Карнавал - Сергей Герасимов

– А потом, бабушка?

– А потом я старше была. На следующей войне моего жениха убили. Ох, я плакала тогда, плакала. Но на то она и война, чтоб нам плакать.

– А потом?

– А потом еще была война. Тогда мужа убили и двух сынов. Один, правда, вернулся. А на следующей войне уже внуков убивали.

– А что на следующей будет?

– А на следующей твоих дитев будут убивать. Я-то, слава Богу, не доживу. А если и доживу, то я уже привыкла – пусть убивают.

– А вот ты долго жила, бабушка, и все на свете знаешь, скажи, зачем люди воюют?

– Ой, не знаю зачем, просто дурь находит.

– Как же, дурь находит на всех разом? – спросила Одноклеточная.

– Да так и есть, на всех разом. Люди – как муравьи: куда один бежит, туда и все.

– Неправда, бабушка, одно отличие есть.

– И какое?

– Когда миллион муравьев хочет одного и того же, они строят муравейник и растят своих детей; когда миллион людей хочет одного и того же, они убивают друг друга и разрушают города.

– И то правда, – сказала старушка, – только зачем целый миллион? Десяток соберется и начинают что только творить. Ты, дочка, знаешь, что по ночам в городе делается?

– По ночам я сплю.

– Вот и спи, хорошо, что не знаешь.

Поговорив еще немного и убедившись, что старушка доносить не станет, Одноклеточная пошла к лифту. Хотя она была в этом лифте сотни раз, сейчас она его увидела впервые – совсем иначе. Сейчас она видела иначе каждую вещь. Лифт поднимался только до четвертого этажа, но кнопок было девять.

Одноклеточная нажала девятую и лифт пошел вниз.

Внизу она включила освещение и увидела себя в маленькой и абсолютно тихой комнате. Тишина говорила о том, что комната находится глубоко под землей.

Прислушавшись, она уловила слабый звук (скорее, вибрацию) – далеко над ее головой грохотали дождевые червяки электричек метро. Одноклеточная вспомнила старые и примитивные вытяжки, вентиляционные трубы, виденные утром, и поняла, что любая лечебница имеет подземные этажи. Она подумала о Морлоках – что ж, если сюда несложно проникнуть, то кто-нибудь может здесь жить, – она подумала без страха; ничто живое не могло ее испугать.

В комнате были три больших чугунных двери, которые открывались с помощью рычагов – потайным образом, как думали создатели системы. На рычагах была пыль, без отпечатков рук, – но это значило, что здесь бывают люди. Пыль не проникает в герметически запечатанные склепы. Люди были осторожны и озабочены тем, чтобы их не заметили – они очень осторожно прикасались к рычагам. Такие не покажутся, даже если будут рядом.

Одноклеточная сразу разгадала секрет и открыла одну из дверей. Включился слабый свет и вентиляция. Контрольные лампочки были расположены по одной стороне длинного изгибающегося коридора; Одноклеточная прикрыла за собой дверь и пошла вперед. Открывая двери, которые встречались по пути, она видела пустые комнаты, узкие и длинные с трехъярусными кроватями вдоль стен. Все это пахло старостью и пустотой. И недавним присутствием кого-то – теней, сгустившихся из старости и пустоты.

На стенах висели плакаты, объясняющие опасность ядерного взрыва и то, как спасаться от такого взрыва, если лечь к нему ногами, а голову накрыть пиджаком. Женщины, не носящие пиджаков, были обречены – обычная психология людей, одетых в форму: кто не одет в форму, тот несущественен. Плакаты были очень стары, но изредка попадались новые. Видимо, в этих тоннелях проводилась ежегодная инспекция и кто-то наводил видимость порядка.

Любое государство готовится к войне со своим прошлым и потому никогда не готово к действительной войне. Все плакаты – и старые, и новые подразумевали в качестве противника врага, который давно перестал быть врагом.

Глупые плакаты,

глупые зашифрованные сигналы,

страшные, страшные надписи, призывающие оставшихся в живых к страшным, страшным делам.

