Утверждение правды - Надежда Попова

— То, что ты говоришь сейчас, известно уже не со слов парня?

— Это уже наша информация, — кивнул тот. — Кое-что мне все-таки вкратце изложили, дабы я был в курсе сложившихся обстоятельств.

— И? — поторопил его Бруно. — Что же или кто убедил его?

— Чудо, — просто отозвался Хауэр. — Была устроена демонстрация навыков, которые предлагалось постичь царственному отпрыску — совершенно случайно неподалеку как раз оказалась зондергруппа, буквально в дне пути.

— Случайно, — повторил Курт. — И в самом деле, не иначе как чудо Господне.

— Промысел Божий, — согласился инструктор, не дрогнув лицом. — Зрелище было на уровне лучших рыцарских сказаний. Келлер предложил выставить пару любых мордоворотов из императорских вояк на выбор, с которыми в бою сойдется даже не он (к лицу ли такая ерунда шарфюреру? Aquila non captat muscas[32]), а рядовой боец, состоящий в зондергруппе чуть более пары лет.

— Мордовороты целы? Или хотя бы живы?

— Не возводи поклеп, Хоффмайер, уж за этим следили с тщанием; не хватало еще заводить врагов средь императорской стражи… Живы. И при конечностях. Ну, морально попраны и, возможно, не вполне здоровы, но они парни крепкие, не страшно. Главное заключается в том, что цель была достигнута. То ли Его Величество заинтересовался явленными умениями, то ли до него с запозданием дошло, наконец, в какое святая святых приглашают его чадо, то ли иное что, но — вот, принц здесь. Поначалу — да, ты прав, предполагалось, что он направится в нашу тайную обитель едва ль не под фанфары, в окружении штата охраны, прислуги и Бог знает кого еще, быть может, и обозных девок, не знаю, что там пришло в голову нашему правителю; и здесь сил и велеречия пришлось приложить уже поболе. В идеале — полагалось бы отослать парня в сопровождении пары зондеров и не мозолить людям глаза; но кто же отпустит единственного престолонаследника в неведомые дали в компании двух головорезов? Император и не отпустил.

— И его сложно не понять, — заметил Бруно. — Если с принцем приключится несчастье… Он вдовец, других сыновей нет; нет даже, на худой конец, дочери, дабы продолжить укрепление его начинаний хотя бы так, indirecte. Это — даже если не допускать в Императоре элементарных человеческих чувств, среди которых не последнее место занимает странное нежелание видеть свое потомство убитым.

— Он прекрасно знает, — хмуро возразил Хауэр, — что для Конгрегации его детище не менее ценно, чем для него самого. Если какая напасть — Келлер, не задумавшись, положит половину группы, но сохранит ему жизнь, и для того, чтобы понять это, не надо иметь простодушного доверия и упования на благочестие конгрегатских служб, для этого надо осознать простую вещь: нам нужна благосклонная императорская династия не меньше, чем ей — лояльная Церковь… Ну, да Бог с ним. Образумить его в некотором роде все же удалось, и мы нашли некий compromissum. Наше предложение он оспорил, но и задуманное им обозное путешествие тоже к рассмотрению не было принято. Перевозили парня на перекладных от лагеря к лагерю, не светясь в крупных городах, в простом платье, в сопровождении нескольких телохранителей. Вперед высылалась вторая группа, осматривалась местность, обследовалась на предмет безопасности, и лишь после этого там появлялся наследник. Схему действий разработал Келлер лично и контролировал тоже сам. И обоз все-таки снарядили. Честь честью, как и планировалось, с поварами и походным лупанарием, при охране и с прислугой. Никто не говорил, что в нем будет наследник, но никто и не отрицал — просто в противоположную сторону направился целый караван, по коему видно было, что едет не рыбак и не золотарь.

— А кого увидели бы вздумавшие проверить, кто именно прибыл в конечный пункт?

— Какого-нибудь придворного казначея, отряженного в N-бург сосчитать императорский налог с особым тщанием; не знаю. Не могу также представить, насколько это помогло. Император божился, что о маневре с обозом никому не обмолвился, но что-то меня одолевают сильные сомнения по этому поводу. Разумеется, следом за принцем с охраной шли несколько наших парней — присматривали за всей этой братией; так, по-тихому, дабы не провоцировать недовольства… Уж в том, что касается местоположения учебки, за секретность могу поручиться головой. Никто посторонний ничего не видел и не знал.

— Кроме тех, кому обо всей этой затее наш Император успел по секрету растрезвонить при дворе, — уточнил Курт; Хауэр развел руками:

— Думаю, не без этого. Я ведь сказал сразу: полную закрытость соблюсти наверняка не удалось. Мы друг другу не верим, он пытается следить за нами, мы шпионим за ним, а при таком подходе рано или поздно кто-то из нас попадет впросак. Поскольку отбором наших агентов занимаются знающие люди, этим «кем-то», скорее всего, будет Император.

— Иными словами, — подвел итог помощник, — вы полагаете, что по всем тайным сообществам, от политических до малефических, уже брошен клич соглядатаями при дворе? Путешествие сюда, замечу, закончилось без происшествий. А покушение в стенах этого лагеря — вещь невероятная.

— Nil ardui est[33].

— Принц здесь уже два месяца, сказали вы.

— И это, Хоффмайер, самый крепкий аргумент к тому, чтобы остерегаться с каждым днем все более, — возразил инструктор, — особенно когда наши противники — это люди и нелюди, имеющие в своем арсенале многочисленные способы воздействия, средь которых болт промеж глаз — не самый опасный. На месте злоумышленника я бы выждал. Или подловил бы свою цель на обратном пути.

— Меры предосторожности? — уточнил Курт; Хауэр вздохнул:

— Кое-что. Сам понимаешь, нагнать сюда армию — это тоже не дело. Собственно, лишними бойцами я особенно не запасался — все та же стража, что и прежде, только смотрят внимательней; из новых людей — исключительно принцевы телохранители. Их, как я уже говорил, пятеро. Двое всегда в его комнате, трое всегда при нем, куда бы он ни шел.

— И на тренировках?

— Там в первую очередь.

— Опасаются, что ты ненароком свернешь парню шею?

— Если ты намеревался породить остроту, Гессе, попытка была неудачной, — серьезно ответил инструктор. — Мне попросту сказали это открыто. Среди тех троих неизменно наличествует их старший, и он следит за мною так, словно я любую минуту только и думаю, как бы этак посподручней выпустить наследнику кишки. После первых пары недель меж нами едва не дошло до рукоприкладства — он дергался и кидался на меня с порицаниями всякий раз, как августейшему отпрыску перепадало по августейшей макушке или по иной какой августейшей части тела. Едва сумели уладить миром; но и по сю пору, стоит лишь мне замахнуться сильней обыкновенного или угодить по драгоценному господину принцу крепче, нежели обычно, — он дергается, будто укушенный. У меня от его содроганий у самого neurostenia развилась, веришь…