Проклятие Айсмора - Ольга Зима

нашем городе. Убивает так, как мы с тобой не сумеем, даже если все знания в кучку сложим.

От этих слов мурашки пробежали у Бэрра по рукам и спрятались, подлые, на спине.

— Мои-то уже, наравне с секретарями — те еще болтушки, даром, что мужики, — трепаться начали, что дело в Темных Людях, что приходят по гнилые души… Убивают ведь таких гадов, что только мир чище становится. Разве Том не вписывается в благостную картину, кровью писанную. Его не мучили, убили быстро, словно оказался он не там, где надо. Слушай, Бэрр. Поговаривают, видели кого-то подозрительного на пристани.

Бэрр там тоже кое-кого заприметил. Но промолчал, ибо кроме фразы «подозрительный тип» поделиться с начальником Управы было нечем. Айаз, побарабанив пальцами по столу, продолжил:

— Примет особых назвать не могут, да я пока и не расспрашивал. Мало ли болтают в Айсморе. Но знаешь, висит в умах людей что-то темное… А тут еще эти убийства.

Аезелверд вздохнул, явно недовольный. Он не улыбался, и смерть, витавшая рядом, подступила к комнате во всей своей печали.

— Их хранить дольше мы не можем.

— Значит, не храните.

Айаз глянул на Бэрра и, получив утвердительный кивок, нажал на педаль. Трупы, с уже привязанными к их ногам грузами, плавно съехали с наклонившихся скамеек в открывшийся в полу широкий люк, что вел в быстро бегущую воду, в сильное течение. Если тела, покинувшие Последние стены, и всплывали где, то разве посередине озера.

Здесь уже нечего было смотреть, оставалось только делать выводы — добавить постов и патрулей. И надо все-таки идти к виниру. По дороге нужно еще раз поговорить со всеми встречающимися стражниками, веско и основательно напомнить, что сладкий сон по ночам легко может превратиться в вечный.

Бэрр замялся на мгновение. Просить он не привык, приказывать не хотелось.

— Слушай, Айаз… У тебя есть свободные люди?

— Да найдется. А что?

— Можешь глянуть на пару мест?

Проклятый корсар и его карты никак не шли из головы. Может, свежий взгляд заметит новые детали? Решив не слишком откровенничать, Бэрр объяснил сухо и коротко, что тоже видел кого-то на причале. Спугнул, тот сбежал, а карта осталась. Показал на своей те места, где ничего исключительного не было — обычные каналы, пара причалов, несколько домов.

Аезелверд сразу согласился помочь, чем немало удивил Бэрра. Но выглядел глава управы тоже озадаченным. Глава управы предложил на всякий случай обойти дома неподалеку и пообещал, что сделает это лично.

Бэрр уже почти дошел до порога, но покосился в единственное окно комнатушки. Облачность серела и плотнела все больше, по каналу пробегала легкая рябь, словно на него дул кто громадный.

— Вода поднимается, — обернувшись, бросил Бэрр. — Вы не замечаете, а грядет буря и потоп.

Айаз лишь пожал плечами и улыбнулся.

— Ну, поштормит и затихнет, — заметил он. — Айсмору не привыкать, не береговая деревня.

Бэрр вздохнул: не в его привычках было спорить с безмятежностью и наивностью. Надо выдвигаться в ратушу и там под доклад о вещах, которые могли порадовать градоначальника, просить оповестить жителей о надвигающейся беде.

Доказательств никаких не было, как не было и уверенности, что буря пройдет стороной. Однако попробовать увести хотя бы часть людей в безопасное место с прочными сваями нужно попробовать. Хотя бы часть. Но увести.

И только эта мысль заставила Бэрра отправиться в ратушу. Каждый шаг по лестнице давался с трудом, от одновременно льстивой и злой улыбки секретаря чуть не вырвало.

Бэрр уже стоял в приемной, готовясь войти. Вчерашние думы завертелись в голове, наваливались еще пуще, еще хуже… поднимали со дна, прокручивали в памяти сделанное за долгие годы и несовершенное.

Он яростно потер лицо.

Секретарь за эти секунды куда-то смылся, с перепугу бросив недописанное письмо. Обгрызенное перо, не долетев до чернильницы, растекалось на столе печальной кляксой. Ну хоть на обувь таращиться не будет.

Все-то от него шарахаются сегодня.

Бэрр сам распахнул массивные двери…

…И теперь стоял перед виниром после обычного приветствия, со скрытым злорадством не торопясь докладывать о порученном предупреждении на выселение. Словно пока он не доложился, ничего и не случилось. Молча наблюдал, как радостное ожидание стекает с обрюзглого лица винира, сменяясь недовольством и раздражением.

— Я… — прокашлялся винир, — так понял, никудышная твоя душа, ты никуда не ходил. Исполнение закона вдруг стало для тебя необязательно. Я уже не уверен ни в чем — ни в тебе лично, ни в твоих способностях разобраться с самой пустяковой задачей, ни в твоих…

— Простите великодушно, что перебиваю вас, — вежливо произнес Бэрр. — Он съедет.

— Ты так уверен? Ты получил подтверждение? Ты даешь мне слово или гладишь языком по чешуе, чтобы успокоить?

— Не извольте сомневаться в вашем покорном слуге, милорд. Если он не сделает этого в течение указанного срока, я лично вышвырну его из дома. Вместе с челядью, женой, детьми и прочим хламом. Не в первый раз.

Слова эти вызвали у винира неприкрытое удовольствие, большее, чем можно было ожидать от простого, хоть и быстрого исполнения неприятного приказа — и это немало удивило Бэрра. Как удивило и то, что начальник не одернул своего не в меру разошедшегося подчиненного, хотя всегда считал излишнее почтение скрытой дерзостью, а выставление себя бессердечной сволочью — принижением власти.

Первый помощник дерзил. Дерзил вдвойне, а винир улыбался. Затем перемигнулся с любимым деревом, а оно ответило хозяину приветливым шевелением листочков. Бэрра передернуло.

Градоначальник развернулся к нему:

— Ты не нравишься мне, мой мальчик, не нравишься. Ты плохо выглядишь в последнее время. Что происходит? Ты же знаешь, я всегда готов помочь тебе. Тебе, твоей семье, твоим близким…

Взгляд его стал медовым, слова — кривыми, и оттого все вместе — неприкрыто издевательским. Бэрр поклонился, пряча лицо под прядями и выкрадывая миг для спокойствия, откинул волосы и скрестил руки на груди.

— Можешь рассчитывать на меня, — винир тяжело прошелся перед Бэрром. Остановился и ткнул пальцем в грудь. — Не забывай об этом, мой мальчик. Не забывай!

Винир палец и взгляд не убирал, а Бэрр молчал, сколько было возможно. А потом вдруг понял, что не может вымолвить ни слова.

…Стемнело, откуда ни возьмись, налетел ветер. Потянул щупальца холод: промозглый, пронизывающий, мертвящий. Застарелая боль пронзила спину, сжала грудь. Зажурчала вода, стекая по резко приблизившимся стенам, что вот-вот грозили сомкнуться. Прелые листья вперемешку со стылыми каплями падали на плечи, поглощаясь