Сборник летописей. Том III - Рашид-ад-дин

Джалаиртай испугался и бежал, а Борак отчаялся. Абага-хан в погоню за Джалаиртаем выслал Бука-Тимура, чтобы он убивал всех, кого захватит. Он кликнул клич войску и молвил: «Сегодня день славы или позора». Войско дружно, разом бросилось вперед, схватилось за сабли и копья и ударяло справа и слева. Сунтай-нойон, которому было девяносто лет, спешился, сел на стул между обеими ратями и сказал эмирам и ратным людям: «Ради такого дня мы пользовались милостями Абага-хана. Нет средства от смерти. Ежели убьют Сунтая, то убьют девяностолетнего старца, а ежели вы меня покинете, куда денутся ваши жены и дети от руки Абага-хана и потомков Чингиз-хана. Итак бейтесь мужественно, уповайте на бога, дабы он дал нам победу и славу».

Короче говоря, они бросились вперед и бились жестоко, пока на третьем натиске не разбили Борака. [Борак] отстал пеший, жалобно кричал и звал своих нукеров, но никто из воинов не обращал внимания на его слова. В конце концов один из телохранителей,[241] по имени Сали, |A 217b, S 493| его узнал, спешился, посадил Борака на своего коня и попросил у него стрел. [Борак] вынул из колчана несколько стрел, бросил ему и уехал.

На другой день он добрался до своего войска. Те, что вышли живыми [из битвы], собрались вокруг него пешими и нагими, а из его родичей, кто спасся, переправился через реку и не останавливался. Войско Абага-хана нападало справа и слева и всех, кто попадался, убивало и забирало в полон. Хулкун, племянник Элькэ-нойона, прибыл с двумя тысячами всадников и изъявил покорность. Если бы не смелость и отвага Джалаиртая, ни одна душа из бораковцев не спаслась бы от смерти, потому что он собрал бегущих и провел их в пески Амуйе, а когда приближалось войско, он останавливался для боя и держался стойко до тех пор, пока бегущие не оказывались далеко впереди. [Тогда] он снова отправлялся дальше. Эта доблесть многих вывела и спасла от меча.

На том пути стоял разрушенный кушк. Толпа всадников укрылась там, и отряд наших воинов обстреливал их без пользы. Вдруг подоспело знамя Абага-хана, и он [Абага-хан] приказал, чтобы вокруг того кушка наложили безмерно дров. Их подожгли, и все они сгорели. После этого Абага-хан славным победителем повернул обратно. Хорасанские и Мазандеранские владения до берегов реки [Амуйе] он вверил своему брату Тубшин-огулу, обласкал ратных людей,[242] а с эмиров, которые бежали, приказал взыскать. Алинак в той битве совершил удалые подвиги и по этой причине стал уважаем и знаменит. Битва эта случилась в первый день месяца зи-л-хиджджэ лета 668 [22 VII 1270].

|A 218а, S 496| Рассказ о положении Борака после того, как он, обратясь в бегство, перешел реку, о разброде его подчиненных и дружины и конце его дела

Когда Борак, обратившись в бегство, перешел реку, он растерялся и испугался, стал попрекать общество родичей и обдумывал средство, как бы их наказать да покарать. В ту пору его разбил паралич, так что он не мог садиться верхом. Родичи и эмиры, которые были им напуганы, уходили от него каждый под каким-либо предлогом и отправлялись к своим жилищам. В том числе Ахмед-огул сын Бури, внука Чагатая, ослушавшись, пошел со своей дружиной в Бишбалык. Борак обиделся и сказал: «Что я сделал дурного этим людям? Они долгое время жили припеваючи под сенью моего могущества и сколотили громадные богатства. Посоветовавшись вместе с родичами и эмирами, мы перешли реку, и они постоянно говорили: пойдем-де сюда да туда. В день битвы они нарушили свое слово, бежали и покинули меня пешего среди врагов, а сегодня, когда со мною стряслась беда, [они] от меня отворачиваются. Ежели я выздоровею от этого недуга, куда они смогут деться?». Жена Борака, Ноке[243]-хатун, услышав эти слова, сказала Бораку: «Раз ты немощен, я сяду с дружиной на коня и, схватив Ахмеда, доставлю обратно».

Бораку эти слова придали бодрости. Он призвал эмиров и после совещания приказал Наулдару, одному из эмиров-тысячников, чтобы он отправился в погоню за Ахмедом в передовом отряде, а сам, сев в носилки, потихоньку отправился следом с большим войском. Через два перегона он услышал, что Никпей[244] сын Сарабана, сына Чагатая, ушел в Ходжент. [Борак] послал оттуда вслед за Никпеем Талику[245]-огула сына Кадаки, сына Бури, сына Муатугэна, сына Чагатая[246] с войском. Когда он [Борак] приблизился к Чачу, то отправил послом к Кайду своего брата Ясар-огула и сказал: «Я-де при походе на Хорасан и Ирак пошел [туда] с великой ратью по совету Кайду-аги и на берегу Чакчирана[247] дал сражение Тубшину и мы победили. Кипчак по ничтожной причине разговора с Джалаиртаем, который у них случился за питьем вина, обиделся и прежде чем я их расспросил, он покинул ставку и палатку и отправился назад. Я послал вслед за ним для снискания расположения Му’мина, Ясара и Абачи, и сколько ни увещевали его и ни говорили, что вы, мол, пришли в силу указа Кайду-анды и негоже поворачивать назад, подойдя к врагу, он тех слов не послушал и не возвратился обратно. По этой причине войска наши упали духом. Когда мы пошли на Герат, Чапат тоже без причины повернул обратно и пошел вслед за ним. Я потому никого не посылал [за ним], что знал, что он не станет слушать увещаний и [дело] кончится сражением. По этой причине наше дело получило изъян.

Я повел рать и отправился в Гератскую область, а с той стороны подоспел Абага-хан со множеством войск. Хотя рать моя и пала духом от ухода Кипчака и Чапата, [все же] по необходимости нужно было дать бой. Когда мы сошлись, Джалаиртай разбил их левое крыло и обратил в бегство. В бою в Маргаула попала стрела, он был убит и войско было совсем разбито. Я упал с лошади и вся рать проходила через меня. Эмирам и телохранителям, которых я узнавал, я кричал, что я-де Борак, государь ваш, дайте мне лошадь, но ни одна тварь в такой час на меня не обращала внимания, и они бежали мимо. В конце концов один из караунов, по имени Сали, меня признал, сошел с коня, посадил меня и попросил стрел. Я дал ему несколько стрел и с тысячью усилий выбрался из круга врагов. На другой день, пеший и раненый, я