Куликовская битва - Виктор Поротников

— И у меня нету, — раздался другой голос.

— Коль Мамай столь страшен на вид и людьми питается, нечего его щадить! — воскликнул кто-то решительно. — Порубить на куски злыдня этого, и вся недолга!

— Верно! — загалдели дружинники хором. — Посечь! Изрубить Мамая! Нечего его щадить!

К столпившимся вокруг Вьюна гридням подбежал сотник Пахом, позвякивая кольчугой и металлическими щитками на руках и плечах.

— Эй, говоруны! Потише! — прикрикнул на воинов Пахом. — Мы в засаде стоим, а не на посиделках!

Прошло уже три часа томительного ожидания, если судить по солнцу.

Нелюб слышал, как Владимир Андреевич справляется у своего оруженосца о том, что творится на поле битвы. Оруженосец, отрок шестнадцати лет, бежит к дубу, на могучих ветвях которого примостился гридень Савва, как ворон на гнездовище. Окликнув Савву, отрок выспрашивает у него о положении дел на поле Куликовом, потом спешит ко князю, шурша прошлогодней опавшей листвой.

— Давят татары всем скопом на большой полк и на полк левой руки! — донесся до Нелюба встревоженный юный голос. — Оба полка наши все больше назад подаются, княже.

Негромко ругнувшись себе под нос, Владимир Андреевич решительно зашагал туда, где сидел на трухлявом поваленном тополе воевода Дмитрий Боброк.

До Нелюба смутно долетали довольно резкие фразы их короткого разговора:

— Ты заснул, что ли, брат? — сердито обратился к волынцу Владимир Андреевич. — Татары все больше теснят полки наши к Непрядве, а мы бездействуем!

— Не приспело еще время для удара, брат! — сказал Боброк холодно и непреклонно. — Пусть побольше татар втянется в прорыв на нашем левом крыле, тогда мы и ударим!

— Так ратники наши гибнут во множестве, брат! — кипятился Владимир Андреевич. — Стяги наши так и падают один за другим! Великокняжеский стяг тоже рухнул! Пора выступать, воевода!

— Рано еще! — стоял на своем Боброк. — Терпение, брат! Ударить надо наверняка!

Владимир Андреевич, не пряча своего раздражения, отошел обратно к своей дружине.

Истекал четвертый час тяжелейшей битвы. Грозный гул сражения все явственнее смещался на юго-запад, постепенно отдаляясь от болотистой речки Смолки в сторону крутого берега реки Непрядвы.

Нелюб слышал, как обеспокоенно переговариваются воины из его десятка:

— Дозорный на дереве молвит, что все поле павшими завалено, аж травы не видно! Мнут нехристи полки наши, силятся прижать их к речке Непрядве.

— Долго ли нам еще тут сидеть? Соратники наши бьются с татарами, а мы в лесу хоронимся, как кроты в норе!

Нелюбу вдруг вспомнилась Домаша. Ее большие прекрасные очи, улыбающиеся уста, пушистые распущенные волосы. Если он погибнет здесь, значит, счастье его было коротким, а если все же уцелеет…

Вдруг раздался властный голос воеводы Дмитрия Боброка:

— Пришло наше время, братья! По коням! Дерзайте!..

Тенистая чаща леса разом ожила, наполнилась лязгом оружия, шуршанием листвы под ногами. Дружинники садились на коней, покрывали головы шлемами. Всем не терпелось ринуться на врага!

Серпуховская дружина первой начала выдвигаться из леса на равнину.

«Вот и пришел наш час! — подумал Нелюб, понукая застоявшегося коня. — Милая Домаша, поминай меня в своих молитвах!»

Русским дружинам, вылетевшим из леса на озаренный солнцем простор, открылась способная потрясти любое воображение панорама огромного сражения. Все четырехверстное пространство Куликова поля от леса у Нижнего Дубяка до дубравы у реки Смолки было завалено тушами лошадей и телами воинов — это были следы сечи сторожевого полка с ордынцами. Более высокая окраина Куликова поля, примыкающая к реке Непрядве, кишела толпами сражающихся воинов, русичей и татар. Тесня полк левой руки, ордынцы зашли так глубоко в тыл большому полку, что уже не сомневались в своей победе.

В этот-то момент в спину Мамаевым полчищам ударил русский засадный полк.

Нелюб летел на своем скакуне, стараясь не отставать от Владимира Андреевича, блестящий шлем которого сиял как звезда, указывая направление атаки серпуховской дружине.

Татар было очень много, конных и пеших, но их отряды были расстроены после долгого боя, немало ордынских военачальников пало в сече, поэтому дружинники Владимира Андреевича, пользуясь внезапностью нападения, с ходу смяли вражеские порядки. Серпуховчане, опытные и искусные воины, в одно мгновение ранили и сбросили с коней около тысячи татарских всадников, не потеряв при этом никого из своих. Рядом наступали звенигородская дружина и конники Дмитрия Боброка.