Любое многоклеточное обречено на смерть; любое государство обречено либо на войну, либо на старение и постепенное умирание – ведь смерть придумали именно многоклеточные. Вот почему десятки тысяч лет все человеческие сообщества вымирали (десятки тысяч лет – какой незначительный срок для эволюции), – а оставались жить лишь личности – в виде идей. В этом виде личность бессмертна, как бессмертен кристаллизовавшийся в песках пустыни вирус. Вирус только ждет подходящих условий, чтобы ожить снова. Идеи не умирают даже при полном исчезновении рас. Многоклеточные живут по теории Дарвина – живут, чтобы пожирать друг друга и совершенствовать свои способы пожирания или бегства от пожирания, но все равно – их жизнь есть лишь форма отсроченной смерти. Все государства общества, нации, группы фанатиков, партии или секты также живут для того, чтобы пожирать друг друга или избегать пожирания. Их жизнь есть всего лишь форма отсроченной смерти. Вот почему так кровава история прошлых веков – а будущих? Бессмертны лишь одноклеточные, но они живут совсем по другим законам. Какой Дарвин сформулирует законы, по которым живут Личности, кто объяснит, почему они бессмертны и почему они стремятся вверх, к звездам, несмотря на отсутствие грубого естественного отбора?

Весь город был пронизан подземными трубами; это говорило о смертельном страхе – о страхе, который не испытывал никто конкретно, о страхе, который испытывало все государство – огромное, ветхое, дрожащее многоклеточное. Ей стало грустно и она покинула подземные камеры. Уходя, она слышала шорох за спиной, но не оборачивалась.

Она поднялась на двадцать восьмой этаж и распечатала нужную комнату. Она прекрасно представляла, что именно должна искать. Она вошла в картотеку – в комнату с ящиками.

Потратив несколько минут на расшифровку символов, она достала нужный ящичек. Карточки в нем оказались совсем новыми – наверное, потому, что никто не притрагивался к ним. Это были карточки неизлечимо больных. Она искала того человека, которого могла бы спасти операция доктора Листа. Гениальность привлекает лишь нищих. Человек, имеющий лишние сто тысяч, и без операции уверен в своей гениальности. Чтобы настойчиво требовать проведения на самом себе непроверенного и опасного эксперимента, нужно больше, чем стремление к гениальности – нужно смертельное отчаяние. Следовательно, тот человек был болен неизлечимо и его фамилия была записана на одной из карточек. Смертельное отчаяние не свойственно Личности – ведь личности бессмертны, – следовательно, нужно искать главу организации. Итак, человек очень богатый, человек, чье имя неизвестно, глава организации, человек, способный на любое преступление, в том числе и на убийство ребенка – по таким данным несложно вычислить кого угодно.

После получаса работы она отложила четыре карточки. Она была уверена, что, увидев фотографию, она сразу же узнает этого человека. Это было элементарней таблицы умножения.

Когда счастливый человек заводит собаку, она постепенно становится похожа на своего хозяина. Когда собаку заводит одинокий человек, он постепенно становится похожим на свою собаку. Если хозяин и собака живут вместе достаточно долго, то, увидев собаку, можно сразу угадать кто ее хозяин, а взглянув на хозяина, можно определить, какая из собак его. То же самое касается людей, долго живущих вместе. Все люди, работающие на того человека, были похожи на крыс. Следовательно, тот человек тоже будет иметь крысиное лицо.

Одноклеточная запомнила четыре фамилии и вышла в другую комнату, где хранились истории болезней с фотографиями, вклеенными на вторую страницу. Вторая из фотографий была фотографией именно того человека. Одноклеточная запомнила лицо и все данные, которые могли ей как-либо помочь. Тот человек обратился к доктору Листу семь месяцев назад, еще ничего не зная об операции. Болезнь: боковой амиотрофический склероз, Гуам-тип, наследственная предрасположенность, смерть неизбежна в течение полутора лет. В то время Лист еще только бредил своей операцией, не совсем ясно представляя что делать. Он поделился своими планами с тем человеком. Тот человек понял, что это его единственная надежда. Он послал в лечебницу свои глаза и уши и наблюдал, нетерпеливо ожидая, пока, в конце концов, операция станет возможной. Он помогал, оставаясь невидимым, – вот почему Листу так часто улыбалась удача последние полгода. Лист окончательно поверил в свою счастливую судьбу. Что ж, мы способны поверить в любую чушь, если она нам льстит.

Тот человек учел все, кроме стремления несчастного Листа стать гением. Люди богатые и люди-фанатики никогда не понимают друг друга – они живут в разных измерениях выдуманной ими реальности. Листа попытались подкупить, но напрасно. Тогда кто-то выкрал лабораторный журнал. Одновременно был похищен ребенок – будущий донор, обреченный на смерть. Был выбран ребенок самого Листа, в виде наказания. Это давало еще одну нить – значит, существовал очень способный хирург, который согласился выполнить операцию. Поиски облегчались до предела.