Афинский яд - Маргарет Дуди

— Ты можешь подкрепить свои слова какой-нибудь бумагой? — осведомился Аристотель. — Чем ты докажешь, что Ортобул был твоим должником?

— Да-да, — вставил оживившийся привратник. — Документ. Ты должен принести документ, подписанный старым хозяином…

— Не беспокойся. За доказательствами дело не станет, — заверил Эргокл. — Ортобул должен был возместить мне потерю рабыни Мариллы и расходы на нее, не покрытые судебным решением. Есть и еще кое-что. Я хочу разобраться с этим делом сейчас, пока жена Ортобула еще дышит. После того как Гермию казнят, деньги, которые она принесла в семью Ортобула, станут предметом бесконечных судебных разбирательств. Ее родственнички своего не упустят. Печально, весьма печально. Но сейчас, пока она еще жива, она может убедить своего пасынка расплатиться со мной. Вот почему я срочно хочу поговорить с Критоном. Я бы предпочел Гермию или ее дядю, но это весьма затруднительно.

— Меня совершенно не интересуют твои дела, — заявил Ферамен. — Со всеми своими претензиями — реальными или воображаемыми — обращайся к Критону. А мне пора.

Он встал и направился к выходу, а мы робко пошли за ним. Уже в дверях охотник за свидетелями повернулся к нам и внушительно произнес:

— Запомните мои слова! Тот, кто найдет нам свидетелей или сам явится в суд для дачи показаний, заслужит вечное расположение богов и людей.

Сделав этот прощальный выпад (даже сам благочестивый Эвримедонт не нашел бы, что прибавить), Ферамен развернулся и зашагал к калитке. Он изо всех сил старался произвести впечатление своим выходом. Однако этим усилиям суждено было пропасть зря. Не успел Ферамен подойти к калитке, как какой-то человек распахнул ее снаружи и ворвался во двор. Он пребывал в столь возбужденном состоянии, что налетел на кряжистого раба Ферамена, отскочил от него и чуть не врезался в господина. Это явно был слуга семейства Ортобула. Он стал кричать, обращаясь к привратнику, который в очередной раз пытался выпроводить нас из дома.

— О, черные вести! Я должен найти господина Критона. Случилось страшное! Клеофон пропал!

— Пропал? — Привратник побледнел, но взял себя в руки. — Чушь. Просто мальчишки не всегда прибегают по первому зову. Он не мог по-настоящему пропасть.

— Да, но он пропал. Он не ночевал дома. Его нет у мачехи, и мы знаем, что там он тоже не ночевал. Критон велел мне найти его, и я искал повсюду. И всех спрашивал. Его нигде нет.

— Ну-ну, — Аристотель положил руку ему на плечо. — Ты встревожен, я понимаю, но мальчики часто убегают играть или поглазеть на что-нибудь. Ты хорошенько обыскал Агору?

— Конечно.

— Я уверен, что ты не жалел сил, — сочувственно произнес Аристотель. — Но мало ли мест, куда мальчик мог пойти для забавы. Да хоть в Пирей, посмотреть на корабли. Конечно же, ты не мог исчерпать все возможности.

— Да, но, господин… — Раб серьезно взглянул на Аристотеля. — Мальчик был убит горем. В таком состоянии не играют и не глазеют на корабли. Я знаю, мой хозяин Критон не одобрил бы то, что я собираюсь сказать, но я ужасно боюсь, как бы паренек не наложил на себя руки.

Привратник взвыл и заткнул уши:

— Замолчи! Замолчи! Я не хочу слушать! Ужасное положение, я и так едва справляюсь: дом осаждают посторонние, которых я не могу выставить, и никого из семьи нет! — Старик вдруг рухнул на пол возле двери и разрыдался.

— Я так старался, — говорил он сквозь слезы. — Но я не знаю, что теперь делать.

— Ты ни в чем не виноват. — Аристотель подошел к рыдающему привратнику и погладил его по плечу. — Встань, утри слезы, будь усерден. Делай свое дело так, как велел бы тебе господин. Мальчик обязательно вернется, и окажется, что все твои страдания были напрасны.

— Чего-чего, а страданий этой семье хватает, — сказал Эргокл. Курносого человечка ничуть не огорчили ужасные вести. Его шустрые глазки бегали туда-сюда, стараясь не упустить ни единой детали. — Папашу убили, мамашу того и гляди казнят! Не удивлюсь, если несчастный паренек и правда сбрендил. Он вполне мог покончить с собой. Но, скорее всего, сбежал, не перенеся позора. Пройдет год-другой, и выяснится, что он просто удрал подальше от своей обесчещенной семьи. Быть может, отправившись на поиски нормальной жизни, он станет матросом, пиратом или разбойником.

