Борьба на Юге. Тревожная весна 1918. - Alexandr Dornburg

линии открыть по большевистским автомобилям огонь и не допустить их к окопам, он мне легкомысленно ответил, что казаки отказываются стрелять в противника, едущего к ним с белыми флагами. Только на одном участке и то хитростью, при помощи коварного Шэн Сю-Чена и его китайцев, нам удалось захватить и спеленать одного матерого главаря делегации красных. Он был доставлен в штаб и оказался казаком Лагутиным, тупоумным алкоголиком с лицом обезьяны. Плод греховной любви бульдога с кашалотом. Я лично его опрашивал и скажу, что держал себя он крайне вызывающе, не по чину берет, очередной "Наполеон".

-- Слушай ты, недомерок сифилитичной потаскушки, я вспорю тебе живот и продам твои потроха китайцам на жаркое, если захочу, и не потому что я полковник, а ты - обычный рядовой, а потому что я злобный сукин сын, а ты тупая трусливая гнида, - взорвался гневом я при виде подобного мерзкого коллаборациониста.

После короткого опроса, предатель был предан "Суду защиты Дона". Его судили и приговорили к смертной казни. В тот же день он был повешен на самом видном месте в станице.

- На изменника казачеству и служителя сатаны, -- говорил один казак, комментируя происходящее -- жаль тратить патрон.

- Вы только посмотрите, - размышлял в слух другой - какая это мерзкая тварь! Жирный ублюдок!

Теперь уже казаков, продавшихся большевикам, ненавидели и презирали все поголовно.

Столь строгая и быстрая кара сразу отрезвила казаков, а вместе с тем у них сильно возросла ненависть к большевикам. Красные сами увеличивали ее тем, что делая постоянные налеты на станицу Кривянскую, они грабили казачье имущество и многое увозили с собой в город. Больше всех были озлоблены на большевиков, конечно, Кривянцы. Они негодовали на красных и своей кипучей злобой заражали и остальных казаков. Особенно беспощадно и жестоко расправлялись Кривянцы с красными мародерами. Их обычно приводили в Заплавы, где на центральной площади- Майдане - всенародно судили. Суд и расправа были коротки. Нередко в них принимали участие и женщины-казачки. Были случаи, что мародеров засекали на смерть. Остановить и запретить подобные народные расправы было тогда совершенно невозможно.

Да к тому же и большевики сами служили нам отличным примером в этом отношении, они не щадили наших пленных, особенно офицеров. Последних они часто немилосердно мучили. Выкалывали им глаза, как в боях под Александровск-Грушевском или вырезывали на теле лампасы и погоны, то есть с живого сдирали с ног и плеч полосу кожи, шириной примерно в 7 сантиметров.

Кроме этого, к моей огромной радости опять отличилась моя самодельная зенитка. Большевики повадились использовать аэроплан для воздушной разведки, и заодно разбрасывая над нашими позициями свои лживые прокламации. На третий день удалым казакам-зенитчикам удалось удачно подловить "красного сокола" и жестко приземлить его носом в землю. Только долго еще над степью чадил дымок от обломков самолета и горящего топлива. Больше красные к нам долго еще аэропланы не посылали. Или самолеты пока у них закончились или дурни пилоты. Да и моторы для самолетов сейчас все импортные, так что эти штуки даже у богатых большевиков ныне в большом дефиците.

Борьба становилась ожесточенной и беспощадной. Однако, настроение казаков Заплавской группы, нельзя сказать, чтобы было особенно устойчивым. То они горели желанием победить врага или умереть, то вдруг в минуты утомления, такая решимость резко сменялась малодушием. Тогда они глухо ворчали и говорили о ненужности и бесцельности борьбы с большевиками, которых им все равно не победить, так как за ними стоит вся Россия. В общем, мне трудно их винить, так как потенциальное соотношение сил составляло 100 к 1 не в нашу пользу.

Случались и худшие моменты, когда казаки не прочь были "замириться" с красными и выдать им своих старших начальников. То есть нас и нашими жизнями купить себе прощение от красных властей. Вся бравада, быстро слетела с нашей стихийной армии, расположенной преимущественно в чистом поле, смытая весенними дождями и вымороженная ночными холодами.

Такие колебания станичников от нас не укрывались. Приходилось поэтому направлять ум и энергию не только на ведение боевых операций, но и зорко следить за настроением наших дружинников. Надо было все время поддерживать в них бодрость духа и решительно устранять причины и явления, могущие на них действовать отрицательно. А иначе рано или поздно проснешься поутру с перерезанной глоткой да с хатой в огне.

Нам было ясно, что первая же неудача, могла бы погубить все дело и оказаться гибельной своими последствиями для командного состава. Поэтому требовалось сколачивать войска и закалять их дух только на победах.

Большую помощь в деле сколачивания Заплавских войск, оказывал командованию "Совет Обороны", переименованный 8-го апреля во "Временное Донское Правительство".

В тот момент, когда большинство умов было захвачено повстанческой энергией, и отважные сердца бились счастьем и верой в свободу, это был исподволь создавшийся орган, временную власть которого никто не оспаривал, и в котором власть военная черпала силу и авторитет в своих действиях.

Командный состав, зародившейся армии тесно жил и работал с "Советом Обороны", который разделял с ним все тяготы боевой жизни. Без преувеличения могу сказать, что эти дни совместной работы в Заплавах, -- лучший пример единения власти военной и гражданской.

В дни боевой тяжелой работы долетали до нас различные слухи. В один из светлых весенних дней, прибыли из-за Дона казаки и рассказали нам обстановку в Кагальницкой станице и о своей борьбе с красными. Они просили нас помочь им снарядами и патронами. Их прибытие было для нас особенно дорогой вестью. Как-то невольно исчезало чувство жуткого одиночества в борьбе с большевиками и увеличивались шансы на конечный успех. Мы наладили