Свет мира - Халлдор Лакснесс

— Под юбкой я его не прячу, — ответила она и захлопнула дверь прямо перед носом у юноши.

Удары молотка доносились из сарая, стоявшего рядом с домом юноша пошел туда и увидел старосту за работой: к бровям у него прилипли опилки, волосы были в стружке.

— Какого черта тебе здесь надо? — спросил староста. Юноша всегда терялся, когда с ним разговаривали грубо. Обычно он старался подыскать достаточно смиренный и христианский ответ, но случалось, что такой ответ было не так-то легко найти.

— Ну, язык у тебя отсох, что ли? — спросил староста.

— Эту ночь мне пришлось провести на улице, — сказал юноша, надеясь своей жалобой пробудить сочувствие в этом черством сердце.

Но староста ответил:

— Поделом тебе.

— Я решил попросить у тебя помощи, — сказал скальд.

— Помощи? От меня ты ее не дождешься, черт бы тебя побрал. Работать надо. Отправляйся таскать камни! Ты совершенно здоров! И больше не приставай ко мне!

Другого ответа скальд не получил, а продолжать разговор, занимая столь невыгодную позицию, у него не хватило смелости. Но он все-таки еще постоял немного в дверях, когда староста снова вернулся к своей работе. Вот тебе и кофе с хлебом. Все просящие всего мира стояли так с незапамятных времен, они толпились у скальда за спиной, невидимые, но в то же время более реальные, чем все, что можно было увидеть человеческим глазом, тысячи миллионов голодных, продрогших, ночевавших под открытым небом людей, которые, к сожалению, не были ни полоумными, ни умирающими, ни парализованными. Скальду стало немного не по себе, когда он подумал обо всех этих людях. Потом он побрел прочь.

Дети были уже на ногах, они гомонили в канавах и на заборах. Теперь у скальда не было никакой определенной цели. Дом в Скаульхольте был единственным местом, где его, очевидно, приютили бы, но ему было еще не настолько плохо, чтобы он захотел назваться сыном старухи, которой так повезло в жизни. Однако он сам не заметил, как оказался на том же месте, где стоял накануне. И девушка из домишка на другой стороне дороги стояла там же, где и вчера, прислонившись к одному косяку и уперев ноги в другой; она смотрела на дорогу, волосы у нее были растрепаны, на щеках цвел румянец юности, грудь была высокая, на ногах дырявые чулки. Пустяки, что на ней старые туфли, она была прекрасна и богата, стоя в дверях своего дома. У юноши затрепетало сердце, и он вмиг позабыл о своих бедах, но сегодня девушка не смотрела на него, она даже не заметила его, вглядываясь куда-то вдаль.

— Добрый день, — сказал он.

Она не ответила, по-прежнему глядя вдаль, и когда он наконец поздоровался с ней еще раз, она подозрительно, искоса взглянула на него.

— Моросит сегодня, — заметил юноша. Она опять ничего не ответила.

— Хоть дождь и небольшой, а мало-помалу промокнешь до нитки, — сказал он и кашлянул, словно у него начиналось воспаление легких.

Молчание.

Ах, как ему хотелось бы растопить лед, сковывавший ее юную душу, и получить у нее хотя бы глоток горячего кофе, но девушка больше не желала ни слышать его, ни видеть. Она стояла в дверях своего дома, закованная в ледяной панцирь, несмотря на то, что весна была в полном разгаре и сама она была похожа на юный, только что распустившийся цветок.

Тогда он сказал с горечью, на какую только был способен:

— Тяжело, когда не имеешь, где приклонить голову.

Она взглянула на него из своего бесконечного далека и спросила:

— Не имеешь чего?

— Дома.

— А-а-а… Правда? А почему?

Это было похоже на телефонный разговор между двумя отдаленными городами.

— Тот, у кого нет дома, — сказал он, — в сущности, потерял душу.

— Ха, потерял душу! — сказала она. — В жизни не слышала ничего подобного. А разве ты не можешь жить у старой Туры в Скаульхольте, по ту сторону дороги?

— Нет, к несчастью, я больше не прикован к постели и я не парализован, хотя бы частично, — ответил он с возрастающей горечью.

— Послушаешь тебя, в дрожь бросает, — сказала она. — Видно, все-таки правда то, что о тебе говорят.

— А что говорят?

— Да что ты тронутый.

— Кто так говорит?

— Да все. Ты и выглядишь как ненормальный. Почему вот ты такой высокий?

— Потому что я много лет пролежал в постели.

— А почему у тебя такие странные волосы? И почему ты под курткой повязан платком? И почему у тебя такие длинные руки? Нет, ты ненормальный, это точно.

У юноши не было сил опровергать столь обоснованнее обвинения, и он неподвижно стоял на дороге, измученный, окоченевший, сжимая под мышкой свои книги.

