Рожденные в СССР. Часть вторая. Обретение (СИ) - Коруд Ал

— Представляю, что надо там увидеть, чтобы хохотать до истерики.

— Сам глянь!

Холмогорцев поднялся с места и прошел к туалету, тем более что и самому было пора облегчиться. От него не ускользнул насмешливый взгляд Дмитрия. Ха-ха, было отчего заржать в голос. Неприглядные стены сортира скрашивали вырезки из журналов и плакаты. Но центром всего перфоманса был лист жести, а на нем — напечатанный трафаретом плакат «Мосэнерго». Всего в три слова: «Кончил — выключи рубильник!» Едва сделав необходимое, Степан выкатился обратно. И в самом деле, очень смешно.

Они еще выпили, блины были великолепны, как, впрочем, и селедка. Ирина рассказывала всяческие интересные истории. Жизнь у женщины, как и у всего её поколения была богата на события, непростая, но задорная.

— Мы копим деньги на новую мастерскую. Кооперативную. Вот Диме и приходится мотаться по стране и заниматься всяческой ерундой. Но деньги ведь не главное?

Степан промолчал. Не с его цинизмом об этом говорить. Он ведь каждую лишнюю копеечку от налоговой старался спрятать. Этакое соревнование — кто кого. Совершенно бессмысленное по сути, но зато весьма забавное.

Внезапно послышались шаги человека, спускающегося по лестнице. Ирина оживилась.

— Кто еще сегодня к нам заглянул?

Человека, перед которым Холмогорцев когда-то преклонялся, он узнал не сразу. Больно уж отличался тот образ свойского парня от лица мужчины, хорошо пожившего свое и уставшего от бытия. Но глаза были все те же, смотревшие с хитрецой и, казалось, заглядывающую в самые потаенные уголки души. И голос был до дрожи родной!

— Привет честной компании! Гляжу, празднуем?

— Васечка, ты откуда?

— С Алтая, отдыхал, писал, вот в гости к вам приехал.

Шукшин стоял посередине мастерской. Крепко, по-крестьянски расставив свои ноги, и неспешно оглядываясь. Было видно, что ему тут нравится, ему тут уютно. Казалось, что с его появлением пространство вокруг разом расширилось и стало намного светлее.

— Садитесь, Василий Макарович.

Шукшин с любопытством протянул мужицкую мозолистую руку труженика и оценил загар, сопровождаемый с крепким пожатием Холмогорцева.

— Ты где, парень, работаешь? Руки как крюки!

— В археологической партии Степа трудился. Только что вернулся, — ответила за Степана Ирина, тут же засуетившись возле стола.

— Историк? Любопытно, — Василий тут-же присел у стола и начал с нескрываемым любопытством расспрашивать новоявленного студента. Тема была для него своя, родная. Древняя Русь, начало начал. Они не заметили, как допили вино и съели все блины. Так их затянул взаимно интересный разговор.

— Вот какие дела, оказывается, творятся, Степа. Ну а я ни сном, ни духом! Слушай! — он заходил по комнате, схватившись за голову. — Забросил я своего Стеньку. Злодей он, душегуб, не хочу его воспевать. Здесь же… Такой простор. Говоришь, Олег Вещий там правил?

— Возможно. Одна из версий.

— Русский князь?

— Вот тут я не уверен. Слишком много там жило скандинавов. Воины, ремесленники. Скорей всего он был из варягов, викингов, только на Руси не первый год.

— Викинг, говоришь? Чужаки в сердце Руси?

— Так они уже обрусевшими были, но пока не смешивались. Там, вообще, много разных племен жило. Большой по тем меркам торгово-ремесленный центр, не меньше тогдашнего Киева. Старая Ладога к тому времени уже больше века была скандинавской факторией, Новгород еще создавался. Он пока только три деревни и населения всего ничего. Потом богатством прирастать будет.

— Интересно рассказываешь, — Шукшин присел обратно на стул и потянулся за бутылкой. — Вот я черт старый, все у вас выпил! Вино больно хорошо.

Ирина пододвинула свежую партию только испеченных блинов и заметила.

— Есть, Васенька, еще наш пунш.

— Мне, Ирочка, нынче лишь красное сухое можно, и то немного.

