Куликовская битва - Виктор Поротников

— Сплотить ряды! — зычно выкрикивал тарусский князь. — Встать плотнее, щит к щиту! Смелее, братья! Главный натиск нехристей впереди!

Утренняя прохлада между тем сменилась липкой, удушливой мглой, которая как бы зависала над полем. Воздух постепенно загустевал тяжелым зноем. Высоко в небе парили орлы и коршуны.

— Скоро будет для них большое пиршество! — задрав голову кверху, промолвил пожилой ратник в стеганом полушубке без рукавов, в обычной шапке вместо шлема. Он стоял в шеренге прямо перед Прохором.

Прохор взглянул на парящих хищных птиц, и тягостная мысль о возможной скорой смерти вдруг затуманила его сознание.

Откатившаяся татарская конница замерла длинной темной линией у склона Красного холма, вершина которого вдруг начала покрываться скопищами новых и новых конников, расползавшимися подобно гигантской тени. Эта конная масса не стояла на месте, переваливая через вершину холма, скользя по его широким склонам, она загустевала и полнилась.

В сторожевом полку кто-то вдруг притих при этом зрелище, а кто-то, наоборот, от тревожного волнения не мог сдержать изумленного возгласа. Напряжение от осознания надвигающейся, еще более кровавой, битвы довлело над всеми: ратниками, князьями, воеводами…

Сомнений ни у кого не было: это надвигалась вся Мамаева орда!

До вражеских полчищ было не меньше шести верст. Конная лава, пролившаяся с вершины Красного холма, стала заметно приосаживать ход и, наконец, совсем остановилась. Восходящее солнце светило татарам в спину, от этого полчища Мамая виделись русичам темным растекающимся потоком.

Услышав за спиной протяжные сигналы труб, Прохор оглянулся.

Русские полки в глубине Куликова поля пришли в движение и стали медленно продвигаться вперед, спускаясь с холмистого отлога в низину между руслом реки Смолки и топкими берегами Нижнего Дубяка. Это было грозное и завораживающее зрелище! Десятки тысяч ратников, конных и пеших, растянулись вширь на четыре версты. Солнечные лучи, бившие из-за туч русичам в лицо, озаряли это людское море, рождая яркие блики на остриях копий, на еловицах шлемов, на зерцалах броней.

Продвинувшись по направлению к сторожевому полку с добрую версту, русская рать замерла на месте с развернутыми знаменами, огородившись червлеными щитами.

Эта собранная воедино мощь русских полков наполнила сердце Прохора уверенностью и спокойствием.

«Ужо будет ныне ордынцам за все их злодеяния достойная расплата!» — мстительно подумал он.

Лишь к полудню подтянулись к Красному холму все Мамаевы полчища, заполнив склоны холма и обширную низину перед ним. Было видно, что конница татар расступилась на фланги, освободив место в центре ордынской пехоте, которая выстроилась длинным — с две версты! — четырехугольником, обращенным своим фронтом в сторону сторожевого полка.

Сеча, разгоревшаяся в полдень, выказала всю основательность подготовки Мамаевых полководцев к этому походу. Пехота ордынцев построилась глубокой фалангой, применив для лобового удара копья очень большой длины. В передних трех шеренгах ордынской фаланги наступали фряги в прочных шлемах и доспехах из черной вороненой стали. Для русичей было диковинно видеть белые знамена фрягов с красными крестами на них, которые реяли над пешими отрядами Мамая рядом с ордынскими бунчуками из конских хвостов и зелеными стягами со звездами и полумесяцем.

Ордынская фаланга навалилась на сторожевой русский полк, намереваясь опрокинуть его с ходу. Русичи гибли в большом числе от более длинных ордынских копий, но именно завалы из мертвых тел замедляли наступление Мамаевой фаланги. С громким треском ломались копья, глухо громыхали топоры и булавы по металлическим доспехам и щитам; еще и часа не прошло, а уже стало душно и жарко от смешавшихся дыханий тысяч бойцов, сошедшихся в тесноте и давке на узком пространстве, заваленном окровавленными тушами лошадей и трупами воинов.

Убыль в ратниках совершалась столь быстро, что там, где только что была середина русского боевого строя, вдруг обозначилась его передовая линия. Прохор остервенело рубил мечом вражеские копья, напиравшие на него густым частоколом, за которым виднелась стена круглых щитов с красными крестами и яйцеобразные шлемы фрягов. Оттуда неслись воинственные крики, смешиваясь с грозным гулом боевых литавров.