— Ну ладно, — сказала она: видно, совесть не позволила ей добивать лежачего, — все-таки я приглашу тебя выпить чашечку кофе, если только он у меня найдется, да если и не найдется — тоже, ха-ха-ха!

— Большое спасибо, — сказал он.

— Вряд ли у тебя есть деньги, чтобы купить баранок? — спросила она.

— Нету, — ответил он. — У меня никогда в жизни не было денег.

— Никогда не было денег? — удивилась девушка. — Брось трепаться!

— Честное слово, — сказал он. — Я даже не смогу отличить одну монету от другой. Я только один раз видел монету. Она была золотая.

— Золотая? Да ты рехнулся!

— Такие монеты получают великие скальды и мудрецы в других странах, когда состарятся, — объяснил он.

— Нет, ты точно ненормальный, — решила девушка.

Домик, в котором она жила, был небольшой, переднюю половину занимала кухня, заднюю — комната. Девушка усадила Оулавюра на ящик рядом с плитой. Здесь была горячая вода в котелке, блаженное тепло, особенно после ночи, проведенной на улице, и никаких огорчений, покой и отрада для бездомного сердца, которому некуда податься.

— Собственно, угощать мне нечем, — сказала девушка, — у меня есть лишь полпачки цикория. Вообще-то цикорий не так уж плох для таких бедняков, как мы, ха-ха-ха, даже слишком хорош, хотя мы и не желаем его пить; зато я могу тебе дать ржаной лепешки, а ржаная лепешка— это всегда ржаная лепешка. И маргарина тоже немного найдется, мажь, если хочешь.

— Нет слов, чтобы выразить мою благодарность за твое сердечное отношение к чужому человеку, — сказал скальд. — И пожалуйста, не извиняйся, ведь самое главное — сердечность, а не кофе или цикорий.

И он поведал ей обо всем, что с ним случилось с тех пор, как они расстались: он оказался непригодным таскать камни, ночь он провел под открытым небом, утром воскресил покойника, староста прогнал его ни с чем. Вдобавок ко всему его начало мучить сомнение, действительно ли Богу так необходимо испытывать именно того, кого он любит.

Она слушала юношу, дивясь его голубым и я глазам, правильным чертам лица и необыкновенным волосам. Она даже попыталась разрешить его участь и устроить его будущее, заявив, что, когда ему нечего будет есть, он всегда найдет у нее кусок соленой рыбы. Он поинтересовался, как ее зовут, ее зовут Вегмей Хансдоухтир, или просто Мейя из Брехки, дом их называется Фаграбрехка, а корову зовут просто Буренка, ха-ха-ха! Он как завороженный смотрел на нее, потом спросил:

— Прости меня, пожалуйста, а ты помолвлена с кем-нибудь?

— Почему ты об этом спрашиваешь? — быстро спросила она и невольно скользнула по себе взглядом, словно испугавшись, что по ней что-то заметно.

— Да просто мне трудно себе представить, чтобы такая красивая и благородная девушка была еще ни с кем не помолвлена.

— Нет, вы только послушайте его! И это говорит человек, который не годится даже на то, чтобы таскать камни!

— Зато я мог бы сочинить о тебе стихотворение, — сказал он.

Она повернулась к нему, взглянула на него весело и удивленно, всплеснула руками и спросила:

— Ты скальд?

— Да, — ответил он серьезно и надменно.

— Тогда я сбегаю к соседке и попрошу взаймы немного кофе и баранок, если у нее есть, — сказала девушка и убежала.

А он, пока она бегала за кофе и баранками, принялся сочинять о ней прекрасное стихотворение, и когда она вернулась, стихотворение было уже готово. В нем упоминалась и величественная морская дева и золотое ложе. Таких чудесных стихов девушке еще не доводилось слышать. Она принесла горсть кофейных зерен, высыпала их в мельницу и начала молоть, разнесся крепкий аромат кофе.

— Вот теперь я уже придумала, кем тебе стать, — заявила она. — Ты должен стать пастором.

Он задумался над ее словами, потом сказал:

— Не знаю, достаточно ли искренне я верю в Бога и достаточно ли я добр. Со мной произошло чудо, а мне кажется, будто ничего особенного и не случилось. Я даже не испытываю чувства благодарности. А иногда я начинаю сомневаться в том, что добро победит.

— Ну, это пустяки! — заявила девушка. — Какое имеет значение, во что верят пасторы, некоторые люди говорят, что они вообще ни во что не верят. Самое главное, что ты станешь благородным человеком и важным господином, а ты непременно должен им стать, это я тебе говорю. Как можно заставлять человека с твоими руками, твоими глазами и твоими волосами таскать камни? Это позор! Послушай, я знаю, что тебе следует сделать, как только ты напьешься кофе. Ты должен тут же отправиться к пастору Брандуру, он уже старый и, конечно, скоро умрет; скажи ему, что ты хочешь учиться на пастора, чтобы, когда он умрет, занять его место.