Иван Грозный - Казимир Валишевский

В то время как государство изнывало под невыносимым гнетом боярской тирании, будущий государь получал печальный урок от окружавших его. Благодаря деяниям бояр, дух насилия в разных формах овладевал воображением и чувствами юноши, проникал в его плоть и кровь. В атмосфере борьбы за власть созревал будущий деспот – мстительный, чрезвычайно нервный, вспыльчивый и жестокий. Уже в играх и забавах с товарищами, которых, к слову сказать, ему выбирали другие, Иван проявлял бесчеловечность, царившую, впрочем, в той среде, которая его окружала. На его глазах мучили людей; он пока еще не мог делать этого и ограничивался животными. Большим удовольствием для него было бросать из высоких теремов дворца собак и смотреть на их предсмертные судороги. Ему не только не мешали предаваться подобным забавам, но еще даже поощряли. Скоро очередь должна была наступить и для людей.

При таком положении вещей было безумием со стороны Шуйских или Бельских надеяться надолго сохранить власть при юном государе. Иван был уже в том возрасте, когда мог вполне сознательно относиться к своему положению. Он видел вокруг себя людей, которые осмеливались постоянно оскорблять его; расхищали его сокровища и ссорились из-за них между собою. Но во время разных официальных церемоний, устраивавшихся по случаю придворных торжеств или приема иностранных послов, те же самые люди рабски пресмыкались пред ним, падая ниц пред его троном.

Иван должен был скоро изо всего этого сделать свой вывод. В сентябре 1543 года он позволил еще сослать Воронцова, но уже в декабре приказал своим псарям схватить самого Андрея Шуйского. Слуги повиновались и даже переусердствовали – они задушили боярина вместо того, чтобы отправить его в темницу. Иван решил, что это было сделано хорошо. Все поняли, что на Руси произошла перемена. Если не изменилось правление, то изменился государь.

Бояре продолжали по-своему вершить государственные дела, но они уже не смели противоречить государю, который раньше Людовика XIV мог сказать: «Государство – это я». Теперь он скакал по улицам, избивал народ, насиловал попадавшихся по пути женщин. Эти дикие поступки вызывали аплодисменты со стороны окружавших его. Вызванный из ссылки Федор Воронцов также был в его свите, но милости государя обращались на менее знатных и даровитых слуг, которые были и послушнее, и легче подчинялись всем его капризам. Среди аристократии Иван со страхом угадывал новых Шуйских и отдавал предпочтение псарям. В мае 1546 года, когда царь охотился близ Коломны, ему внезапно преградил путь вооруженный отряд. Это были новгородские пищальники, явившиеся к нему с жалобой на наместника. Не понимая ничего в этих делах, Иван приказал прогнать новгородцев. Произошла свалка, раздалось даже несколько выстрелов. Юный царь остался невредим, но очень перепугался. У Ивана всегда замечался недостаток физической храбрости. Возможно, что эта черта была у него наследственной. Но, кроме того, он был напуган в детстве: с того времени, вероятно, и развилась в нем нервная впечатлительность, благодаря которой он дрожал и терял присутствие духа при малейшей опасности. Иван спасся, но вообразил, что это заговор и приказал произвести расследование. Простой дьяк Василий Захаров, желая попасть в царские любимицы, обратил на себя внимание тем, что к делу примешал Воронцова с его родственниками, которые и без того уже были в подозрении и даже в немилости. Ученик сразу превзошел своих воспитателей. Грозный выступил на сцену. Началась непрекращавшаяся потом работа палача. Ф. Воронцов и один из его двоюродных братьев сложили головы на плахе. Другие соучастники мнимого заговора подверглись ссылке.

Захаров, быть может, не был единственным виновником этой расправы. Среди приближенных Ивана, в кругу самых близких ему людей, фигурировал уже человек, характер и деятельность, которого были превознесены известной исторической школой. Его имя связывалось с самым блестящим периодом нового царствования, его влиянию приписывали сокращение казней, ряд благородных попыток и славных дел Ивана. Как и Захаров, Алексей Адашев был низкого происхождения. С 1543 г. он принадлежал к числу царских слуг, был «постельником». Далее я постараюсь подробно выяснить характер и деятельность этого лица.