Там, где удавалось поломать копья фрягов, русичи врывались в ряды ордынской фаланги, яростно орудуя мечами и топорами. На этот раз отступать русским ратникам было нельзя, воеводы и сотники кричали до хрипоты, призывая воинов стоять насмерть. Воеводы кричали и не слышали сами, что кричат, ибо страшный гул сражения поглощал все звуки. Воины обливались потом и захлебывались пылью. Тут почти не было места для удали и ловкости, дольше выдерживал тот, кто крепче стоял на ногах.

Прохор задыхался в духоте, ничего не соображая и не замечая того, что под ногами у него не земля, а сплошь порубленные, заколотые, истекающие кровью тела чужих и своих. Его меч окрасился кровью сраженных им врагов, которые упали, но по их трупам на Прохора надвигались все новые толпы врагов в черных латах. Фряги рвались к стягу городового московского полка.

Монах Галактион, пребывая в ужасе от творящегося вокруг кровопролития, сжимал обеими руками древко знамени и, подняв очи к небу, во весь голос читал молитвы во спасение своей души и христианского воинства. Вражеский дротик, вонзившийся ему в грудь, оборвал молитву Галактиона на полуслове. Издав длинный предсмертный стон, монах упал возле воткнутого в землю стяга с кровавой пеной у рта.

К упавшему знаменосцу подскочил плечистый фряг с треугольным щитом и коротким широким клинком. Он замахнулся, собираясь подрубить русское знамя. Однако Прохор оказался проворнее, его узкий меч поразил фряга прямо в горло между краем панциря и защитным щитком шлема. Ноги фряга подломились, и он боком свалился на бездыханного Галактиона. Черный шлем скатился с его головы.

Прохор всего на миг задержал свой взгляд на лице фряга, искаженном предсмертной гримасой, но и этого краткого мига ему было достаточно, чтобы опознать умирающего.

«И ты здесь, Козамо! — мысленно усмехнулся Прохор, отражая удары вражеских мечей. — Ах ты, алчная душа! Тоже купился на посулы Мамая. Вот и подыхай теперь здесь!»

Глава двенадцатая «Кровь лилась, как вода…»

Янина, продрогшая в утреннем холодном тумане, довольно долго отогревалась, лежа на повозке и закутавшись в грубое полотнище походной палатки. Из-за этого она пропустила общее построение полков и опоздала на утренний молебен. К смурному состоянию Янины, озябшей и невыспавшейся, добавилось чувство голода, от которого у нее урчало в животе.

Янину разыскал в обозе боярин Огневит, угостивший ее сухарями и орехами. Огневит поведал Янине, куда воеводы поставили коломенский полк, как обычно, посетовав при этом, что князья вознамерились победить татар любой ценой, отрезав русским полкам все пути к отступлению.

— Ты заметила, милая, что мостов на реке нету? — молвил Огневит. — Ночью их разобрали, дабы никто об отступлении не помышлял. Это ли не дурь, а?

— По-моему, верное решение, — заметила Янина, грызя сухарь. — Биться — так биться до победы! Иначе к чему все эти сборы, молебны, разговоры о стойкости и беспощадности к татарам.

— Вообще-то, не девичьего ума это дело, — ворчливо обронил Огневит.

Он по секрету сообщил Янине, что случайно отыскал в береговых зарослях у реки Непрядвы рыбачий челнок. Видимо, кто-то из местных смердов частенько пользуется им, ловя лещей и налимов в глубокой воде Дона.

Огневит сделал намек Янине: мол, в случае крайней беды, если не сдержат полки русские ордынский натиск, им двоим можно будет спастись в этом челноке.

— А как же брат мой? — нахмурилась Янина. — Я брата не брошу!

— Хорошо, — кивнул Огневит, — прихватим и твоего брата тоже. В челноке и троим места хватит.

Услышав гудение боевых русских труб, Огневит заторопился к расположению коломенского полка, зная, что может получить суровый нагоняй от воеводы Микулы Вельяминова за своевольную отлучку из боевого строя. Янина торопливо облачилась в воинский наряд и увязалась за Огневитом.

Свирята, брат Янины, при виде сестры в боевых порядках пешей русской рати позволил себе пошутить:

— Ну, теперь нам никакой Мамай не страшен! Сестрица моя своими косами всех татар выкосит!

Ратники в сотне Огневита, услышав это, засмеялись.

Косы у Янины и впрямь свисали из-под шлема почти до колен, похожие на две толстые змеи.

Едва Огневит и Янина влились в строй коломенского полка, как вся линия русского войска двинулась вперед, оставив позади невысокие холмы и широкую седловину между ними. Воинство с глухим шумом вступило на ровное Куликово поле, на восточной окраине которого кипела ожесточенная сеча. По колеблющимся и падающим русским стягам можно было понять, что там истекает кровью передовой русский полк, теснимый великим множеством врагов.