Дочь снегов. Сила сильных - Джек Лондон

Глава XIX

Хоу-Ха была всего-навсего простой индианкой, отпрыском многих поколений, питавшихся рыбой и мясом плотоядных, и психика ее отличалась такой же грубостью и простотой, как и кровь. Но продолжительное соприкосновение с белыми дало ей некоторое представление об их взглядах на вещи. Индианка научилась прекрасно понимать своих белых господ, хотя нередко презрительно ворчала на них в душе. Десять лет назад она поступила кухаркой к Джекобу Уэлзу и с тех пор неизменно служила ему в той или иной роли. И вот, когда однажды, в хмурое январское утро, она открыла парадную дверь в ответ на громкий стук молотка, даже ее уравновешенная и ко всему привычная душа пришла в смятение при виде неожиданного гостя. Обыкновенный человек — мужчина или женщина — пожалуй, не так-то легко было определить с первого взгляда личность посетителя. Но наблюдательность Хоу-Ха и ее память выработались в суровой школе, где малейшая рассеянность карается смертью, а наградой за осторожность является жизнь.

Хоу-Ха осмотрела с головы до ног женщину, стоявшую перед ней. Сквозь густую вуаль она с трудом различала блеск глаз, капюшон парки скрывал волосы, а сама парка — очертания фигуры незнакомки. Но Хоу-Ха не торопилась и снова занялась осмотром, на этот раз начав с ног до закутанной головы. Сомнений не было — она знала эту женщину. Глаза Хоу-Ха потускнели, когда она углубилась в несложные извилины своего мозга, обозревая простые полки, молчаливо нагруженные впечатлениями скудной жизни. Никакого беспорядка, никакого смешения понятий, полное отсутствие неясных и расплывчатых отпечатков сложных эмоций, спутанных теорий и ошеломляющих абстракций, — ничего, кроме простых фактов, аккуратно расклассифицированных и удобно расположенных. В один момент она безошибочно выбрала и сопоставила некоторые воспоминания из запасов прошлого, и тьма, окутывавшая незнакомку, немедленно рассеялась. Хоу-Ха уже знала, кто она, какова ее жизнь, внешность и история.

— Твоя лучше скоро-скоро уходи назад, — объявила ей Хоу-Ха.

— Мисс Уэлз дома? Я хочу видеть мисс Уэлз.

Женщина говорила твердым, ровным голосом, за которым чувствовалась сильная воля, но это нисколько не повлияло на Хоу-Ха.

— Твоя лучше уходи.

— Вот передайте это Фроне Уэлз. И… это еще что? — женщина просунула колено в дверь и помешала служанке захлопнуть ее. — Оставьте дверь открытой.

Хоу-Ха нахмурилась, но взяла записку. Она не могла стряхнуть с себя покорность, выработанную десятилетним рабским служением высшей расе.

«Могу ли я повидать вас? Люсиль». Так гласила записка.

Фрона выжидающе посмотрела на индианку.

— Она стоит за дверь, — объяснила Хоу-Ха. — Моя говорил ее: «Уходи скоро, скоро». А? Твой тоже говорил так? Она скверный. Она…

— Нет. Приведи. — Фрона быстро соображала. — Приведи ее сюда.

— Лучше…

— Ступай.

Хоу-Ха заворчала, но подчинилась приказанию, и, когда она спускалась по лестнице, в голове ее смутно и тяжело ворочались недоуменные вопросы: почему это разница в цвете кожи делает одних господами, а других слугами?

Одним взглядом Люсиль охватила Фрону, с улыбкой протягивавшую ей руку, изящный туалетный стол в глубине комнаты, простое убранство и тысячи мелочей девичьей кельи. Уют и чистота, которыми веяло от этого уголка, всколыхнули в молодой женщине воспоминания о собственной юности и взволновали ее. Взор ее омрачился, и она сразу как-то ушла в себя.

— Я рада, что вы пришли, — говорила тем временем Фрона, — мне так хотелось снова повидаться с вами, но снимите же вашу тяжелую доху. Какая она чудесная, что за великолепный мех, что за работа!

— Да, из Сибири. — Люсиль едва удержалась, чтобы не добавить: «Подарок от Сэн Винсента», и вместо этого сказала: — Сибиряки еще не научились плутовать.

С прирожденной грацией, которая не ускользнула от глаз влюбленной в красоту девушки, Люсиль опустилась на низкую качалку. Гордо закинув голову, она молча слушала Фрону, с бесстрастным удовольствием наблюдая, как та мучительно старалась завязать разговор.

«Зачем она пришла?» — спрашивала себя Фрона, болтая о мехах, о погоде и прочих безразличных вещах.

— Если вы не заговорите, наконец, Люсиль, я скоро начну нервничать, — в отчаянии произнесла девушка. — Случилось что-нибудь?

Люсиль подошла к зеркалу и взяла среди безделушек, расставленных на подзеркальнике, миниатюру Фроны.