В конце того же 1646 г. Иван собрался более решительным способом укрепить свою независимость. 17 декабря по Москве разнеслось известие, что великий князь решил вступить в брак с одной из русских девиц.

Без сомнения, это решение не было так неожиданно, как обыкновенно его представляют. Уже в 1543 г. было отправлено посольство в Польшу. Федору Ивановичу Сукину и Истоме Стоянову было поручено намекнуть при польском дворе, что князь находится в таком возрасте, когда являются своевременными заботы о подыскании ему жены. Делались и другие попытки подобного рода, но они не увенчались успехом, и честолюбивый Иван после этого отказался от решения вернуться к традициям Ярослава. Но он решил, по крайней мере, вознаградить себя за эти неудачи. На другой день после объявления его решения в Успенском соборе было совершено молебство, после которого Иван объявил боярам, что он намерен венчаться на царство не как великий князь, а как царь. Он, таким образом, желал принять титул царя, который до него не был официально признан.

Царь и император у русских того времени были синонимами. Правда, титул царя в то время немного уже утратил свое величие благодаря тому, что многие татарские князья, бывшие уже большой частью данниками московского князя или простыми правителями его областей, также именовали себя царями. Но этот титул носили и византийские императоры, а они ведь были государями той великой Восточной империи, которую думали снова восстановить в новой столице православного мира. Церковная литература оказывала большое содействие укреплению этого намерения. В книгах на славянском языке безразлично называли царями вместе с иудейскими царями государей ассирийских, египетских, вавилонских, а также римских и византийских императоров.

При помощи намеков и хитроумных выдумок читателю навязывалась идея об исторической преемственности, соединяющей московских государей со всеми этими предшественниками. Это представление постепенно проникало в национальное сознание. Не московская ли держава и есть именно то шестое царство, о котором упоминается в апокалипсисе? И разве еще до брака Ивана III на Софии Палеолог дом Рюрика не приобрел через Владимира Мономаха все права на наследие Порфирородных, Константина Великого и даже самых кесарей римских? Как мы видели, идея третьего Рима жила в продолжение целых веков в славянском мире.

Эта историческая греза искала случая воплотиться в действительности. После падения сербского и болгарского царства, она естественно должна была переброситься на север. Посланный из Константинополя в Москву (1382), болгарин Киприан, заняв престол митрополита, перенес туда и фразеологию, выработанную в Тырнове знаменитым Ефимом. В Москве она была легко усвоена. После падения Константинополя угнетенные южные славяне устремили свои взоры в сторону Москвы, ожидая от нее своего спасения. Серб Пахомий влагает в уста даже самому Иоанну торжественное признание царского титула за московскими государями. Другие писатели находили опору для той же самой идеи в священных преданиях. Прежде все пророчества переносились на Александра болгарского. Теперь на его место нужно было поставить другого государя, для чего не требовалось работы мысли. По греческим преданиям, Измаила должен покорить светловолосый род. Этот светловолосый род, называвшийся русым, легко превратился в русских. Среди легенд византийского происхождения, распространившихся в славянском мире, были и такие, которые проникали и на запад, то в немецкой поэме об Аполонии Тирском, то в старых французских романах об Обероне и Гуоне Бордосском. Одна из распространенных легенд повествовала о том, что Порфирородные получили знаки своего царского достоинства из Вавилона, куда за ними посылал император Лев; другая говорит о приобретении их Владимиром Мономахом или Владимиром святым. В «Степенной книге» Макарий старается доказать, что Владимир, умирая, завещал эту святыню шестому своему сыну Юрию, чтобы он и его потомки хранили ее до того времени, когда на Руси найдется князь, способный ею воспользоваться. С XI–XII в. славянские генеалогисты выводили дом болгарских Асеней от одной знатной римской фамилии. В XIV веке они точно так же старались породнить Неманичей сербских с императором Константином и даже Августом. Макарию оставалось только следовать их примеру, и он это сделал: в житии святой Ольги он говорит о каком то Пруссе, брате Августа. От этого Прусса происходил Рюрик.

Иван Васильевич и старался теперь присвоить себе этот титул, окруженный столькими мифами, символами, славными воспоминаниями и честолюбивыми мечтами, и вместе с тем доступный, осязательный, осуществимый в действительной жизни.