом не ударю.

— Разумеется, разумеется. Достаточно взглянуть на ваши глаза. Горячее сердце и легкомысленный взор, Мэт! — Он с сердечным смехом похлопал гостя по плечу.

— Но мне не угнаться за вами, Винсент. Вы настоящий злодей по части женского пола; так и гибнут бедняжки, словно мухи. Немало поцелуев вы получили от них, немало разбили сердец. Но знаете ли вы, Винсент, что такое настоящее чувство?

— Что вы хотите сказать?

— Настоящее, настоящее чувство, ну, как бы это сказать, — были вы когда-нибудь отцом?

Сэн Винсент покачал головой.

— И мне тоже не пришлось. Но испытали ли вы когда-нибудь отеческую любовь?

— Не знаю, право. Думаю, что нет.

— Ну а я испытал. И это, скажу вам, настоящее чувство. Если случалось когда-нибудь мужчине вскармливать ребенка, то так было именно со мной. Девчурка была… теперь она уже большая, совсем взрослая девушка. И если это вообще возможно, я люблю ее больше, чем ее родной отец. К несчастью, кроме нее, я любил на свете только одну женщину, но она была замужем. Поверьте, что я никогда никому не проронил об этом слова, даже для нее моя любовь осталась тайной. Но она умерла, упокой, Господи, ее душу!

Голова его опустилась на грудь, и перед глазами встал образ белокурой саксонки, освещавшей, точно луч солнца, сруб на берегу реки Дайи. Подняв глаза, он увидел, что Сэн Винсент, погрузившись в собственные думы, смотрит в пол, не слушая его.

— Довольно глупостей, Сэн Винсент!

Корреспондент с усилием оторвался от своих мыслей и увидел, что маленькие синие глазки ирландца пронизывают его насквозь.

— Порядочный ли вы человек, Сэн Винсент?

Еще секунду они рылись в душе друг друга, и Мэт мог поклясться, что не упустил в этот момент ни малейшего дрожания или трепета век Сэн Винсента.

Он с торжеством грохнул кулаком по столу.

— Клянусь честью — нет!

Корреспондент придвинул к себе кружку с табаком и свернул папироску. Он сворачивал ее тщательно, и тонкая папиросная бумага едва шелестела в его твердых пальцах. Но в то же время краска горячей волной поднималась из-за ворота его рубашки, сгущаясь во впадинах щек и заливая скулы и лоб, пока все лицо не запылало ярким румянцем.

— Так, хорошо! Это избавляет меня, по крайней мере, от необходимости пачкать руки. Винсент, человече, эта девочка, превратившаяся в женщину, спит сегодня в Даусоне. Помоги нам Боже, но мы никогда уже не склонимся к подушке такими чистыми и непорочными, как она. Винсент, вот вам мой завет: вы должны оставить все помыслы о том, чтобы жениться или как-нибудь иначе сблизиться с ней.

Бес, о котором говорила Люсиль, зашевелился, — бес злобный, строптивый, безрассудный.

— Вы мне не нравитесь. Почему? Дело мое. Этого достаточно. Но запомните и запомните хорошенько: если вы отважитесь на этот безумный шаг, если вы женитесь на ней, клянусь, что вы не доживете до конца этого проклятого дня и не взглянете на брачную постель. Если понадобится, я уложу вас своими кулаками. Но будем надеяться, что до этого дело не дойдет. Оставайтесь с миром, и я обещаю вам…

— Ирландская свинья!

Так прорвался бес, и Маккарти совершенно неожиданно увидел перед глазами дуло кольтовского револьвера.

— Заряжен? — спросил он. — Охотно верю. Чего же вы медлите? Взведите курок, сделайте милость.

Палец, лежавший на курке, сделал движение, и Мэт услышал предостерегающее щелканье.

— Ну, теперь опускай! Спускай, говорю! Да куда тебе! Глаза-то, смотри, как бегают!

Сэн Винсент попробовал отвернуть голову.

— Смотри на меня! — приказал Маккарти. — Чтобы глаза смотрели прямо в мои, когда станешь спускать курок.

Сэн Винсент невольно повиновался, и взгляд его встретился с взглядом ирландца.

— Ну!