И Эргокл ушел с таким довольным видом, словно беда, свалившаяся на семью Ортобула, вознаградила его за все неприятности.

XII

Пропавший мальчик

Странно, исчезновение Клеофона, который сам по себе был весьма незначительной фигурой, стало событием первостепенной важности. Новость распространялась по Афинам, словно пожар, от соседа к соседу. Женщины и рабы шушукались на кухнях. Казалось, таинственное исчезновение хозяйского сына было очередным шагом к полному краху, грозившему семье Ортобула. По крайней мере, именно так многие смотрели на случившееся.

— Весь род Ортобула проклят! — заявил своим собеседникам на Агоре какой-то не в меру возбужденный сплетник. — Обречен на страдания.

— Проклят, — изумленно повторяли легкомысленные зеваки.

— Все это глупости, — говорил Аристотель мне и Феофрасту. — Мы плохо искали, вот и все. Возможно, слова Эргокла столь же правдивы, сколько неприятны: вдруг мальчик и впрямь бежал от позора? Этот суд — тяжкое испытание для всех афинян, а для Клеофона — и вовсе пытка, как мы видели на первой продикасии. Возможно, юный Клеофон не убежал насовсем, а просто устроил себе каникулы. И все же, лучше бы его нашли!

Разговоры о проклятии, павшем на род Ортобула, не могли не раздражать, но ходили слухи и похуже.

— С мальчиком разделались! — считали некоторые. — Критон и его друзья не могли допустить, чтобы он свидетельствовал против них. Интересно получается: мальчик встает у них на пути — и мгновенно исчезает!

— Мне и самому приходило это в голову, — признался я Аристотелю.

— Разумеется. Мне тоже.

— Критон опасен?

— Не исключено. Каким бы ни был Критон в нормальном состоянии, жестокость, которую он проявил по отношению к Гермии на рыночной площади, свидетельствует о помрачении рассудка. Но, честно говоря, Стефан, когда убиваешь, самое сложное — избавиться от тела. Трупы, доверенные рекам и обочинам дорог, часто находят. Это останавливает многих потенциальных убийц. Я узнавал, Критон никуда не уезжал из Афин.

Сначала казалось, что исчезновение Клеофона может настроить людей против Критона, а также против красавца Филина. Последний имел полное право сетовать на людскую несправедливость. Он сделал все, чтобы поддержать осиротевшего Критона, а в результате оказывался его сообщником, по крайней мере, в глазах тех (главным образом это были сторонники благочестивого Фанодема, дяди Гермии), кому нравилось думать, будто старший сын покойного Ортобула велел похитить (а то и вовсе убить) нежелательного свидетеля — собственного брата. Как бы то ни было, мы явно недооценили изобретательность Критона и его клики. На второй день после пропажи мальчика они собрались и пустили поистине великолепный слух. По этой новой версии, за подозрительным исчезновением стояла Гермия. Но зачем ей это понадобилось? Ведь юный Клеофон так явно поддерживал мачеху. А затем, объясняли друзья Критона, что сторонники Гермии прекрасно понимали: едва мальчика станут всерьез допрашивать на втором слушанье, ему, что бы он там ни чувствовал и ни считал, придется сказать правду. Эта правда неизбежно повредит Гермии, хотя он сам может желать обратного. И тогда сторонники Гермии похитили ребенка.

— Не стану утверждать, что мы это знаем, — говорил Филин, красиво, как и все, что он делал. Статный, изысканно одетый, недавно подстриженный, этот человек был хорош и при требовательном свете утреннего осеннего солнца, и при свете ламп в доме Трифены, где он стоял возле прекраснейшей женщины Афин. Филин отвечал зевакам, собравшимся в Стое Пойкиле, и его глубокие голубые глаза выражали скорее упрек, нежели гнев.

Я был немного удивлен, что после сцены на Агоре, когда Критон прилюдно обвинил Филина в прелюбодеянии, он, похоже, помирился со старым другом отца. Ибо Филин говорил «мы» с самым непринужденным видом. Что же заставило Критона-мстителя изменить свое мнение о Филине? Как очаровательный Филин сумел вернуть расположение Критона?

— Просто мы знаем, что наше обвинение справедливо, — продолжал Филин, — а потому есть причины полагать, что Фанодем и его племянница Гермия предвидели свое поражение. Оно неминуемо, если Клеофона станут тщательно допрашивать. Какие бы чувства ни испытывал бедный мальчик, его ответы лишь поддержали бы нашу историю, ибо в ней — истина. У Критона нет причин страшиться второй продикасии, напротив: есть все основания ждать ее с нетерпением. Какое странное совпадение: вторая продикасия вот-вот начнется, а мальчик бесследно исчез!