В завязавшейся сече Нелюб оказался рядом с Владимиром Андреевичем. Татары бросались на серпуховского князя, видя его блестящие дорогие доспехи. Однако княжеский меч косил храбрых татарских батыров одного за другим. Дружина Владимира Андреевича все глубже вгрызалась в рыхлую, расступающуюся в стороны и подающуюся назад, нестройную массу ордынцев. Мелькали длинные русские копья, звенели прямые мечи — гридни серпуховского князя были неудержимы и беспощадны!

Нелюб рубил татар направо и налево, совсем утратив бдительность. Враги валились под копыта его коня кто без головы, кто рассеченный наискось. Вдруг татарское копье ударило Нелюба в грудь, пробив кольчугу. Удар был так силен, что Нелюб свалился с коня. Скакавший за Нелюбом Вьюн вздыбил своего жеребца, чтобы не растоптать его копытами.

— Живой? — окликнул Нелюба Вьюн, наклонившись с седла.

Нелюб с кряхтеньем взобрался на коня, прилагая все усилия, чтобы не застонать от боли. Из раны на его груди сочилась кровь.

— Про щит не забывай, приятель! — бросил Вьюн Нелюбу, видя, что тот намерен сечь врагов и дальше.

Это падение с коня разозлило Нелюба. Когда на него набросился какой-то татарский военачальник в арабском шлеме с полумесяцем на заостренной верхушке, Нелюб обрушил на него град столь сильных ударов, что у татарина вылетела сабля из руки. Утратив мужество, ордынец повернул лошадь и бросился наутек. Нелюб нагнал его и с силой вонзил меч в спину.

Где-то в гуще татарского воинства сипло гудели боевые трубы, гремели барабаны — татарские отряды спешно перестраивались, дабы отразить натиск русского засадного полка. Маневр был верный, но запоздалый.

Солнце садилось. Ветер по-прежнему дул с востока, неся пыль и заволакивая душной мглой равнину, заваленную мертвыми телами.

На левом крыле татары, оказавшиеся между двух огней, предпринимали отчаянные попытки прорыва. Это был очень упорный бой.

Нелюб и Вьюн сражались бок о бок. Татары метались, как обезумевшие, силясь вырваться из окружения. Кто-то из ордынцев свирепо отбивался, а кто-то пытался просто пробежать, протиснуться сквозь ряды наступающих русских дружин и выскочить на простор Куликова поля. Таких было великое множество, но все они погибали в числе первых под мечами и топорами русичей.

Конь под Нелюбом хрипел, косясь на груды убитых и умирающих татар. Павшие ордынцы лежали повсюду. Но их избиение продолжалось…

У Нелюба заныла рука, разящая врагов. Льющийся со лба пот заливал ему глаза, от стонов и воплей татар у него звенело в ушах. Его меч с хрустом рассекал вражеские черепа, со свистом отсекал руки, со скрежетом пробивал панцири. В этой бойне кровь хлестала струями из разрубленных артерий, вытекала из ран, изливалась из распоротого человеческого чрева вместе с внутренностями.

Татарам некуда было бежать, и участь их была ужасна.

Какой-то ордынец в чешуйчатом панцире, сидящий на большом рыжем коне, бросил в Нелюба дротик через головы своих же воинов, стоящих перед ним. Нелюб ловко уклонился. На него кинулся было пеший ордынец, норовя поддеть Нелюба кинжалом снизу, но его зарубил мечом незазевавшийся Вьюн. С мечом Нелюба скрестил свою саблю татарин в шапке с лисьей опушкой, сидящий на низкорослой гривастой лошадке. Нелюб отбил вражеский удар и затем рубанул татарина сверху, отрубив ему голову. Струя крови из завалившегося на лошадиную гриву безголового тела брызнула в лицо Нелюбу.

В этот миг ордынец в чешуйчатом панцире снова метнул в Нелюба дротик. От этого броска Нелюб увернуться не успел. Копье, скользнув по латам на плече, угодило ему в голову. Нелюб упал с коня и потерял сознание, из раны возле уха у него текла кровь.

Боярин Огневит чуть ли не силой приволок Янину на берег Непрядвы, сердито коря ее за упрямое и безрассудное желание отыскать брата в скопище русичей и татар, ведущих на взгорье беспощадную сечу.

— Глупая, ты и брата не отыщешь, и сама голову сложишь в этой бойне! — молвил Огневит, усадив девушку под ракитовым кустом. — Обожди меня здесь. Я пойду поищу челнок.

Огневит скрылся в зарослях ивняка. До Янины доносились треск ломаемых боярином веток, его чертыхания и чавкающие торопливые шаги на береговой топкой низине. Янина то и дело поглядывала туда, откуда долетал неутихающий шум сражения. С косогора группами и в одиночку ковыляли раненые ратники, иные падали и уже не вставали, некоторые ползли из последних сил на четвереньках, оставляя за собой кровавый след на примятой траве.