Сказки Белой Горы. Часть III - Александр Сергеевич Глухов

25 декабря холода отпустили. В католическую и протестантскую рождественскую неделю достиг пика военно-политический кризис вокруг Украины. Политическая и армейская верхушка «незалежной» отчаянно труся, вереща и оглядываясь на Запад, завопила о грядущем со дня на день российском вторжении. Срочно стали готовить бомбоубежища, проводить учения по эвакуации людей. На экране замелькали кадры растерянного патриотизма. Темы споров сводились к вопросу: «Сколько часов потребуется русской армии для захвата Киева?»

Россия воевать не собиралась, но хохловласти, науськивыемые из Америки и Европы, так раздухарились, что жутко перетрусили, узрев полное нежелание коллективного Запада воевать за полубандеровскую недострану. Странные люди. Грозились поставить Россию на колени, отвоевать Крым и Донбасс. Шли на любые провокации и ухищрения для нагнетания взрывоопасной ситуации и … жалобно заскулили.

Путин, надо отдать ему должное, продемонстрировал мускулы в самое неудобное для недружественных стран время.

Никакой западный умник-правитель не рискнёт бросать в авантюру войны с непредсказуемыми последствиями свой народ и армию, да ещё накануне Рождества и Нового года.

Последнюю неделю года колонию сотрясали тотальные шмоны, случавшиеся дважды, а то и трижды за день. 29 декабря, в половине девятого утра заявился Костя, неся полный бокал чая. Человек в целом неглупый, он имеет не очень существенный изъян — лёгкую склонность к склеротизму, потому и таскается к нам за разными справками и уточнениями. Не менее трети кучаковой кровати занимала кошка Алиса — очень крупная особа чёрного цвета и необычайной сообразительности. Разлеглась она широко, но совершенно не протестовала против присутствия Александра Васильевича. Тот был не менее доволен: его третий день мучило повышенное давление, а пульс частил, как на приёме у высшего начальства, или в толкучке за водкой в горбачевские противнопамятные времена, а умное животное помогало снимать неприятные симптомы.

Костя засмотрелся на лежащую пару, попросил у меня взглядом пряник, и забыл зачем пришёл. Он принялся дуть на чай, мучительно вспоминая, но не вспомня, пробормотал:

— Ну вот, опять все забыл. Как увидел тебя с кошкой, так из головы выветрился вопрос. Хорошо лежите…

Довольный Кучак прищурился:

— Как на баштане в августе, под вечер: тепло, уютно.

Излишне мнительный гость, решив, что старик его разыгрывает, прихлебнув чай, проговорил с улыбкой:

— Ты давай словами глупыми не ругайся. Скажи честно: только сейчас придумал?

— Костя, неужели ты никогда не слышал слово баштан?

— Нет, конечно.

— Темнота! По-другому будет — бахча. Арбузы, дыни…

— Мозги мне не заплетай, они и без того перекручены твоим надувательством. Сидите тут на пару сочиняете небылицы. Я понял: вы соавторы — Цвёльф и Хамов.

Кучак осерчал:

Не городи глупости. Это ещё кто такие?

— Кто, кто. Не могу же я назвать вас Ильф и Петров.

— Хм, но почему тогда не Эльф?

— Сам посуди, какой из тебя Эльф? Он-то Хамов, -

— Костя указал на меня — самый что ни есть, вот ты под таким псевдонимом, выступаешь аж в двенадцати ипостасях.

Александр Васильевич с мудрым видом уцепился за редкую, коротковолосую бороденку:

— Спасибо за лестную характеристику, только я, любезный, не соавтор, а выполняю роль добровольного редактора — смотрю, чтобы он не слишком завирался, это, во-первых, а во-вторых, я надувательством отродясь не занимался. Даже песенка есть известного станичного автора, которого в журнале «Кубань» раза три печатали:

У баштана девок щучат,

Как спадает зной дневной.

Никого на свете лучше

Нету крали расписной.

— Вона как! — Костя перестал прихлёбывать из бокала, уважительно глядя на мудрого и довольного старика –

— Много, небось, нащучил?

— Где много? Меня самого сторожиха прищучила, так и пришлось остаток ночи провести, лёжа на её арбузах…

С утра тридцатого декабря прикатила неведомая комиссия. Сильно встревоженный начальник отряда посоветовал мне и Кучаку выйти со всеми на проверку. Понять-то его можно: мы могли вдвоём так задурить головы любой комиссии, что испортили бы начальству новогодний праздник.

Отряд, как обычно, разделили на две части. Он самый большой в колонии и не умещается между зданием барака и беседкой-курилкой, поэтому самых отпетых ставят к церковному алтарю. Между обоими шеренгами в пять рядов остается проход метра четыре шириной, ведущий к дверям. И вот, в сопровождении блестящей свиты колонийного начальства, одетого с иголочки, появились бог весть какие проверяющие (кто они мы так и не узнали), скромно одетые, похожие на волостных интеллигентов двое мужчин и хамоватая невзрачная дама с задатками базарной склочницы, активно сыпящая матом. На мужчинах были надеты не глаженные брюки без стрелок, скромнейшие шапки и куртки мышиного цвета. Их обувь не была грязна, но и не блестела, как у сопровождающих офицеров. Унылые сапоги дамы контрастировали с довольно новой курткой и цветом, и фасоном. Женщина откинула капюшон, открыв волосы, цвета преловатой соломы:

— Значит так. Есть жалобы на еду?

Народ растерянно замолчал. Вопрос сам по себе странный, как будто недовольство должно сводится к питанию и ни к чему больше. В присутствии начальства бессмысленно поднимать завесу проблем, это грозит серьёзными последствиями. Комиссарящим активистам и чиновникам важно пробежать галопом по объектам, чтобы поставить галочку в отчёте, а бедолагам осужденным всегда приходится задумываться о потенциальных репрессиях.

К счастью, активничала исключительно дама. Мужчины демонстрировали абсолютную апатию, глядя себе под ноги, всем видом показывая желание поскорее закончить мероприятие и, вероятно смыться поближе к дому и предпраздничному столу. Хамоватая мадам повернулась к начальнику колонии:

— Ладно, жалоб вроде нет. Теперь смотреть помещение!

Хмурый полковник отправил с комиссией зама, отрядника и опера. Когда они скрылись в дверях, он проворчал:

— Какого хрена она там не видела?

Я стоял в двух шагах и, конечно, не сдержался:

— Она может именно стремиться вдохнуть мужской дух.

Полковник взглянул сердито:

— Что, самый умный?

Сбить с толка фсиновцев не составляет большого труда, главное — сменить тему и нести любую чушь:

— Какой у тебя загар качественный, Егор Валерьевич.

Начальник опешил, с полминуты думал над моими словами и злобно на меня набросился:

— Какой загар? Я нигде не отдыхал. Только сочинять можете, да сплетни разносить. У тебя что, кукушка съехала? Это не загар, а грязь. Я неделю не умывался.

Как на грех, чёрт дёрнул меня за язык:

— Где же ты бомжевал?

Сначала раздался хохот стоящих рядом, а потом трёхэтажный мат активной женщины из открытого окна кухни нашего барака. Вероятно, это спасло меня от потенциального наказания. Озабоченный полковник двинулся к дверям, а ему навстречу выкатилась комиссия и хамка принялась крикливо и невнятно пенять начальнику.

Кучак настойчиво дёргал полы моей куртки и шипел:

— Заткнись немедленно, посадят ведь!

Я полуобернулся:

— Не паникуй, обойдётся. В крайнем случае скинем шапки, выпучим глаза и поздравим