Древнее сказание - Юзеф Крашевский

— Эй, парень-паренек! Дай-ка мне руку, — говорила она. — Подойди же, дай руку!.. Небось, дурного тебе ничего не сделаю, сглазить — не сглажу, ни-ни… Еще, пожалуй, предоставлю такой травы, что все девки любить тебя будут… Руку мне дай, потому не могу с места подняться, а надо скорей уходить отсюда!..

Самбор взглянул на нее с состраданием.

— Хотя бы я и помог тебе с места встать, — сказал он старухе, — все равно, одной тебе будет трудно идти, мне же проводить недосуг, сам домой торопиться должен.

— Умничай уж еще… Дай лишь руку… Встать бы только, а ноги мои еще понесут старые кости… Парень ты, паренек…

Самбор подошел к ней и обеими руками приподнял старуху. Она едва на ногах держалась. Какими-то странными, затекшими кровью глазами оглядела Яруха Самбора.

— А почему, мой дружок, спал ты так долго, а? — обратилась она к парню с вопросом.

— Не спал я, матушка! Злые люди связали меня, я едва разорвал веревки… Яруха, скажи, дорогая, не произошло ли чего-либо здесь?

Старуха, покосясь на Самбора, лукаво улыбнулась.

— А чему бы здесь быть? Было то, что обыкновенно бывает в Купалову ночь… Купала, бог горячий, вдоволь расцеловал девок… а одну, что ни на есть самую раскрасавицу… Эх!

Яруха, махнув рукой, начала петь:

— Приехал красавец на лошадке, увез красную девицу, ой, красавец — увез красавицу… Ой, много было шуму!.. Купала!

— Которую? Кто? — закричал Самбор. Старуха смеялась и долго не отвечала.

— Эй, батрак… батрак! — начала она, погодя. — Тебе-то она полюбилась… хозяйская дочка!.. Посматривал ты на нее, все ведь я знаю… Гордая она была… умница — вишь ты!.. Все в венке ходить ей хотелось… А венок-то вода унесет с собой… вода… Увезли ее, увезли красавицу… Ведут ее во светлицу… Ха, ха!.. Вот тебе и девичье царствование!..

Старуха ударила в ладоши, Самбор ломал себе руки.

— А братья, а челядь… а наши все?…

— Разбили, поранили, схватили, увезли… На Купалу-то, новость это, что ли?… Да и что тут дурного?… Зачем гибнуть молодости?… Доман — богатый кмет… Женщин у него много, а жены ни одной… Она у него будет царицею… Ой, Купало! Купало!

Слова старухи, точно гром, поразили Самбора.

— Поделом ей! — начала она снова. — Не гордись своей красотою, да! Знаю я, знаю, чего ей хотелось… Хотелось красавице у огня в храме сидеть, чтобы люди ей в ноги кланялись, а она бы им ворожила… Вот что… Э!.. Э!.. Не тебе, красавица, такая судьба!.. А горшки-то на что, а прялка?… Пренебрегала свахами, ни один-то, вишь, не был ее достоин… Я ей еще вчера говорила: не ходи на Купалу… Пришел месяц, парень гладкий, ни крик, ни плач не помогут, с девкой сел он на коня… Увез красавицу в белую увез светлицу… Вот, что наделал Купала…

Яруха пела и прыгала по траве, хотя ноги ей плохо служили. Самбор с опущенной головой отошел от нее.

— Будь здоров, добрый парень, — кричала старуха ему вслед, — теперь я и одна пойду!.. А тебе за то, что дал ручку старухе, высватаю такую красавицу, что будешь век ее целовать…

Яруха, пошатываясь, двинулась в путь… Она напевала какие-то без малейшей связи слова, болтала сама с собой.

Самбор, сам того не замечая, приближался к дому старого Виша.

Когда он подошел к воротам, на дворе стояли все парни, заливаясь горючими слезами… В другом конце двора виднелись парни, в том числе, Людек. Людек был ранен в голову… Парни горячо о чем-то спорили, женщины плакали…

Все бросились навстречу Самбору, спрашивая, где он пропадал столько времени. Он рассказал им подробно, как и что с ним случилось; они в свою очередь сообщили Самбору, что на возвратном пути их домой напал на них Доман со своими людьми, и, несмотря на проклятия и слезы Дивы, ее увезли похитители. Людек, кинувшийся было защищать сестру, получил рану в голову; другим тоже досталось. Они до сих пор еще спорили о том, чья вина, что Диву не удалось отбить у похитителей. Людек хотел собрать всех своих работников и напасть на дом Домана, чтобы этим отомстить ему за нанесенную обиду; другие удерживали его, говоря, что по обычаю можно похищать девушек в жены, а раз увезенную никогда не следует отнимать силою. Пока длился спор, в воротах вдруг показалась — Дива!! Женщины крикнули в один голос и бросились ей навстречу.

