Двор. Книга 2 - Аркадий Львов

Иосиф поставил будильник на пять часов, в шесть уже надо выходить на завод, привел в порядок протез, чтобы утром не терять время, выкурил цигарку, немножко удовольствия, хотя на ночь будоражит нервы, и лег.

— Иосиф, — окликнула через минуту Аня, — ты спишь? Иосиф засмеялся и сказал: если ему хотят дать сто рублей, так не спит, а если у него хотят взять, так спит.

— Сегодня вечером, — прошептала Аня, — когда я зашла к Полине Исаевне и обещала достать для нее кило козьего жира, Дегтярь посмотрел на меня такими глазами, что мне стало нехорошо.

— Дальше, — сказал Иосиф.

— Потом он повернулся боком и спросил: терпение советской власти имеет где-нибудь край или Котляр думает, края нет?

— Что ты ответила?

— Я ответила, мы не делаем ничего такого, чтобы надо было об этом думать или ставить вопрос.

— Правильно.

— Потом он сказал: за хлеб-соль для больной Полины Исаевны спасибо, и отдельное спасибо за анекдоты, которые распространяет Иосиф Котляр.

— Какие анекдоты? — Иосиф повернул голову, свет луны бил прямо в глаза, из трубы на крыше, через дорогу, подымались клубы дыма, сначала круглые, пухлые, потом вытягивались в длину и уходили в небо. — Какие анекдоты?

— Боже мой, — застонала Аня, — он еще спрашивает! Сколько раз я просила и повторяла: язык без костей. Болтает, вечные шутки-прибаутки, как будто он один на свете.

— Подожди, — остановил Иосиф, — приведи мне конкретно, что я болтал и где.

— Бедный Адя, — заплакала Аня, — его папочка Ваня имел язык без костей, а теперь этот. Черт с тобой, если тебе не жалко ребенка, без тебя проживем.

— Я еще не в гробу, — сказал Иосиф, — не надевай мне белые тапочки. А на твоего Овсеича я уже один раз положил с прибором и еще десять раз положу.

— Ишак, — горько засмеялась Аня, — старый ишак, он хорохорится перед собственной женой. Иосиф рассердился:

— Я понимаю, тебе нужен был такой муж, как Овсеич, чтобы чахоточной жене круглые сутки читать лекции, а кусочек масла и яичко пусть принесут соседи.

— Вот, — обрадовалась Аня, — повтори еще раз и громче, чтобы вся Одесса услышала, а потом будешь требовать, чтобы я тебе конкретно привела, где ты болтал и что.

— Дура, — опять рассердился! Иосиф, — никто не запрещает человеку пошутить и посмеяться над соседом, от шутки не умирают.

— Боже мой, — застонала Аня, — запрещают, не запрещают, надо же понимать, какое сейчас время и с кем шутить!

— Аня, — засмеялся Иосиф, — я тебе расскажу интересный случай. Сидят в ДОПРе двое, Франц и Шванц, Франц спрашивает: «За что ты сидишь?» А Шванц ему отвечает: «За то, что я плохо бегаю». Франц сильно удивился: «Уж и за это садят?» Шванц ему объясняет: у них с соседом тонкая стена, слышно каждое слово, о чем говорят, и сосед первый прибежал, куда следует. «Дурак, — зареготал Франц, — а ты в это время кушал горох и ждал». Шванц обиделся и сказал, что он не дурак, наоборот, он побежал первый, но сосед лучше бегает и перегнал его.

В Адиной комнате заскрипела кровать, как будто человек сильно ворочается или трясется от смеха. Вот, прошептала Аня, мальчик слышит каждый шорох, хотя стена капитальная и дверь плотно закрыта, соседи, наверное, тоже слышат. Иосиф сказал, ему плевать на соседей, пусть боятся те, кому Советская власть стоит поперек горла, а Котляр отдал за нее все самое дорогое, что имел.

— Иосиф, — Аня перешла на диван к мужу, — поклянись моим здоровьем, что ты больше не будешь болтать языком, где попало.

Нет, категорически ответил Иосиф, если человек дает такую клятву, получается, что есть причина, и он на самом деле болтает лишнее. Аня крепко прижалась, обняла за шею и продолжала настаивать, но Иосиф снова отказал и повторил, что хорошо знает свои права и никто его не запугает. А насчет Вани Лапидиса она привела неудачный пример: во-первых, было десять лет назад, в тридцать седьмом году, во-вторых, нет дыма без огня — даром человека не могли взять.

После Октябрьских Иона Овсеич в разговоре с Малой, Степой Хомицким и другими соседями ненароком обронил: он не будет сильно удивлен, если еще до Нового года партия и правительство примут решение об отмене карточной системы, то есть свободной продаже хлеба и других продовольственных товаров для всего населения.

