Кожа для барабана, или Севильское причастие - Артуро Перес-Реверте

Куарт поставил книгу на место и осмотрел телефон. Аппарат был старый, безрозеточный, подключить к нему компьютер не представлялось возможным. Куарт вышел из комнаты, оставив дверь в том же положении, в каком нашел ее: открытой под углом в сорок пять градусов, и прошел по коридорчику в спальню, принадлежавшую, по всей видимости, отцу Ферро. Воздух там был застоявшийся, с каким-то особым, церковным запахом. Комнатка, окно которой выходило на площадь, была обставлена беднее некуда: железная кровать, над ней на стене распятие, в углу шкаф с зеркалом. На тумбочке возле кровати лежал молитвенник, под кроватью стояли шлепанцы и фарфоровый ночной горшок, при виде которого Куарт невольно улыбнулся. В шкафу висели темный костюм, сутана (не в лучшем состоянии, чем та, что отец Ферро носил каждый день) и несколько рубашек, лежало немного нижнего белья. Вот и все. Почти единственной вещью личного характера в комнате была пожелтевшая фотография в деревянной рамке: мужчина и женщина, по виду — крестьяне, одетые по-воскресному, а между ними — священник, в котором, несмотря на черные волосы и юное, очень серьезное лицо, Куарт без труда узнал дона Приамо Ферро. Снимок был очень старый, с большим расплывшимся пятном в углу, сделан, прикинул Куарт, как минимум лет сорок назад. Он внимательно всмотрелся в знакомые черты: те же глаза, тот же упрямый подбородок. А гордый, торжественный вид мужчины и женщины, которых обнимал за плечи молодой священник, позволял предположить, что фотография была сделана по случаю его недавнего рукоположения.

Вторая спальня, вне всякого сомнения, принадлежала Оскару Лобато. На ее стенах Куарт увидел литографию с видом Иерусалима со стороны Оливкового сада и постер известного американского фильма с Питером Фонда и Деннисом Хоппером, оседлавшими свои мотоциклы. В углу стояли теннисная ракетка и пара кроссовок. На тумбочке и в шкафу Куарту не попалось ничего интересного, так что он сосредоточил свое внимание на столе у окна. Там он нашел кое-какие бумаги, книги по теологии и истории Церкви. «Нравственность» Ройо Марина, «Патрологию» Альтанера, пять томов «Таинства спасения», объемистое эссе «Клерики» Юджина Друэрманна, электронные шахматы, путеводитель по Ватикану, коробочку с противогистаминными пилюлями и старенькую приключенческую книжку «Скипетр Оттокара». А в ящике — в награду за свое терпение — двадцать страниц принтерной распечатки (религиозного содержания) и пять пластмассовых коробочек с дюжиной 3,5-дюймовых дискет каждая.

Возможно, это «Вечерня», а возможно, и нет. Так или иначе, имеются обстоятельства, говорящие как за, так и против этой версии. Найденного недостаточно для того, чтобы оно могло служить доказательством, но его даже слишком много, если смотреть на него как на материал, подлежащий изучению на месте, раздраженно подумал Куарт, разглядывая содержимое коробочек. Чтобы ознакомиться с ним поближе, требовалось время и соответствующие условия, а Куарт не располагал ни тем ни другим. Ему нужно было как-то умудриться попасть сюда еще раз, чтобы переписать все дискеты на жесткий диск своего портативного компьютера, с тем чтобы позже изучить все досконально. А на переписывание уйдет, по всей вероятности, больше часа, да плюс к тому придется обеспечить на это время отсутствие обоих священников.

Зной просачивался сквозь занавески, и Куарт чувствовал, что совершенно взмок под своим легким черным пиджаком. Достав бумажный носовой платок, он вытер им лоб, затем, скатав в шарик, сунул его в карман. Дискеты он положил на место и задвинул ящик, мысленно спрашивая себя, где, интересно, хранится аппаратура, которой пользуется отец Оскар. Кто бы ни был этот проклятый хакер, он должен был располагать очень мощным компьютером, подключенным к легкодоступной телефонной линии, и еще кое-каким оборудованием. А для этого требовались хотя бы минимальные условия и место, которых в этом доме не было. Вне всякого сомнения, «Вечерня» — будь это Оскар Лобато или кто-то другой — совершал свои вылазки не отсюда.

Куарт огляделся, затрудняясь решить, что делать. Ему пора было уходить. И в тот самый момент, когда он оттянул манжет левого рукава, чтобы посмотреть на часы, ступеньки лестницы заскрипели под чьими-то шагами. Куарт понял, что его проблемы только начинаются.