Она остановилась у ворот. Лицо ее горело, на нем виднелась кровь, рубашка также была вся в крови… Дива вела за собой лошадь, на которой прискакала сюда. Венок она в дороге потеряла, одежда ее была в беспорядке… глаза сверкали гневом. Красавица молчала; казалось, она никого не видит…

Женщины и мужчины окружили ее. Сестра припала к ее груди, заливаясь слезами. Дива дрожала. Она долго еще не была в состоянии произнести ни одного слова.

Самбор открыл настежь ворота и взял из ее рук повода. Медленно шла она к дому, ни на кого не обращая внимания. Подойдя к крыльцу, она опустилась на скамейку.

— Дива, как удалось тебе вырваться из его рук? — обратились к ней с вопросом.

Она долго не отвечала. Живя принесла ковш воды. Дива напилась, вздохнула; из глаз ее полились слезы.

Самбор узнал лошадь, примчавшую Диву: то была лошадь Домана. По ее шерсти струилась кровь красною лентою.

Дива долго еще молчала; наконец, как бы придя в себя, проговорила:

— Да, он этого хотел!.. Вместо Дивы у него теперь, Ния… Да, он этого хотел!.. Я убила Домана… Зачем он вздумал взять меня силою!

Она посмотрела на брата и сдвинула брови.

— А вы! Вы все не сумели меня защитить… Я лучше вас сумела расправиться!.. От городища до Доманового двора далеко. Он, злодей, держал меня в объятиях… он крепко прижимал меня к своей груди… Лошадь рвалась вперед… Я хотела ему выцарапать глаза, но руки отказались помочь исполнить это желание. Крика моего никто не слыхал… Я дрожала от гнева… Он смеялся, успокаивал все меня… Нож блестел за его кушаком… заметив его, я умолкла. Ему показалось, что я успокоилась… Мы друг другу смотрели в глаза. Точно ребенка, утешал он меня обещаниями… я слушала… Он говорил, что из любви решился взять меня силою… Нагнулся… хотел целовать… Нож очутился в руках у меня… Я вонзила ему в грудь блестевшую сталь… Он схватился за рану и упал с лошади… Слуги его были далеко… Лошадь помчалась, и я прискакала домой…

Она посмотрела на братьев, молча выслушавших ее рассказ. Сестры закрыли лица руками.

— Братья Домана не простят нам этого, — проговорил Л го-дек. — Кровью за кровь заплатить придется…

Дива молчала. Воцарилась полная тишина.

— Мне здесь не оставаться, — проговорила, наконец, Дива. — С вами я прощусь навсегда, уйду отсюда и более никогда не вернусь… Меня не будет, и мести не будет… Пойду, куда глаза глядят, куда судьба меня поведет…

Дива встала. Женщины снова начали плакать. Живя обняла сестру и вместе с нею вошла в светлицу.

Братья между тем совещались, на что им теперь решиться. Дива долго не возвращалась. Она переменила одежду, свила свежий венок, собрала небольшой узел и затем обратилась к плачущей сестре:

— Прощай, дорогая, родная моя… прощай навсегда! — говорила Дива своим певучим голосом. — Я должна идти, я должна бросить все… Куда глаза глядят, куда доля меня поведет. Я пойду на остров, на Ледницу, в храм Ниолы, стану у священного огня, буду его стеречь и плакать, пока глаз моих хватит, пока они не погаснут… Или я жить перестану, или огонь не будет гореть — тогда конец моей муке… А теперь пойдем, сестра, я должна со всеми проститься, с домом, с очагом, с каждым углом, с порогами, стенами, лошадьми, со всем, что живо или мертво, что я так любила…

Дива торжественно прощалась со всем, заключавшимся в доме ее родителей. Женщины сопровождали ее. Дива подошла к огню и бросила в него последнюю лучину:

— Прощай, мой домашний очаг, огонь мой… Не мне уже помнить, заботиться о тебе; не освещать тебе более моей прялки, не согревать мое озябшее тело. Огонь отца, матери, братьев, сестер моих… свети им светло, согревай их… Прощай…

Затем она подошла к большому чану, в котором приготовлялся хлеб.

— Здравствуй ты, с детства меня питавший хлебом… Будь всегда полон, пусть люди тебя уважают… Хлеб твой не будет уж более моей пищей…

Точно так же Дива простилась с порогом отцовского дома, с избами, сараями, с любимой буренушкой, с овцами, лошадьми, даже с собаками и колодцем, у которого она брала воду. Подойдя к колодцу, Дива взяла в руки ведро, почерпнула воды, и в последний раз напилась… Обняв сестру, братьев, всех женщин по очереди, Дива простилась со всеми, кланяясь в ноги… В последний раз перед нею открыли ворота и сейчас же закрыли, лишь только она очутилась за ними. Дива подошла к реке, к большим камням, на которых любил сиживать ее отец.

Никто не смел спорить с нею или отговаривать от этого путешествия. У забора стоял конь Домана, она велела пустить его на свободу.

Старая Велиха и два парня должны были провести ее к озеру. Самбор вызвался быть четвертым.