Искупление - Лизавета Мягчило

бабкой и сел на скамейку у дома, вытягивая напряженные ноги. Пробегающая мимо девчонка ловкой козой их перепрыгнула, размахивая длинным подолом ситцевого платья подмигнула и метнулась за подружками. Улыбка потянула вверх уголки губ, Саша взъерошил волосы.

Из распахнутых настежь ставень донесся наполненный возмущением и гневом вопль Славы и не по-старчески звонкий голос абсолютно счастливой Софьи. Вылетал из избы Елизаров стремительно — с наскока проехал широкими колесами низкий неприметный порог, чуть не свернул шею на мелких ступенях, Саше пришлось метнуться в его сторону, придерживая скособоченное кресло. На коленях парня стояла широкая плетеная корзина на манер тех, которые они уже видели в руках деревенских, к подлокотнику жалась холодным боком двухлитровая бутыль с пряной медовухой. Уши и шея друга пылали.

— Я знаю, почему её дед раньше времени крякнул. Он просто решил слинять подальше от такой жизни. Лично я бы через год после свадьбы повесился.

— Всё-таки придется муку молоть? — Помогая спустить кресло, Саша потянулся всем телом, сочно захрустели перенапряженные за эти дни позвонки. Елизаров бросил на него хмурый взгляд, сморщил нос, коверкая голос до зубодробительного писка.

— Дык ты ж калека. Пока молоть будешь, Саша мне избу вымоет, да паутину смахнет. Не корчись, чем тебе безногому еще тут заняться, чай милость тебе делаю, вон какой пирог пышный вам сготовила, гляди, за него б другая куда больше взяла...

Смешок щекотал горло, наклонившись, Бестужев приподнял бирюзовое полотенце на корзине. Под ним оказался румяный пирог с маринованными боровиками и мясом. Пахло так одуряюще, что желудок болезненно съежился и громко загудел. Он тут же выпрямился, сглатывая слюну.

— Не обманула, как для себя делала.

— Если бы. У неё там второй каравай размером с корову на столе дымится. После такого леший не то, что грибами и ягодами засыпать должен — минимум жениться. — Обреченно махнув рукой, Славик прокатил еще пару метров, пока Бестужев не перехватил ручки коляски. Тот сразу же тайком растер перебинтованные наспех руки. Гноиться они прекратили, а вот кровить при резких движениях — нет.

На поляне уже вовсю начался праздник — деревенские расселись по скамейкам, столы ломились от еды и алкоголя, под каждым деревом виднелись горки пирогов, блинов и открытые бутылки. Вокруг всего великолепия жужжали пчелы, мохнатые шмели и злобные осы. То там, то здесь взлетала вверх рука с широкой кружкой, а в воздухе разносилось оглушающее: "За лесного хозяина", ему вторили десятки других: "За лешего!". Плясали под гитары и гармошки девчонки, взлетали разноцветные подолы платьев, залихватски свистели парни.

Мимо протанцевала та самая шустрячка, подмигнувшая ему перед домом Софьи. Разгоряченная, с пылающими глазами и розовыми щеками, она широко улыбнулась, в танце схватила его ладонь, вовлекая в хоровод. Злорадно хохотнул за спиной Елизаров, удобнее устроился в инвалидном кресле, планируя насладиться зрелищем. А его закружило, поволокло. Пальцы крепко сжимались смеющимися девушками, уставшие ноги едва поспевали за их бодрым быстрым бегом. В мельтешении красок, стремительно пролетающих мимо старых стволов деревьев, поросших мхом и столов, заваленных едой, он потерял Елизарова. Деревенские все плясали, весело взвизгивали и улюлюкали, в хоровод ступали все новые и новые люди. Залихватски притопывали рискнувшие поспорить с возрастом старики и старухи, визжали дети, едва успевающие вслед за взрослыми.

Саша не сразу уличил тот момент, когда люди оказались не единственными празднующими: из-за деревьев на поляну выходили всё новые и новые существа. Одни маленькие и тонкие, другие — толстенькие, словно не выкорчеванные пеньки, поросшие мхом. Ручки-ветки и неказистые головы украшали нежные почки, листья, у других виднелись белые бутоны цветков, отдающие всеми оттенками от небесно-голубого, до розового. Существа с интересом следили за их праздником, переступали с ноги на ногу, будто желая следом пуститься в пляс. А потом встряхивали головами и сноровисто подхватывали дары, оставленные для лешего под кронами высоких вековых деревьев, направлялись обратно в чащу. Увидев его живой интерес, девчушка захохотала, обвила шею Бестужева длинной нитью красных бус и оставила влажный поцелуй на щеке, выпуская из хоровода. Танцующие понеслись дальше, а Саша медленным крадущимся шагом направился к рядам деревьев.

Лешата. Неказистые, забавные дети лешего. От осознания, каким образом они появлялись на свет, болью щемило сердце. Черные глазки бусины с интересом следили за приближающимся парнем. Один из них, напоминающий круглый бочонок меда, что-то пискнул на своем языке, засеменил навстречу, протянул руку-веточку, Бестужев присел рядом на корточки, вытягивая вперед свою. Пальцы коснулись теплого шершавого дерева, листья пощекотали ладонь. Довольно хихикнув, лешонок позволил провести горячими, влажными от волнения подушечками по выпуклому пузу и косолапо посеменил прочь, подхватывая бутылку пива. Слишком большая для него, она едва его не опрокинула. К счастью, вовремя подоспевшие товарищи подхватили её с другой стороны, потянули за собой в сторону чащи. Совсем скоро они скрылись за широким кустом шиповника. Рассеянно почесав ладонь, Саша встал.

Дань празднику они отдали, веселиться не хотелось. Будто издеваясь над ним, Елизаров провалился под землю. Следы от колес привели к протоптанной тропинке, ведущей прочь с поляны, а там их давно стерли чужие ноги. Корзинка с приметным Софьиным полотенцем уже бодренько тянулась в сторону леса, значит подарок от них Слава успел оставить. Возвращаться в избу не хотелось, Бестужев знал, куда направится сейчас.

«Твоё спасение лежит в ведьминой могиле»

Он был уверен, что договариваться лучше без вспыльчивого Елизарова под боком.

Путь до озера он преодолел за десять минут. Сам не заметил, как широкий шаг перешел на легкую трусцу. У берега всё так же тихо шептались ивы, проплывали по тихой водной глади лебеди, следя за неказистым потомством. Бестужев замедлился, неспешно двинулся вдоль берега. Догадливый Елизаров так и не рассказал, где именно видел водяного — недовольно топырил губу и подозрительно щурил глаза. Знал, что Саша захочет пойти без него.

"Ага, Саня, скачу в припрыжку, так не терпится поделиться. Айда вместе прогуляемся, там и узнаешь".

Друг усмехался, ерзал в кресле, пока Саша катил коляску под очередную гору, рассуждая над их планами. Сыпал грубыми шутками и храбрился, а глаза оставались холодными, серьёзными.

"Я поговорю, извинюсь, а ты на стреме стой, вдруг топить потянет. Сильный, уродец, ты бы его налитого жилами видел... Найти бы гребешок или заколку какую, в мифах пишут, что он на бабские побрякушки алчный. Все своих русалок балует".

Ему нечего было бояться, Бестужев не собирался подходить близко к опасной воде. Разговаривая издали, он ничем не рисковал, да и дар для хозяина вод так легко пришел к нему в руки.