Холмогорцева буквально стукнуло по голове. На дворе же стоит семьдесят пятый год! Василий Макарович с октября в могиле должен лежать. От потрясения Степан даже не заметил, как проговорил эти слова вслух. Ирина всплеснула руками и осторожно присела на край табуретки, напряженно взирая на Шукшина. Тот же в ответ нахмурился, его только что живое лицо буквально стянуло сеткой застарелых морщин. Глаза странно блеснули и притухли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты этот, что ли?

— Да, человек из двадцать первого века, — Степан напряженно ожидал развязки. Как Василий Макарович относится к попаданцам было неизвестно.

— Слушай, Степа, а ведь, похоже, что я вашему брату и обязан жизнью. Не знаю, но кто-то из таких людей сообщил начальству. Так, — Василий оглядел осиротевший стол, — давай сходим в магазин за винишком.

— Вась, а как же твоя язва?

— Залечили, Иришка. Представляешь, нет ничего! Чудо, да и только! Еще прошлым летом, перед съемкой у Бондарчука ко мне с нашего Алтая какой-то странный доктор приехал. Не хотел я принимать его, но он так глянул и сказал, что помру скоро и ничего сделать задуманное не успею. И такая вдруг злость взяла! Все, говорю, баста, давай лечи! И как начал он меня шпынять. Курить бросил, не пил давно уже. Так лекарь какие-то снадобья странные каждый день давал, иголками меня всего обколол, потом в больничку на восстановление положил. Бондарчук рвет и мечет, ему же надо фильм закончить. Кто ж знал, что он у меня будет последним, — голос Шукшина дрогнул. Ирина сидела, закрыв рот ладонью, чтобы не закричать от ужаса. Она же ничего не знала, — Ничего, выходили, вылечили. Потом этот лекарь крепко накрепко запретил в Москве оставаться. Вот набегами здесь и бываю. Сейчас даже выпить можно иногда с хорошим человеком. Но в меру и только сухое вино.

— Спасибо, Василий Макарович, на добром слове, но это не я был. Я только тогда попал сюда…

— Что ты все Макарыч. Сам меня, наверное, и старше?

Холмогорцев кивнул в ответ, но так и не признался, что ощущает себя рядом с писателем малолеткой.

— Вон там за углом неплохой магазинчик имеется. Деньги оставь, мне аванс за книгу выдали. Так что гуляем! Эх! Не забыть бы еще маме теплое пальто купить. Старенькая она у меня.

Они завернули за угол и вошли в обычный магазинчик. В послеобеденное время он был пуст. Как и пусты его прилавки. Степан прошелся глазами по ряду консервных банок. Негусто!

— Я бы вот эти взял. Морские огурцы, в будущем дорогущий деликатес.

— Мне не все можно, Степа. Здоровье нынче берегу. Представляешь, десять лет не пил, а доктор недавно разрешил, и именно красное. Его и возьмем, и рис белый, полезный он при моей болезни. Доктор научил меня его готовить по-китайски. Овощи, думаю, у Ириши найдутся. Девушка, что у вас тут имеется приличного?

— Берите, что на витрине, — привычно хабально ответила монументальная продавщица, но неожиданно из-за соседнего прилавка вынырнула невысокая щекастая шатенка.

— Ой, а это вы?

— Я! — гордо ответил Шукшин и широко улыбнулся свой фирменной «шукшинской» улыбкой.

— Я вас во всех ваших фильмах видела! Вы и в жизни такой простой, из народа. Зина! Чего столбом встала, найди чего человеку вино хорошее. Это же артист!

Зина тут же поменялась в лице и засуетилась.

— Чего хотите, уважаемые?

— Грузинское есть у вас? Нам бы бутылочки… — Степан скосил глаза и увидел, как Василий показал три пальца. — Три штуки.

Через пять секунд перед ними стояли чуть запылённые, темного стекла бутылки «Ахашени». Холмогорцев такого еще не пил и молча кивнул.

— Пробивайте!

— Еще пастилы вон той, девушка и конфет каких хороших. Есть? Спасибо!

Пока они шли к кассе, им уже выбили правильный чек. Кассирша так мило улыбалась, что Шукшин по собственной инициативе расписался на обрывках оберточной бумаги, чем привел всех продавщиц в полный восторг. Сами они об этом не догадались. Не было опыта общения с известными людьми.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вот так и живем, — Шукшин нес голову высоко, но глаза покрылись легкой грустинкой. — Неужели нельзя всегда быть взаимовежливыми, добрыми друг к другу. У вас там так же?