— Это вы? Сколько вам здесь лет?

— Шестнадцать.

— Сильфида, но холодная, северная…

— Кровь согревается у нас поздно, — возразила Фрона, — но…

— От этого она не менее горяча, — рассмеялась Люсиль. — А сколько вам теперь?

— Двадцать.

— Двадцать, — медленно повторила Люсиль. — Двадцать. — Она снова уселась на прежнее место. — Вам двадцать, а мне двадцать четыре.

— Какая маленькая разница!

— Но наша кровь согревается рано. — Люсиль, казалось, бросала ей упрек через бездонную пропасть, которая не измеряется годами.

Фрона с трудом подавила неприятное чувство, вызванное этим замечанием. Люсиль снова встала, посмотрела на миниатюру и вернулась на место.

— Что вы думаете о любви? — спросила она вдруг, и лицо ее озарилось ласковой улыбкой.

— О любви? — переспросила девушка.

— Да, о любви. Что вы о ней знаете? Что думаете?

Целый поток определений, пылких и восторженных, чуть не сорвался с языка Фроны, но она сдержалась и ответила:

— Любовь — это жертва.

— Прекрасно. Жертва. Но вознаграждается ли она?

— Да, конечно. Разумеется, вознаграждается. Кто же может сомневаться в этом?

В глазах Люсиль мелькнул насмешливый огонек.

— Почему вы улыбаетесь? — спросила Фрона.

— Посмотрите на меня, Фрона. — Люсиль выпрямилась во весь рост, и лицо ее вспыхнуло. — Мне двадцать четыре года. Я не пугало и не дура. У меня есть сердце и в жилах течет яркая, горячая красная кровь. Я любила. Не помню, бывала ли я вознаграждена, знаю только, что расплачивалась сама — и дорогой ценой.

— В этой расплате и заключается ваша награда, — горячо подхватила Фрона. — Если любовь ваша была ошибкой, то вы все же любили, вы давали счастье и служили любимому человеку. Чего же вам еще?

— Ребяческая любовь, — усмехнулась Люсиль.

— О, вы не правы.

— Нет, права, — твердо ответила Люсиль. — Вы скажете мне, что испытали любовь, что на ваших глазах нет повязки и вы ясно видите всю правду, что, прикоснувшись губами к краю чаши, вы определили вкус напитка и нашли, что он превосходен. Ба! Ребяческая любовь. О Фрона, я знаю, вы сама женственность, и ваше великодушное сердце не станет обращать внимания на мелочи, но… — она постучала тонким пальцем по лбу, — все это пока только здесь, в голове. Напиток этот пьянит сильнее вина, а вы слишком много вдыхали его паров. Но выпейте жидкость, опрокиньте бокал и попробуйте после этого сказать, что напиток хорош. Нет, прости меня, Боже! — страстно воскликнула она. — Бывает и хорошая любовь. И вы больше, чем кто-либо, достойны настоящей, светлой и радостной любви, а не маскарада.

Фрона по своей всегдашней манере — общей для них обеих — схватила ее за руку, и пальцы их сплелись в дружеском пожатии.

— Я чувствую, что вы не правы, но не могу этого выразить. То есть могу, но не решаюсь. Ведь на факты я могла бы ответить только одними отвлеченными соображениями. Я слишком мало жила еще и не сумею с помощью одной лишь теории опровергнуть вас, пережившую так много.

— «Кто много раз всем сердцем жил, не раз встречал и смерть».

Глубокое страдание прозвучало в словах Люсиль, и Фрона, обняв молодую женщину, разрыдалась на ее груди, всей душой отзываясь на горе. Что же касается Люсиль, то легкие морщины над бровями ее разгладились, и она нежным материнским поцелуем коснулась украдкой волос Фроны. Но вот прошла минута, и брови ее снова сдвинулись, губы твердо сжались, и она отстранила девушку от себя.

— Вы выходите замуж за Грегори Сэн Винсента?

Фрона была поражена. Объяснение произошло всего две недели назад и хранилось в глубокой тайне.

— Откуда вы знаете?

— Этим вопросом вы ответили мне. — Люсиль смотрела в открытое лицо Фроны, и дерзкий вызов, промелькнувший на нем, не ускользнул от ее зоркого взгляда; она чувствовала себя в эту минуту, точно испытанный борец перед неопытным новичком, все слабые места которого видны как на ладони. — Откуда я знаю? — Она рассмеялась резким смехом. — Когда мужчина внезапно покидает объятия женщины, храня на губах вкус последних поцелуев и горечь последних лживых клятв…

— И?..

— И забывает путь к этим объятиям.

Кровь Уэлзов вскипела в жилах Фроны и, точно горячее солнце, осушила влагу на ее глазах. Теперь они ярко сверкали.

— Так вот зачем вы пришли. Я легко догадалась бы сразу, если бы прислушивалась к даусонским сплетням.