Оранжерея - Чарлз Стросс

Перемотка вперед:

Иметь дело с гражданскими, как только мы захватим тут власть, будет очень сложно, потому что все они подверглись действию Короля в Желтом – его исходной версии, несущей цензурную нагрузку, а не более позднему хакнутому инструментарию разных религиозных полиций и когнитивных диктатур. Цензурная нагрузка Короля не только стирает запретные воспоминания – она имеет тенденцию оставлять споры в мозгах своих жертв и бэкдор-загрузчик в их модемах, и, если те загружаются в уязвимые A-ворота, эта дрянь может активироваться и заразить воротную прошивку. Так что мы должны собрать всех в этом жилом комплексе, который только что расстреляли из бластеров и порезали на ремни мечами, и переправить через наши собственные грубые дезактивационные ворота.

Здесь вступает в игру логика сна: их ворота – технически продвинутые, элегантные продукты зрелой технической мысли. А наши сляпаны как и из чего попало, на очень скорую руку, с опорой на жалкие крупицы чудом уцелевших знаний. Мы собирали их в дикой спешке и едва поняли, как далеко забрался вирус – а он охватил все А-врата Насущной Республики, – так что они неэффективны и медлительны. Да, работают – но с просто чудовищной задержкой. Сейчас они пашут в одностороннем режиме, разбирая и каталогизируя граждан, чтобы потом проверить их на вирусы и перевоплотить. Поскольку мы не защитили все подходы и другие узлы Шестиперстого Зеленого Королевства сопротивляются нам в яростном отчаянии, нужно действовать быстро.

Примерно через пять тысяч секунд сбора сопротивляющихся гражданских лиц и подачи их к воротам группа майора Нордака посылает мне новый приказ. Тела замедляют процесс, говорится в нем. Просто соберите головы. Мы воскресим всех, как только возьмем ситуацию под контроль.

На палубе J, куда мы всех согнали, находится огромная толпа мирных жителей: все – в замешательстве и страхе. Мы вдвоем тащим их по одному через дверь, говоря, что проводим обработку. Кто-то упирается, но с человеком-танком при полной экипировке спорить нет смысла, поэтому, нравится или нет, они идут с нами; ушибы и переломы – цена, которую платят упрямцы, вот и все. Мы проводим их через внутренний проход, который не отворяется, пока внешние проходы не закрыты наглухо. А когда на другой стороне глазам гражданских предстает гора обезглавленных трупов у штурмовых ворот и Лорал с мечом в тяжелой руке, начинается дикое яростное сопротивление.

Грязную работу мы выполняем по очереди – иначе никак, ибо она напряженная, да и просто морально тяжкая. Я хватаю трепыхающуюся жертву – всякие попадаются: то толстая женщина-орточеловек; то старик, которому замена тела не помешала бы. Многие из них запустили себя, одряхлели, отказываясь обновляться в А-воротах из страха перед Королем в Желтом, – обезглавливаю, а тело укладываю на скользкий от крови пол зала. Они кричат, иногда обделываются от страха, когда Лорал вгоняет ворпальный меч им в загривки – между позвонками С7 и Т1. Щелчок кнопки активации, и кровь плещет по сторонам; ее так много – никогда не подумаешь, что жидкость из человека может бить фонтанами. И крики обрываются. Лорал опускает меч, я – тело и подбираю с пола голову, скользкую от крови, с дергающимися от постампутационного шока веками. Головы бросаю в А-ворота – так быстро, как получается, – и те проглатывают их, считывают содержимое черепа и, надеюсь, успевают выгрузить их до того, как все когнитивные связи рушит осмотический стресс-индуцированный апоптоз. Затем Лорал хватает выброшенное тело и швыряет его в угол, в общую кучу, которую один из наших товарищей по спецназу время от времени увозит на погрузчике для поддонов, пока я с помощью турбонасоса безуспешно пытаюсь осушить море крови, что плещется у наших ног.

Это отвратительная и неприятная работа, и хотя мы вошли в раж и работаем на предельных скоростях – убиваем в среднем всего одного гражданского каждые пятьдесят секунд. Мы работаем уже сто килосекунд – одна из восьми бригад, брошенных на задание; обрабатываем, может, шестнадцать тысяч человек в день. И это просто мое горькое невезение, что, когда двери открываются и парни с другой стороны швыряют в нас следующее тело, отбрыкивающееся и кричащее во всю глотку, моя очередь браться за меч. Лорал удерживает жертву, я поднимаю клинок и смотрю в испуганное лицо. В зависимости от того, какая это вариация кошмара, я вижу, что оно – мое собственное или, что много хуже, принадлежит…

– Кей —

Я вскакиваю, захлебываясь криком, и кто-то баюкает меня в своих объятиях. Я вся в холодном поту и неудержимо дрожу. Я медленно осознаю, что нахожусь в постели и только что сбросила одеяло. За окном – лунный свет, я нахожусь в симуляции Юрдона—Фиоре—Хант, и неважно, насколько плохи дела днем, – они не могут сравниться с тем, насколько плохи дела в моих снах. Изнутри рвется жалкий скулеж побитой собаки.

– Все в порядке, ты проснулась! Никто тебе не навредит! – приговаривает Сэм, гладя меня по плечам. Я прислоняюсь к нему и умудряюсь превратить всхлип во вздох. Мое сердце колотится, словно жало отбойника, снимающего дорожное покрытие, кожа становится липкой. Рука Сэма крепче обнимает меня.

– Может, расскажешь, что тебя так мучает? – тихо спрашивает он.

– Да все этот… ужасный… повторяющийся сон. Память… думаю, не удаленная до конца… из прошлой жизни. Я хотела избавиться от нее… а она возвращается… преследует. – Я говорю сбивчиво, во рту кисло, и я не до конца проснулась – вуаль теней минувшего еще застилает глаза. – Что… как ты тут оказался?

– Услышал, как ты мечешься и визжишь во сне, – пояснил Сэм. – Подумал, что у тебя какой-то припадок.

Справедливо. Это не такая редкость даже в мои годы. Я приподнимаюсь на руке, но не отстраняюсь от Сэма. Вместо этого вытаскиваю другую руку из-под одеяла и крепко его обнимаю.

– Амнезия многое забрала у меня, – медленно выговариваю я. – И если то, что мне снится – настоящая часть моей прошлой жизни… хотела бы я, чтобы она так и осталась забытой.

– Сон ушел, – успокаивающе приговаривает Сэм, и я крепко его обнимаю.

Он большой, серьезный и солидный. Большой Серьезный Сэм. Я прижимаюсь лицом к впадине на его шее и вдыхаю запах его тела. Рука на моих плечах сильная, крепкая. О да, как и весь Сэм. Мои ребра дрожат, я сдерживаю нервный смех.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Нормально, – мурлычу я ему в шею.

Я достаточно проснулась, чтобы заметить, что я не единственная, кто спит голышом в этом доме. Меня это не волнует – я верю, что он не возьмет меня силой и не сделает того, чего я не хочу. Он каким-то образом перешел порог между неуверенным незнакомцем и другом, а я даже не заметила, когда это произошло. Теперь я не хочу быть одна, и обнять его – самая естественная