Утверждение правды - Надежда Попова

— С вашего позволения — не вам, Ваше Величество, — возразила та уже серьезно. — А вашей Империи. Моей Империи. Я желаю жить во вполне определенном государстве, и мое о нем представление соответствует вашему. Я лишь прилагаю все возможные усилия к тому, чтобы мое желание исполнилось.

— Такой патриотизм пугает, — заметил Рудольф. — А если, по вашему мнению, я задумаю сделать что-то, противоречащее благу Империи и ее будущему, каким вы его видите? Что будет тогда?

— Ничего подобного вы не сделаете, — убежденно вымолвила Адельхайда. — Нарочно — никогда. А если в вашу голову вдруг взбредет какая-нибудь глупость, вас переубедят — не конгрегаты, так я.

— Вы само очарование, госпожа фон Рихтхофен, — усмехнулся он. — Даже воображать не хочу, каково мне было бы, будь вы на другой стороне… Хорошо, — подытожил Рудольф, вновь посерьезнев. — Майнцский курфюрст — это большая победа: на любых выборах именно его голос решающий, и теперь голос этот — мой. Стало быть, руки у меня уже много свободней, и против меня лишь двое — саксонский герцог и архиепископ Трира. Но неизвестно, какое место занимает темная лошадка — бранденбургский маркграф…

— Он же ваш брат, Ваше Величество. И без вашего покровительства он не получил бы ни пяди земли, не говоря о курфюршестве…

— …каковое было ему дано лишь для того, чтоб в нужный час иметь в нем союзника, — отмахнулся Рудольф. — Он не имеет на сей счет никаких иллюзий — у нас с Йоханом никогда не было семейной теплоты в отношениях. Остается надеяться на то, что у него хватит ума не выставляться, не в его это интересах: стоит лишь императорскому престолу перейти в иные руки — и он вылетит из Бранденбурга со свистом. Хорошо, если живым.

— Полагаю, он должен это понимать.

— Что он может понимать; ему двадцать три — мальчишка! — и я не знаю, чего ждать от него. Почти уверен, что удара в спину.

— Отчего же столь мрачно, Ваше Величество?

— Есть причины так думать, — отозвался он хмуро и, помедлив, нехотя докончил: — Они с Зигмундом от одной матери… Йохан полагает, что это я повинен в его гибели. Он ни разу этого не сказал прямо, но я знаю, что это так, и боюсь, что в решающий момент эмоции и желание свести счеты могут перевесить доводы разума. Кроме того, он боготворит отца и тихо презирает меня за доставшуюся мне немалую часть немецкой крови. Смешно, — сумрачно усмехнулся Рудольф. — Здесь мне каждый ставит на вид мать-немку, в Германии — отца-богемца. Знаете, «Саксонское зерцало» вообще отказывало богемскому королю в праве голоса при выборах Императора — «потому что он не немец»?

— Знаю, Ваше Величество.

— Всего-то сто с небольшим лет назад. И вот — богемец на троне; какой удар по самолюбию… К слову, вам-то самой не претит служба «ненемцу»?

— Хоть мавру, — фыркнула она. — Если он будет царствовать во благо моей страны. Если же чистокровный германец станет вытворять что-то, что пойдет ей во вред, — я же первая создам заговор с целью его устранения. Управление государством — не собачья случка, и чистота породы здесь не самый важный factor.

— Всем бы такую терпимость… — буркнул Рудольф тихо. — Надеюсь, когда придет время Фридриха, все мои злопыхатели запутаются в кровавых подсчетах и наконец махнут рукой. Главное здесь не ошибиться в выборе невесты; уж это должен быть самый немецкий род на белом свете. И влиятельный.

— Как успехи Его Высочества? — мягко поинтересовалась Адельхайда, и Рудольф, помедлив, вздохнул, неопределенно поведя плечами:

— Жив. И здоров. По крайней мере — был жив и здоров четыре дня назад, когда было написано последнее письмо. И, что самое удивительное, ему там даже как будто нравится…

— Вы осунулись, — заметила она, и Рудольф поморщился:

— Благодарю за откровенность.

— Тревожитесь, — констатировала Адельхайда убежденно. — Хотя и прежде вы расставались, и надолго.

— Да, приходилось, — согласился он с неудовольствием. — Я в последнее время все больше в разъездах — вы же сами приносили мне слухи, что мое домоседство не приведет к добру. Кажется, меня намеревались вовсе сместить за долгое непосещение германских земель, если я не ошибаюсь?.. Посему и Фридрих не постоянно в Карлштейне; боюсь, но отпускаю. Должен же он видеть и знать страну, которой, если Бог даст, доведется править, иначе он так и останется чужаком со славянских окраин. Приходится отпускать. И, думаю, еще не раз придется.

— Так в чем же дело на сей раз?

— На сей раз я не знаю, где он. На сей раз он в руках людей, которые не подчиняются мне; пяток телохранителей не в счет.

— Но вы же подобрали лучших, верно?

— Ульбрехт со своими людьми, — коротко пояснил Рудольф, и та понимающе и одобрительно кивнула. — Но все-таки душа не на месте.

— Многие знают о том, где Его Высочество на самом деле?

— Кое-кто, — неохотно отозвался он, и Адельхайда укоризненно качнула головой:

— Напрасно. Не стоило бы говорить никому.

— Быть может, и вам? — усмехнулся Рудольф; та пожала плечами:

— Быть может, и мне, хуже бы не стало. Nulli tacuisse nocet, Ваше Величество, nocet esse locutum[30].

— Такие сборы не проведешь всецело в тайне, — возразил Рудольф. — Кого-то приходится посвящать в происходящее; но это самые доверенные.

— Вы, как будто, сказали, что не верите здесь никому, — напомнила она строго. — Выходит так, что вы опасаетесь препоручить вашим придворным тайну майнцского архиепископа, но не побоялись доверить жизнь Его Высочества.

— А вы не боитесь меня отчитывать, — чуть оскорбленно заметил Рудольф, и она, не запнувшись, кивнула:

— Так ведь больше некому. А без конструктивной критики правитель теряет зубы, чахнет и слабеет, как старый волк, посему, Ваше Величество, повторю еще раз: напрасно. Сколько точно человек знают о его пребывании там?

— А не последовать ли мне вашей рекомендации, госпожа фон Рихтхофен, и не отказать ли вам в ответе?

— А правитель, идущий на поводу у чувств, слабеет и того скорее.

— Я это заметил, — пробормотал он чуть слышно и, помешкав, выговорил: — Трое. И, разумеется, Ульбрехт. То есть, если с Фридрихом что-то случится, я буду знать, с кого снимать головы… Однако ж хорошо, что сейчас его нет здесь, — кивнул Рудольф, встряхнувшись, словно сбросив что-то холодное и мерзкое, прилипшее к спине. — У Фридриха есть скверная привычка вмешиваться в мои дела; похвальная тяга к государственной деятельности, тем не менее в эти дни она была бы некстати. Если бы конгрегаты не подвернулись так вовремя, я снова отправил бы его прочь, куда-нибудь в Центральную Германию в какой-нибудь пфальц.

— Итак, — осторожно констатировала та, — судя по всему, меня ожидает очередное дело. И, похоже, сложное?