Дикая весна - Монс Каллентофт

Прошло немало времени.

И вот теперь она стоит одна в тесном помещении.

Убирает с лица прядь светлых волос, ощущает усталость, однако ей хотелось бы видеть сейчас рядом с собой Зака.

То, что начиналось как невинное приключение на стороне, стало для нее чем-то большим – и все получилось совсем не так, как ей представлялось. Теперь она вдруг осознает, что ей мыслилось все как раз наоборот – что она будет играть с ним в игру страсти, что она будет управлять процессом и вертеть этим грубым, словно вырубленным из деревяшки топором, полицейским.

«Он использует меня. Когда хочет. А не я его. Между тем сексуальное общение с Калле прекратилось вообще, я его не переношу, а его это, кажется, вполне устраивает. Бывает ли нам вообще весело вместе?

Неужели я влюблена в Зака? Не хочу даже думать об этом…»

Вместо этого она громко ругается, чтобы заглушить свои мысли, начинает размышлять о трех изъятых ими компьютерах и о том, что вагончик являлся как бы маленьким технологическим центром.

Она стоит неподвижно, вдыхая затхлый воздух – запах бедности, дешевого отпуска в кемпингах, сигаретных окурков и пустых бутылок, немытой посуды из-под фасолевого супа, и снова произносит:

– Проклятье!

«Мы что-то пропустили», – думает Карин, встает на колени, шарит руками вдоль краев пробкового пола, трогает плинтусы рядом с диваном, но те сидят намертво – похоже, к ним никто не прикасался с тех пор, как был построен прицеп. Она продолжает поиски в той части, где расположены кухня и туалет, ползает на четвереньках – и вновь возвращается туда, откуда начинала поиски.

Поднимается.

Кухонные шкафы привинчены к потолку.

Но разве потолок не ниже, чем он должен быть?

Карин снова встает на один из встроенных диванов, открывает кухонный шкафчик, достает барахло, которое только что сложила обратно, засовывает пальцы одной руки под верхнюю кромку и нажимает.

Потолок внутри шкафа вдруг отсоединяется, падает вниз, увлекаемый неодолимой силой, – и пальцы Карин касаются холодной стали.

Она роется дальше.

Достает свои находки.

«Узи». «ЗИГ-Зауэр». Три гранаты. Она продолжает рыться в пространстве между потолком вагончика и наружной крышей, и вдруг ощущает пальцами нечто вязкое.

Может быть, следовало бы соблюдать осторожность?

А что, если тут заложена бомба?

Однако она не в силах сдерживаться, тянет на себя пакет и видит нечто – это похоже на три больших упаковки со взрывчатым веществом, белые кристаллы за полупрозрачным полиэтиленом, которых достаточно, чтобы взорвать целый квартал Линчёпинга.

Осторожно, Карин!

– Мне нужна помощь! – кричит она полицейским, которые, как она надеется, все еще стоят снаружи. – Срочно!

И тут Юханнисон слышит резкий агрессивный звук – писк, проникающий в плоть и кровь, и дальше, куда-то за пределы спинного мозга.

– Мы ничего не знаем.

Допрос трех других активистов ничего не дал.

– Да, у него действительно был открыт тот сайт, когда мы вошли, но ведь на этот сайт сейчас пялится большая часть Швеции, не так ли?

Вальдемар Экенберг был неудержим. Разбил губу Конраду Экдалю, однако добиться чего бы то ни было ни от кого из них не удалось.

Свен Шёман сидит в своем кабинете, устало опустившись в черное кожаное кресло.

Часы показывают половину третьего утра, но светать еще не начало. Он думает о том, как идут дела у Карин в вагончике-прицепе.

Удалось ли ей что-нибудь найти?

Полицейские из оперативной группы уже дома, в своих постелях, сам же он решил урвать несколько часов сна в комнате для отдыха – этого дивана ему вполне хватит.

Все это время он ходил от одного помещения для допросов к другому.

Трое растерянных, сбитых с толку молодчиков, похоже, говорили правду. Они сказали, что собрались в вагончике, чтобы выпить, – они понятия не имели, что Юнатан Людвигссон может иметь какое-то отношение к Фронту экономической свободы. София Карлссон, сознание которой теперь полностью прояснилось, кажется, тоже говорит правду.

Это ставит в тупик.

Но, возможно, у Юнатана Людвигссона было множество других сообщников.

Или он просто работал с одним напарником.

Свен думает о своей жене, спящей в постели дома, на вилле.

Дорого бы он отдал, чтобы прижаться сейчас к ее жаркому телу.

Свен закрывает глаза.

Может быть, ему удастся заснуть прямо здесь, в кресле?

Но нет, тогда откажет спина.

Он встает.

