Крик болотной птицы - Александр Александрович Тамоников

закончился. Само собою понятно, что к Лысухину, как только он вышел от майора, тотчас же подбежал Змей.

— Ну и что? — спросил он.

— Что ж, будем мы с тобой прощаться, друг ты мой Змей! — беспечно ответил Лысухин.

— Это как так? — опешил Змей.

— Да вот так, — ответил Лысухин, внимательно наблюдая за реакцией провокатора. — Майор приказал мне переселяться в помещение к моим ученикам-диверсантам. То есть пребывать с ними рядышком денно и нощно.

— Это для чего же? — спросил Змей, и в его голосе ощущалась растерянность.

— В целях повышения эффективности обучения взрывному диверсантскому делу! — витиевато объяснил Лысухин. — Майор, понимаешь ли, так мне и сказал. Так что хочешь не хочешь — а надо переселяться. Ну а что? Переселяйся и ты со мной! Спроси позволения у майора и перебирайся! И будем мы с тобой рядышком, как два голубка. А?

На это Змей лишь огорченно махнул рукой. Какое там — переселяйся? Да кто бы ему дал на то позволение? А если бы и дали, то, скорее всего, недолго прожил бы Змей в новых апартаментах. В буквальном смысле — до ближайшей ночи. Потому что знал Змей, как заключенные относятся к тем, кто перешел на сторону немцев. Хотя, конечно, будущие диверсанты и сами перешли на немецкую сторону, а все равно…

Но с другой-то стороны — надо ли Змею денно и нощно следить за Лысухиным или не надо? Надо, потому что такой у него приказ. И как же тут быть? Растерянность, уныние и, как следствие, страх за свою дальнейшую судьбу овладели Змеем. Лысухин, конечно же, все это замечал — и не потому, что он был таким уж проницательным, а просто — и уныние, и растерянность, и страх читались сейчас на лице провокатора Змея.

— Ты-то хоть делись по-дружески результатами своей работы! — пролепетал Змей.

— Обязательно поделюсь! — заверил Лысухин. — Даже не сомневайся! Уж так поделюсь, что никаких дополнительных вопросов у тебя не возникнет!

Глава 19

В тот же вечер Лысухин переселился в помещение, где обитали будущие диверсанты. Старикову он об этом не сказал — не было такой возможности. Он лишь издалека, по пути в столовую на ужин, сделал Старикову несколько знаков руками, а уж понял их Стариков или не понял — кто знает. Ну а сразу после ужина Лысухин и перебрался к диверсантам. Причем в сопровождении вооруженного солдата — другого способа передвигаться по лагерю ни у Лысухина, ни у Старикова покамест не было.

— Привет, — сказал Лысухин, входя в помещение и улыбаясь. — Давно не виделись…

Понятно, что будущие диверсанты, увидев во внеурочное время Лысухина, да еще и у себя в бараке, да еще и в сопровождении вооруженного конвойного, удивились и даже растерялись.

— Где здесь можно поселиться? — спросил Лысухин, обращаясь сразу ко всем присутствующим.

Никто ему не ответил, и Лысухин, постояв и осмотревшись, самостоятельно направился к нарам. Свободное место оказалось на нижнем ярусе — туда Лысухин и скинул свои немудрящие пожитки. Скинул и сам присел на нары, осматривая помещение, а заодно его обитателей спокойным, изучающим взглядом.

Так продолжалось довольно-таки долго. Лысухин не торопился начинать разговор, он знал, что его рано или поздно начнет кто-то другой — как говорится, ситуация к этому обязывала. Ведь это именно Лысухин неожиданно возник в бараке у диверсантов, а не наоборот. Значит, и спрашивать первыми должны диверсанты. Так и получилось.

— А что, господин инструктор, ты теперь тоже вроде как бы с нами? — наконец спросил кто-то из курсантов.

— А я и до этого был с вами, — спокойно ответил капитан.

— Это как же понимать? — спросил курсант.

— А как хочешь, так и понимай, — ответил Лысухин и прилег на нары.

Такой ответ, похоже было, ввел диверсантов в замешательство. Какое-то время они молчали, а затем уже другой голос спросил:

— А в каком, интересно знать, качестве ты сейчас с нами? По-прежнему инструктор или как?

— По-прежнему инструктор, — лениво ответил Лысухин и зевнул.

— А тогда почему же тебя доставили к нам под конвоем? — спросил тот же голос.

— А мне здесь лучше, — ответил Лысухин. — И спокойнее, и надежнее.

И опять ответ был неожиданным, и вновь он поверг диверсантов в замешательство.

До самой ночи никто на Лысухина больше не обращал внимания. Хотя что значит — не обращали? Конечно же, обращали, но только — исподволь, издалека, так, чтобы Лысухин по возможности ничего не почувствовал и не понял. Хотя, конечно же, он все чувствовал и понимал. И в частности, он понимал, что основной разговор еще впереди, и случится он позднее, глухой ночью. Глухая ночь — самое удобное время для таких разговоров.

В ожидании разговора Лысухин даже вздремнул. Однако когда к нему приблизился человек, Лысухин почувствовал сразу. Он открыл глаза и сел на нарах. Непроглядной темноты в помещении не было, у входа горела красного цвета дежурная электрическая лампа — так полагалось. От этого по всему помещению расстилалась окрашенная в сумрачный красноватый цвет полутьма, так что Лысухин сразу же разглядел приблизившегося к нему человека, да и этот человек разглядел Лысухина также.

— Во как! — сказал человек. — Учуял… Похоже, ловкий ты парень!

— Ну, — проговорил Лысухин, — в разведке бывало и не такое.

— Так ты, значит, разведчик… — неопределенно хмыкнул подошедший мужчина. — Ну-ну…

Он узнал этого человека. Это был тот самый курсант, который, помнится, задал Лысухину самый первый вопрос — откуда, мол, ты такой взялся? И вот сейчас — опять он. Из этого Лысухин сделал хотя и не окончательный, но все же вполне уверенный вывод: этот человек у диверсантов за главного. Так сказать, неформальный лидер. Что ж, и хорошо, коль так. Значит, разговор предстоит серьезный и основательный.

— Что надо? — спросил Лысухин.

— Поговорить, — ответил мужчина.

— Понятно, — ответил капитан.

— А коль понятно, то зачем спрашиваешь? — хмыкнул мужчина.

— Ну так разговоры бывают разные, — сказал Лысухин. — С мордобоем, без мордобоя… Или, например, с ножиком… Оттого и спросил, что ко всему нужно быть готовым.

— Не бойся, — после