Повелители драконов. Книга 2. Пронзая ветер - Эн Варко

— Коросс, сколько же тебе лет, если ты видел Линя младенцем? Мне казалось, что мы все приблизительно одного возраста.

— Так и есть.

Почувствовав удивление Ланетты, он объяснил:

— Меня не было на Эоле пятнадцать лет. Все это время я был в Башне. Потом еще три года я провел, запершись в своей лаборатории, чтобы создать межмировой портал. Но в Башне времени не существует, а зашел я туда в восемнадцатилетнем возрасте. Так что физически мне не больше двадцати одного.

— Как это? — удивилась девушка.

— Понимаешь, чтобы стать истинным правителем, наследник мужского рода должен обязательно построить свою магическую Башню. Сначала для ее создания используется Истинная Сила из хранилищ Дома, но в какой-то момент правитель погружается в состояние, чем-то похожее на летаргический сон. И тогда через него начинают протекать бесконечные вереницы чужих миров и чужих жизней — пластичных, послушных, легко подчиняющихся воле спящего. Чем больше миров правитель может охватить единовременно, тем выше его Башня, которую питают душевные метания людей из его снов. И наоборот — высота Башни увеличивает количество посещаемых миров. А главное, Башня усиливает магический потенциал правителя, расширяя его возможности управлять Силой. Обычно, чтобы поддерживать Башню и, соответственно, себя в рабочем состоянии каждый правитель должен уединяется в ней года на два каждые пять лет. Но когда наследник только вступает в права правителя, он должен сначала полностью отстроить свою Башню. Это занимает много времени для тех, кого он оставил…

Молодой человек покачал головой, заново переживая это состояние.

— Знаешь, Лани, по возвращении испытываешь очень странное состояние. Я до сих пор еще не могу полностью придти в себя. Когда я проснулся, большая часть снов стерлась из моей памяти. Я чувствовал себя человеком, который просто уснул не в обычной постели, а в высокой Башне, где вместо потолка мерцает звездное небо. Вот только пока я спал, мой отец постарел, враги стали опытнее и изощренней, а родная сестра…

Недоговорив, он поворошил костер. Стайка ярких звездочек устремилась в ночную мглу. Молодой человек с какой-то тоской проводил ее взглядом. Сейчас он напомнил ей Лэппиуса, больше всего любившего бесконечность дорог и вольную свежесть ветра.

— Знаешь, а ты совсем не похож на правителя.

Он невесело усмехнулся:

— Звучит как комплимент.

— Правители Митриля вызвали у меня стойкое желание держаться от них подальше. Линнок утверждает, что правители Кросса такие же. А может даже хуже.

— Он прав.

Некоторое время они сидели, каждый погруженный в свои невеселые думы, глядя на веселые язычки огня. Ночь была теплая, а стрекотание цикад было таким громким, что заглушало потрескивание костра.

Прочистив горло, она задала новый вопрос, чтобы нарушить молчание, которое с каждой минутой становилось все невыносимей:

— Ты снова превратишься в крысу?

— Да, — неохотно отозвался Коросс. — Но может это и не так и плохо. Маг из меня сейчас никакой, и я вряд ли смогу защитить, если вы с Линем встретите достаточно сильного противника. Зато в теле крысы удобно прятаться от лишних глаз.

— Но почему так все произошло? Что пошло не так?

Он долго молчал, и когда она уже не ожидала никакого ответа, заговорил:

— В шкатулке должен был лежать образец моей крови, взятый до того, как я свершил трансформацию. Он бы запустил обратный процесс. Но туда что-то подмешали, и превращение свершилось не полностью. А самое печальное — скорее всего, это сделала моя сестра.

— Зачем ей это было нужно?

— Тантоссе всегда хотелось власти, а сейчас наш отец при смерти. Ей представился очень хороший шанс осуществить мечту. Вот она и решила им воспользоваться, устранив меня, как конкурента.

— И что ты теперь намерен делать?

Он вздохнул:

— Пока не знаю. Я многим ей обязан. Она учила меня всему, что я должен был знать как будущий правитель; утешала, когда случались неудачи; давала хорошие советы, когда я в них нуждался; придумывала развлечения, когда мне было тоскливо. Несколько раз она спасала мне жизнь, рискуя собственной, когда я по глупости попадал в крайне неприятные ситуации. Так тяжело, когда человек, которого ты любишь и, казалось, понимаешь, оказывается опасным незнакомцем.

— Это так, — грустно отозвалась девушка и попыталась заставить себя встать. — Надо возвращаться. Сегодня был тяжелый день, и следует хорошенько отдохнуть…

Коросс прижал ее к себе, не отпуская.

— Лани, — вздохнул он, — пожалуйста, не уходи.

У нее и не получилось бы. Ее тянуло к Короссу с неодолимой силой. Это было каким-то наваждением. Слова Шута о том, что от правителей надо держаться подальше, предостерегающим звоном колокола стучали в ее голове. Но это лишь еще сильнее усиливало почти болезненное притяжение. Отчаянно краснея, она попросила:

— Тогда поцелуй меня. Пожалуйста.

— Лани! — прошептал он, касаясь ее губ губами.

Нерешительно, словно сомневаясь. А затем снова поцеловал. Теперь глубже, полнее. Так, что у нее перехватило дыхание.

— Подожди, — выдохнула она, и Коросс послушно отстранился.

— То что я испытываю к тебе… Это сводит меня с ума, — прошептала она, снимая кольцо. — Ты же говорил, что тебе сейчас нужно много Силы? Так возьми у меня! Освободи меня от этой безумной страсти.

Судорожно вздохнув, он коснулся ее губ. Земля качнулась, стремительно уносясь куда-то вниз. Она не заметила, как все, что разделало их, оказалось отброшенным в сторону, и вздрогнула, когда прохладное тело накрыло ее, всю дрожащую то ли от холода, то ли от предвкушения чего-то неведомого. От этого прикосновения, она вспыхнула, как шалашик дров от одного щелчка. И каждое прикосновение все сильнее разжигало пожар, заставляя плавиться от наслаждения.

Ее разбудили брызги воды на лицо.

Шут был в одних штанах, а с волос его стекала вода, оставляя прерывистые дорожки на поджаром мускулистом теле. Его глаза опять сверкали ярко, словно звезды, а на мраморной коже лица обозначился легкий намек на румянец. Чем-то неуловимым он был удивительным образом похож на Коросса. Возможно хищной грацией движений, а может открытым взглядом, в котором за шторами вечной насмешки пряталась чуткая внимательность.

— Привет, грешница, — поздоровался Шут и засмеялся, увидев, как густо покраснела Ланетта, подтягивая к самому носу плащ. — Вот оно закостенелое женское тщеславие в полной красе! Где твоя неприметность? Куда потерялись уныние и болезненный вид? И что, по-твоему, я теперь скажу Папаше Моту? Ты же обещала мне не смывать мой макияж, пока мы не найдем какое-нибудь укромное место! И что я вижу?!? Волосы влажные, лицо чистое, глазища светятся. Просто стыд и срам какой-то!