Селестино Перехиль повесил трубку и в задумчивости уставился на телефон. Только что дон Ибраим из бара, находящегося рядом с церковью, передал ему очередное сообщение о передвижениях каждого из участников этой истории. Экс-лжеадвокат и его приспешники отнеслись к своему заданию чересчур уж буквально. Перехилю уже порядком надоело каждые полчаса отвечать на звонки, чтобы узнать, что этот священник купил несколько газет в киоске Курро, а тот сидит в баре «Ларедо», наслаждаясь тенью и прохладой. Из всей полученной им до сих пор информации единственным действительно ценным было сообщение о том, что Макарена Брунер встретилась в отеле «Донья Мария» с посланником из Рима. Перехиль выслушал это с недоверием, которое затем перешло в нечто вроде выжидательного удовлетворения. Такие детали всегда делали игру особенно интересной.

Кстати, об игре. За последние двадцать четыре часа зеленое сукно еще больше осложнило жизнь подручному Пенчо Гавиры. Выдав дону Ибраиму и компании сто тысяч в счет трех миллионов, обещанных им за работу, Перехиль поддался соблазну воспользоваться остальными двумя миллионами девятьюстами тысячами, чтобы поправить свое более чем критическое финансовое положение. Это было движение души, однако из тех интуитивных ощущений, достаточно опасного свойства, которые внушают человеку, что бывают дни не такие, как все, и что этот день именно такой. Кроме того, в андалусской крови Перехиля была растворена определенная доза арабского фатализма. Судьба подмигивает только один раз — второго не дождешься: таков был единственный совет, данный маленькому Селестино отцом, который как раз на следующий день после этого вышел из дома за сигаретами и сбежал с торговкой, продававшей сосиски на углу. И вот, несмотря на отчетливое понимание того, что он балансирует на краю пропасти, Перехиль, сидя за стойкой бара, внезапно почувствовал: если он не последует велению внутреннего голоса, сожаление о том, что могло произойти, но не произошло, будет преследовать его всю жизнь. Ибо подручный сильного человека из банка «Картухано» мог быть кем угодно — прохвостом, плешивым проходимцем, негодяем, способным продать собственную мать, своего шефа или его жену за карточку бинго, но одно только воспоминание о том, как постукивает шарик вертящейся рулетки, наполняло его сердце тигриной мощью. Такие вот дела. Одним словом, в тот же самый вечер Перехиль облачился в чистую рубашку, надел галстук, полыхавший алыми и бордовыми хризантемами, и поспешил в казино, как герой, отправляющийся на завоевание Трои. И почти завоевал ее, к чести его внутреннего голоса и его опыта. Но то, что могло произойти, не произошло. Как сказал Сенека, того, чего не может быть, быть не может, а кроме того, это было невозможно. Два миллиона девятьсот тысяч, как одна копеечка, хотя этого Сенека и не говорил, последовали за предыдущими тремя миллионами. Так что финансы Селестино Перехиля пели уже не романсы, а целые оперные арии, а перед глазами у него, неотвратимые как рок, стояли призраки Цыгана Майрены и Цыпленка Муэласа.

Он поднялся и нервно зашагал по тесной, битком набитой копировальной аппаратурой и бумагами комнатушке, которую занимал двумя этажами ниже своего шефа. Из окон, выходивших на Ареналь и Гвадалквивир, видны были Золотая башня, мост Сан-Тельмо и парочки, прогуливающиеся по террасам вдоль реки. В комнате работал кондиционер, Перехиль был без пиджака, но так и сопел от жары, поэтому он достал бутылку виски, бросил в стакан лед, налил на три пальца и залпом выпил, мысленно задавая себе вопрос: сколько же может продолжаться этот кошмар?

В голове у него вертелась одна идея. Пока еще ничего определенного, но, похоже — по крайней мере, на первый взгляд, — перед ним открывалась некоторая возможность раздобыть наличные. Конечно, это означало новую игру с огнем, но выбора у него, в общем-то, не было. Главное, чтобы Пенчо Гавира не знал, что его тень, его доверенный наемник ведет двойную игру. Если повести себя аккуратно, то из этой истории можно выжать еще что-то. В конце концов, высокий священник куда фотогеничнее Курро Маэстраля.

Неторопливо обдумывая свою идею, Перехиль взял со стола записную книжку, и его указательный палец остановился на номере, который ему несколько раз уже приходилось набирать. В следующее мгновение он захлопнул книжку, словно пытаясь отогнать от себя предательские мысли. «Ты самая настоящая крыса», — сказал он себе с объективностью, прямо-таки необыкновенной для человека его склада. Однако вовсе не моральная сторона дела мучила бывшего детектива, слишком обеспокоенного каталептическим состоянием своих финансов. Его смятение объяснялось иным: он отлично знал, что некоторые средства, если ими злоупотреблять, могут оказаться гибельными для тебя самого. Но не менее гибельны и долги, особенно когда ты должен самому опасному из севильских ростовщиков. Так что, более не раздумывая, Перехиль снова раскрыл книжку и нашел номер редакции журнала «Ку+С». Конечно, все это очень смахивает на предательство. Но «предательство» — чересчур торжественное слово. Он просто пытается выжить.