В эту минуту звонит телефон. Свен успевает подумать: «Это наверняка Карин. Она закончила работу в вагончике».

Глава 25

Что происходит ночью, когда опускается тьма?

Мы видим, как ты спишь, Малин.

Ты вернулась домой, некоторое время смотрела на спящую Туве, а потом легла и заснула, не раздеваясь.

Но мы понимаем, что ты устала. То, что случилось с нами, бередит твой мозг, сердце, душу.

Кто совершил над нами зло?

Юнатан? Прихожане аль-Кабари? Или те, которые обожают мотоциклы? Кто-то еще? И что произошло там, в вагончике?

Кто взорвал бомбу в Линчёпинге в прекрасный весенний день?

Чего добивается зло? Пытается ли оно добраться до сидящих взаперти мальчика и девочки? Тех, которых ты должна поскорее спасти, Малин.

И все остальное, Малин.

Как твое тело громко требует чего-нибудь выпить.

Твоя мама. Твой папа и Туве. Со своими тайнами. Мы любим тайны, но не такие.

Зубы варана, Малин.

Кровожадные звери проснутся в своих берлогах сегодня ночью.

Кто движется в сторону больницы? Где мама борется, сама не зная с чем, в своей больничной койке в одинокой палате.

Что-то черное приближается к ней.

Проснись, мама, проснись!

Нет, не просыпайся.

Приходи к нам. Не просыпайся, не просыпайся больше никогда.

Малин спит, подложив руки под голову, но это не спокойный сон ребенка.

В ее снах ей являются лица.

Ее мама стоит в черном углу и возмущенно ругается, но никаких отчетливых слов не доносится из ее рта, лишь нечленораздельные звуки, которые, кажется, режут тело Малин на куски. В другом углу комнаты девочки Вигерё играют с двумя другими детьми. Они возят машинки из «Лего» туда-сюда, по какой-то заданной траектории, напоминающей о том, как самый первый человек в истории чего-то пожелал.

Папа стоит с протянутой рукой, хочет дать ей куклу – маленького пупса, который тянет к ней свои пластмассовые ручки, словно желая сказать: «Помоги мне, Малин! Спаси меня!» – и Туве смотрит на нее, стоя посреди комнаты, а в ее глазах отражается совершенно незнакомый пейзаж, где розовые облака тают вдали над пылающим горизонтом.

Лица появляются и исчезают. Лицо Свена Шёмана, Карин Юханнисон, Мухаммеда аль-Кабари, Юнатана Людвигссона, Дика Стенссона. Они смеются над ней, кричат: «До чего же ты глупая, черт подери!» Затем поле зрения во сне сужается до черной точки уплотненной материи, где все злые дела людей и все их противоречащие интересы сливаются воедино, и тут ее барабанные перепонки взрываются, кожа тает, стекает с тела, окровавленные руки, ноги, пальцы, глаза и сердца сыплются с неба, как огненный дождь. Медведь ест медвежонка в пещере на одиноком забытом острове, съедает свое собственное дитя.

Аллах акбар, Аллах акбар, Аллах акбар.

Хор звучит все отчетливее среди сугробов из черной пыли – последней картинки из ее сна.

Аллах акбар.

Слова превращаются в свистящий звук, и девочки повисают перед глазами Малин. Они и испуганы, и спокойны одновременно, и во сне она знает, что все уже произошло и будет происходить еще.

Потом становится тихо.

Как после внезапного взрыва.

Ей тяжело дышать, она делает мощные дыхательные движения, но воздух не поступает в легкие, недостаток кислорода давит, но в конце концов ей удается повернуться на бок – она спала, уткнувшись лицом в подушку.

Малин делает глубокий вдох и исчезает в пустом черном сне, похожем на смерть.

Юнатан Людвигссон лежит на кушетке в камере.

Спать он не может. Охранник просовывает голову в окошко на двери.

«Проверяет, не покончил ли я с собой, – думает Людвигссон. – Ищейки наверняка разнюхали, что хранится у меня в тайнике.

И что теперь будет?

А мне наплевать.

Лучше молчать. Как я делал до сих пор. Остальные ничего не расскажут, потому что ни о чем не знают.

Есть вещи, которые больше меня, – что может быть более невероятным, чем взрыв! Такое случается, но такого не бывает. И одно я точно знаю – тот, кто не подаст голос, как бы и не существует.

Сейчас на планете идет борьба. Между нами и природой. Между нами и нашей собственной сущностью, и в этой борьбе все средства хороши.

Хотя, вероятно, на этот раз я… мы зашли слишком далеко».

В камере холодно, оранжевое казенное одеяло не греет, все тело ноет, и тут вновь распахивается окошко на двери, и он видит черный глаз.