Иосиф Котляр обсуждал новость со своей Аней и попутно объяснял, что легко принять решение, но реализация требует крепкой материальной базы, а сельское хозяйство еще не успело залечить раны от войны и хромает на обе ноги. Кроме того, выступление Черчилля в американском городе Фултон показывает, как мы должны крепить оборону и быть всегда начеку, а это пожирает столько денег, что хватило бы на два сельских хозяйства.

Аня качала головой: если бы американцы видели хоть четверть того, что видели мы, они бы выгнали этого Черчилля еще до того, как он открыл свой рот. Черчилль, возмутился Иосиф, вроде вся загвоздка в одном Черчилле! А доктрина Трумэна, а план Маршалла, а Уолл-стрит!

Накануне выходного Аня занесла Полине Исаевне крестьянский калачик и стакан сметаны. Пока та отламывала по кусочку и окунала в сметану, гостья сама завела разговор на экономические темы. Иона Овсеич пришел с работы, успел услышать вторую половину дискуссии и поинтересовался, из какого источника Анна Котляр черпает сведения, что все деньги у нас уходят на военный бюджет, если по данным Госплана СССР на оборону расходуется, примерно, одна пятая часть, а львиная доля — на промышленность и сельское хозяйство, причем ежегодный прирост сельского хозяйства в текущей пятилетке запланирован не меньше, чем на семнадцать процентов?

Аня призналась, что даже не имела представления, как много денег уходит у нас на сельское хозяйство и какой быстрый рост предусмотрен пятилетним планом, захотела узнать новые подробности, но Иона Овсеич сказал, что экономучебой займется в другой раз, а сейчас вернемся к вопросу: где тот грязный источник, из которого она почерпнула свои сведения о распределении капиталовложений в нашем народном хозяйстве?

— Что значит грязный? — возмутилась Аня, лицо сильно побледнело, губы сделались синие, как на морозе.

Полина Исаевна объяснила за мужа, что он просто говорит с ней откровенно, как с близким человеком, и ничего плохого в данном случае не думал, напрасно Аня разволновалась, но Иона Овсеич попросил жену не расписываться за грамотного и повторил свой вопрос насчет грязного источника. Больше того, добавил Иона Овсеич, можно только удивляться, какое поразительное единодушие у Котляров с таким лакеем плутократии, как лейборист Клемент Эттли: тот говорит, что Советская Россия все отдает на военные цели, поэтому, дескать, мало уделяет мирной экономике для народа, и наши дворовые экономисты повторяют за ним буквально слово в слово! И это в то время, когда товарищ Сталин лично дал ответ Клементу Эттли: мистер Эттли ничего не смыслит в экономической науке, но зато хорошо набил руку в антисоветской пропаганде.

Иосиф, когда жена передала ему весь разговор и сравнения, хватил своим сапожным молотком по железной лапе с такой силой, что задзеленькали стеклянные трубочки на люстре. Адя сидел в другой комнате, писал конспект по основам марксизма-ленинизма и от этого звука весь передернулся, как будто через тело пропустили ток.

Потом Иосиф поднял крик и стал требовать от жены, чтобы она немедленно пошла к своему Овсеичу и предупредила: Котляр не Лапидис, его на рачка не возьмешь. Котляр потерял ногу в гражданскую войну, когда Советская власть висела на волоске. В сорок четвертом Иосиф Котляр отдал своих сыновей на фронте, больше ему терять нечего, и пусть Дегтярь закроет свой поганый рот, если хочет жить!

Зашел Адя, обнял дядю Иосифа за плечи и просил успокоиться, но от этой просьбы дядя Иосиф раскричался еще громче, кавалерийский голос можно было услышать через все стены, и во дворе наверняка слышали.

— Иосиф, — Аня изо всех сил прижимала ладони к щекам и умоляла взять себя в руки, — Иосиф, не лей воду на мельницу.

— Мне плевать на его мельницу, — заорал в ответ Иосиф, — и пусть лучше твой Овсеич возьмет свои слова обратно, иначе будет такое, что еще мир не видел!

— Ой, какой глупый человек, — Аня сидела на стуле и раскачивалась, — недаром говорят, язык мой — враг мой.

— Жена, — наконец, немного успокоился Иосиф, — четыре года ты воевала на фронте, получила инвалидность на всю жизнь, так объясни мне: откуда в тебе такая осмотрительность и осторожность? Почему ты постоянно должна оглядываться на какого-то Дегтяря?

— При чем здесь оглядываться! — громко сказала Аня. — Просто большое уважение к человеку, который всю свою жизнь отдает другим и ничего не требует взамен.

— Ничего? — удивился Иосиф.

— Ничего, — повторила Аня.

— Значит, — скривился Иосиф, — твое уважение и то, что ты Овсеича слушаешься больше, чем собственного мужа, а его мнение для тебя главнее, чем мое, — это, по-твоему, ровным счетом ничего?