Иван Грозный - Казимир Валишевский

В 1547 г. Иван расправился с чернью и с подстрекателями, толкавшими его самого на путь преступлений. Он произвел свой суд и кое-кого лишил головы. Но правление по-прежнему оставалось в руках бояр и беспорядки, вспыхнувшие в Москве, были ничто по сравнению с другими, от которых страдало и рушилось все государство. Иван дал пройти еще двум-трем годам, чтобы убедиться в необходимости покончить с этим положением и положить конец злоупотреблениям. В 1549 или 1550 г. (последний год более вероятен) был созван, по словам летописей, собор в Москве. В нем участвовали представители всех сословий и областей. Собрание происходило под открытым небом на Красной площади, возле Кремля. Царь обратился к собравшимся с речью и начал с обличения бояр. Он перечислял их злодеяния и обещал положить им конец, чтобы дать место торжеству справедливости и любви. Заканчивая свою речь, он обратился к митрополиту: «Молю тебя, святой владыко, будь моим помощником и опорой в этом деле любви. Ты сам знаешь, что я остался после смерти моего отца 4 лет. Родственники не заботились обо мне. Сильные бояре только знали злоупотреблять властью… И в то время, как они расхищали мои сокровища, я был точно нем и глух, благодаря своей молодости. Они правили самовластно моим именем. Лихоимцы и хищники и судьи неправедные, какой дадите вы теперь нам ответ за те слезы и кровь, которые пролились благодаря вашим деяниям! Я чист от крови. Но вы ждите заслуженного вами воздаяния!» Затем царь поклонился на все четыре стороны и просил народ забыть те вражды и тягости, которые были причинены боярами, просил обождать, так как сразу исправить все нельзя, и обещал быть впредь судьей и заступником.

В тот же день Адашев был пожалован в окольничие и ему было поручено принимать челобитные. Причем Иван приказал ему с особым вниманием относиться к просьбам простых людей и не бояться сильных, притесняющих бедных и слабых.

Этот рассказ нуждается в пояснении. Иван всегда любил театральность, хотя, быть может, на соборе он и не предавался тем лирическим излияниям, которые в его уста вложены летописцами, но все-таки возможно, что он нечто подобное высказал на Красной площади при этой благоприятной для любителя красного словца обстановке. Но какой смысл имели эти речи? В появлении юного царя пред собранием своего народа славянофилы видели поразительный пример идеальных отношений, основанных на взаимной любви между подданными и их государем. Славянофилы склонны были видеть в этом характерную особенность славянской расы, которая одна способна воспринять и сохранить подобные основы государственного устройства. Другие историки в соборе видели средства обращения государя к народу с призывом поддержать его в борьбе с боярами. Но все это плод чистейших измышлений.

Мы не имеем никаких достоверных сведений о составе собора 1550 г. Но мы можем судить о нем по составу соборов позднейшего времени. Народные массы вряд ли были на нем представлены. Даже нет указаний на то, что при созыве собора проводился принцип представительства. В этом смысле некоторые старались истолковать одно место так называемой Хрущевской летописи. Она известного происхождения и хранится в московском архиве Министерства Иностранных Дел. Как и сборник Макария, «Степенная книга», это довольно распространенный в то время род компиляции. Но Платонов доказал, что истолковывшееся место Хрущевской летописи представляет вставку позднейшего времени. Сделана она, вероятно, во второй половине XVII в. под влиянием некоторых идей, распространившихся в эту эпоху. Приходится видеть в этой вставке как бы отражение практики позднейших соборов, созывавшихся преемниками Ивана уже совершенно при других условиях.

По вопросу о соборе 1550 года сам Иван оставил нам сведения совершенно иного характера. Произнося речь уже на другом соборе, созванном годом позже, он вспоминал то, что говорилось на Красной площади. Под пышным покровом и цветами обманчивой риторики можно немного разглядеть интересующую нас истину. Нужно заметить, что в Москве никогда на слова не скупились и часто расплачивались этой монетой в тех случаях, когда приходилось улаживать неприятные счеты. Нет другого народа, который питал бы такое пристрастие к выдумке и изворотливости в речи. На этот раз Иван остался верен себе и выразился неясно. Он только сказал, что им повелено боярам, правителям и наместникам примириться со всеми христианами державы. Сопоставляя и сближая тексты, можно прийти к следующему вероятному заключению: собор 1550 г. был не более, как простое совещание должностных лиц, эпизодом административной жизни той организации, черты которой мною отмечены были выше. Иван, быть может, никогда и не думал изменять характер этого строя.

