Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола - Андрей Шляхов

Первая дочь Вертинских, Марианна родилась в Шанхае, а вторая, Анастасия — уже в Советском Союзе. Дочерей своих Александр Николаевич обожал. Вот отрывок из его песни, посвященной Марианне и Анастасии:

У меня завелись ангелята,Завелись среди белого дня.Все, над чем я смеялся когда-то,Все теперь восхищает меня!Жил я шумно и весело, каюсь,Но жена все к рукам прибрала,Совершенно со мной не считаясь,Мне двух дочек она родила.Я был против. Начнутся пеленки…Для чего свою жизнь осложнять?Но залезли мне в сердце девчонки,Как котята в чужую кровать!И теперь с новым смыслом и цельюЯ, как птица, гнездо свое вьюИ порою над их колыбельюСам себе удивленно пою:Доченьки, доченьки,Доченьки мои!Где ж вы, мои ноченьки,Где ж вы, соловьи?..

Александр Николаевич еще с 1936 года вел переговоры о возвращении на родину. Инициатива исходила от советского правительства. Возвращение артиста с мировым именем позитивно сказывалось на имидже Советского Союза. Для возвращения на родину «заблудших овец» был даже создан специальный отдел в Наркомате иностранных дел. Однако в случае с Вертинским принятие решения тянулось очень долго — разрешения пришлось ждать целых семь лет. Не исключено, что определенную роль в столь длительной задержке сыграла не только бюрократическая волокита, но и весьма неблагоприятный с точки зрения Советской власти имидж Вертинского как «буржуазного певца».

А сам Вертинский очень хотел вернуться. Должно быть, его воображению рисовались большие залы, до отказа забитые публикой, гастрольные поездки, статьи в прессе, выступления на радио и все такое прочее.

Все оказалось почти так и в то же время совсем не так…

Лидия Вертинская вспоминала: «Война в России всколыхнула в нас, русских, любовь к Родине и тревогу о ее судьбе. Александр Николаевич горячо убеждал меня ехать в Россию и быть с Родиной в тяжелый для нее час. Я тоже стала об этом мечтать. Он написал письмо Вячеславу Михайловичу Молотову. Просил простить его и пустить домой, в Россию, обещал служить Родине до конца своих дней. Письмо В.М. Молотову повез из Шанхая в Москву посольский чиновник, сочувственно относившийся к Вертинскому. Через два месяца пришел положительный ответ и визы… На станции Отпор нас встречали представители нашего консульства, но между прочим, к Александру Николаевичу все равно подошел пограничник и строго спросил, сколько он везет костюмов. Он ответил, что у него три костюма, из которых один на нем, еще один концертный фрак и один смокинг. Выслушав ответ, пограничник неодобрительно покачал головой, а Вертинский стоял с виноватым лицом… Затем мы приехали в Читу. Город был суровый. Мороз. Стужа. Помню, когда я впервые вышла из гостиницы на улицу, то было ощущение, что меня окунули в котел с кипятком. Гостиницу еле отапливали, воды почти не было, по стенам ползали клопы. В гостинице было много военных. А из Москвы в Читу пришла телеграмма в местную филармонию с распоряжением, чтобы артист Вертинский дал несколько концертов в Чите. И администратор, который занимался нами, увидев, как мы с маленьким ребенком замерзаем в номере, предложил переехать к нему. Мы с благодарностью согласились. Его семья занимала две комнаты в коммунальной квартире. Вещей оказалось много, и мы разместили их в прихожей и в общей кухне. Кое-что у нас тут же „конфисковали“, но мне было очень жаль только теплые шерстяные носки, которые я связала для Александра Николаевича. Тем временем Александр Николаевич осмотрел зал филармонии, нашел пианиста и стал репетировать. Вертинский спел четыре концерта. Зал был переполнен. Прием и успех были блестящие!»

По приезде в Советский Союз Вертинский впервые в жизни отпраздновал день своего рождения. Будучи круглым сиротой, он этого дня никогда не праздновал, но Лидия задалась целью возместить мужу все потерянные дни рождения. Жили Вертинские тогда в гостинице «Метрополь», где для празднества был снят на вечер малый банкетный зал. Пригласили множество гостей, всех, с кем успели свести знакомство и сдружиться. Ужин удался на славу. Александр Николаевич сиял от счастья, а его жена радовалась, должно быть, больше, чем он.

Эта радость была тем ценней, что, как это ни удивительно, радостей на долю Вертинского в Советском Союзе выпало немного. И большинство из этих радостей были связаны именно с семьей — с любимой женой и с дочерьми. С властями у Вертинского «не сложилось».

Впрямую его не преследовали, но и развернуться не давали. Говорили, что ему благоволил сам Сталин, который якобы советовал тем, кому не нравится творчество певца, попросту не ходить на его концерты, и собственноручно вычеркивал имя Александра Николаевича из постановлений Центрального Комитета партии, критикующих буржуазные тенденции в музыке.

Так оно и было — Сталин определенно благоволил Вертинскому. Иначе бы Александр Николаевич не получил бы в 1951 году Сталинскую премию за роль католического кардинала в фильме Михаила Калатозова «Заговор обреченных». Иначе бы Вертинскому не сходило бы с рук периодическое нарушение репертуара во время закрытых концертов, устраиваемых для театральных артистов.

Дело в том, что из множества песен, количество которых перевалило за сотню, Александру Николаевичу разрешили исполнять около тридцати. Специально уполномоченные люди сидели на всех его концертах и следили за тем, чтобы артист не допускал «вольностей», иначе говоря — не спел чего-нибудь несанкционированного.

Четырнадцать лет, прожитых Вертинским на родине, нельзя было бы назвать лучшими годами его жизни, если бы все это время рядом с ним не было бы Лидии и дочерей.

Они и только они понимали его тонкую артистическую натуру, разделяли его чаяния и поддерживали его. Вертинскому приходилось нелегко, настолько нелегко, что однажды он даже решился написать письмо товарищу Сталину. По тем временам это был очень смелый шаг, чреватый различными неприятностями, порой очень крупными.

«Обо мне не пишут и не говорят ни слова, как будто меня нет в стране, — писал Вертинский „вождю народов“. — Газетчики и журналисты говорят „нет сигнала“. Вероятно, его и не будет. А между тем я есть! И очень „есть“! Меня любит народ! (Простите мне эту смелость.) 13 лет на меня нельзя достать билета! Все это мучает меня. Я не тщеславен. У меня мировое имя, и мне к нему никто и ничего добавить не может. Но я русский человек! И советский человек. И я хочу одного — стать советским актером. Для этого я и вернулся на Родину».