Апеллировать к народу против бояр значило возбуждать его против должностных лиц. Иван на это никогда бы не решился. Порицая бояр, он главным образом к ним же самим и обращался. Его речь на Красной площади была обращена ad homines, в третьем лице. Как бы понял и принял сразу народ эту речь? Я имею в виду тех представителей, которые хотя что-нибудь смыслили в делах государственного порядка. И много ли можно было найти среди этого народа людей, способных исправить зло, сделанное другими?

В таком случае, каковы же были намерения Ивана? Очевидно, таковы: Грозный вовсе не хотел касаться системы службы и служилых людей, которые в течение многих лет производили ужасные злоупотребления. Он надеялся улучшить работу административной машины, принять управление некоторых колес ее в свои руки, а управление второстепенных поручив новым лицам по своему выбору. Этим объясняется и его обещание быть главным судьей для народа и призвание на службу Адашева; это делалось для будущего. Что касается прошлого, которого «нельзя было исправить», то Иван старался ликвидировать с ним счеты. Тысячи жалоб оставались без рассмотрения. Груды бумаг ожидали своего движения. Разобрать все это в обычном порядке не было возможности, так как производство дел совершалось с невероятной сложностью и медлительностью. «Торжество добра и любви», как и «примирение со всеми христианами державы», по фразеологии того времени, означало просто-напросто, что нужно устроить все дела полюбовно. Для этого, по-видимому, был установлен довольно короткий срок: так уже в 1551 году Иван мог объявить об успешном разрешении всех дел, накопившихся от прошлого времени.

Созыв народного собора не согласовался с той системой правления, которую Иван наследовал от своих предшественников. Он не имел намерения разрушать эту систему, но хотел несколько усовершенствовать и приспособить ее к новым государственным потребностям. Никакому представительному учреждению здесь не было места; Иван был далек от мысли вводить его, что видно из того, что даже такой представитель олигархической аристократии, как Курбский, никогда не высказывался против периодических собраний по образцу 1550 года, считая их орудием административного судебного управления. Некоторые, как, например, автор известного политического памфлета «Беседа валаамских чудотворцев», предлагали ввести в обычное правило подобные совещания.

Однако новую попытку совещания с собором мы видим только в 1566 г. Как и раньше, собору была постановлена определенная цель: он должен был разобрать запутавшиеся отношения с Польшей. До нас дошел официальный список членов этого собора, Он состоял из 32 представителей высшего духовенства, 258 бояр и боярских детей, высших и низших должностных лиц, 9 земельных собственников, 53 московских купцов, 22 смоленских купцов или имеющих занятия в этом городе. Никаких следов участия других элементов населения мы не находим в этом списке. Это совещание «служилых людей» при участии некоторых компетентных специалистов. Польские отношения интересовали торговые круги и особенно пограничных купцов. Никаких намерений вернуться к вечевым порядкам или усвоить начала западноевропейского представительства не было. Мы знаем, что на Руси существовали освященные соборы – совещания иерархов, созывавшиеся периодически еще в глубокой древности для обсуждения тех или иных вопросов, касавшихся как церковных, так и государственных дел. Быть может, эти освященные соборы и подали мысль о созыве аналогичных совещаний, получивших впоследствии название земских соборов.

Старое вече отошло в область преданий. В политической и социальной организации московской державы не было основания для развития представительных начал, имевших место у других славянских и германских народов. Для перехода от вече к народному представительству здесь не было таких промежуточных форм, как съезды дворянства, magna consilia, Herrentage. Подобно боярской думе, земский собор явился видоизмененным старым русским обычаем. Русские князья совещались некогда со своей дружиной, на место которых впоследствии стали служилые люди. С расширением административной деятельности явилась необходимость в служебном представительстве. Всех служилых людей ведь нельзя было собрать в Москве. Правительство и прибегло к выборному началу для распределения служебных функций. С другой стороны, эти избранные представители служилого сословия оказались как бы его депутатами. Так и установился обычай созывать в столице совещания избранных должностных лиц. Задачей их было обсуждение очередных вопросов администрации или совместное решение каких-нибудь общих дел. Доступ на собрания определялся особой системой. Какова же была эта система? Производились ли выборы и в какой форме? Мы об этом ничего не знаем. Во всяком случае можно полагать, что должностные лица являлись на соборы только как представители администрации, и забота о социальных нуждах их не касалась. Они возвышали свой голос не как защитники каких-нибудь корпоративных групп, но как органа правления. Центральная власть призывала их, чтобы получить от них сведения и вручить им свои инструкции. Это все. Никакого действительного обсуждения вопросов не было. Даже в тех случаях, когда правительство делало вид, что спрашивает совета у собрания, оно в сущности только давало ему свои приказания.