Семья - Владимир Рублев

— Зинка! Почему крылечко не помыла? — зашумел он, вваливаясь в дом.

Сестра еще отцом была обучена одной святой истине: пьяному хозяину на глаза не попадайся. Поэтому, едва заслышав пьяное мурлыканье Ефима, Зина юркнула за дверь и там, дрожа, стояла до тех пор, пока разгулявшийся брат не протопал к себе в комнату.

А Ефиму вдруг во что бы то ни стало захотелось увидеть сестру, и он снова крикнул:

— Зинка! Ты, чертова кукла, слышишь меня или нет?

Матери дома не было, Ефиму никто не отвечал, и эта безмолвная пустота успокоила его. Вскоре он, однако, сообразил, что в доме кто-то должен быть, и, натыкаясь на дверные косяки и стулья, побрел по комнатам, матерно ругаясь.

Зина выскочила из-за двери, но зацепилась платьем за пустое ведро, оно загрохотало.

— Стой! — где-то рядом рявкнул Ефим. Он медленно подошел и замахнулся на сжавшуюся и замершую от страха сестренку, но неожиданно опустил руку. В отупевшем взгляде мелькнул какой-то живой огонек. Ефим подошел к ней вплотную.

— Боюсь... — усмехнулся он, вперив в нее помутневший взгляд. — Твоего хахаля, любезного твоего боюсь... Смотри, Зинка, для тебя обхаживаю Вальку Астанина... — он скрипнул зубами. — Проворонишь — башку сверну!.. На врубмашиниста учится он, поняла? Золотая копеечка, а не мужик! Эх, чертова кукла, зажму я вас с ним в кулак! — вдруг вскрикнул Ефим, до хруста сжимая пальцы своей огромной ладони, но тут сознание, вероятно, изменило ему, он зашатался и ухватился рукой за стену.

Зина юркнула в дверь, выскочила во двор, пробежала в сарай и там, прислонившись лбом к шершавому бревну стены, беззвучно заплакала. Ей почудилось в брате что-то звериное.

12

Сегодня Валентин первый раз самостоятельно вел врубмашину. За спиной стояли старый Комлев, Санька да три человека из навалоотбойщиков. Волненье было лишь в первые минуты, когда бары — режущий орган врубовки, — задрожав, стали врезаться в черную стену пласта. Дальше как будто забылось, что это первая опытная работа, своего рода экзамены. Петр Григорьевич был строгим, но умелым учителем, потому машина без перенапряженья подрубала лаву все дальше и дальше. На миг даже забылось, что за спиной, внимательно наблюдая, стоят люди. Все внимание было поглощено этой послушной, умной машиной. Но вспомнив, что за его работой наблюдают, Валентин вдруг почувствовал прилив необычайной гордости за себя: захотел он и добился своего. Конечно, наблюдают за ним сейчас не так, как он когда-то за Климом Семиухо, но все же радостно: Валентин Астанин — врубмашинист! Красивая, большая, умная, специальность, это не на побегушках где-то быть.

Ровно, все вперед и вперед, двигалась врубовка, которую вел Валентин Астанин.

За этим и застал их начальник шахты...

— Кто рубит? — глаза Ивана Павловича настороженно смотрят в сторону работающей врубмашины.

— Ученик мой, Астанин... Можно пускать на самостоятельную работу... Толковый паренек...

— Астанин? Ну-ка, Петр Григорьевич, пусть выключит машину.

— Валентин! Выключай! — бросился к товарищу Санька. Сейчас его, Санькина, очередь. Только при начальнике шахты страшновато рубить, он каждую ошибку, каждый неправильный вздох машины поймет.

— Иди-ка, иди-ка сюда! — подзывал, волнуясь, Иван Павлович Валентина. — Так вот ты где? Врубмашинистом захотел быть? Молодец! А... с Галиной как?

Валентин нахмурился.

Иван Павлович понял его: ничего нового.

— Ну, ничего, ничего, помиритесь... Главное, я рад, что ты шахты не испугался, все решил так, как надо... Где живешь сейчас?

— У Петра Григорьевича.

— Ну, ладно, работай... Петр Григорьевич, сколько у тебя учеников?

— Двое... Вот он да Санька... Правда, теперь они уже не ученики. Переводить во врубмашинисты можно.

— Значит, только двое... — Иван Павлович помолчал, приглядываясь к работе Саньки. — Ничего рубает... Хороший машинист будет... Петр Григорьевич, а ведь придется комбайн тебе передавать... Справишься?

— С комбайном-то? А это мы с вами обсудим.

...Уже давно ушел начальник шахты, а в ушах Валентина все еще стоял вопрос: «А как с Галиной?»

Вспомнилось сразу все, от чего он даже в мыслях бежал, стараясь заглушить тоску по Галине. Но сейчас уже ясно почувствовалось, что этого не сделаешь... Словно приблизил Иван Павлович своим разговором все думы о ней, все, о чем он запретил себе даже вспоминать. И в какой-то миг ноющая боль сжала его сердце... Эх, Галинка, Галинка, неужели не понимаешь ты, кто из нас прав?

13

Вечер...

Нины Павловны нет, она еще с утра ушла к Клубенцовым. Там готовились к отъезду в Ельное, со дня на день ждали приезда Ивана Павловича за семьей.

Галина закрыла книгу и подошла к окну. За последнее время она располнела, походка ее стала медлительней, лицо побледнело, и большие глаза смотрели на мир как-то вдумчивей и внимательней. Чувствовалось, что скоро она станет матерью.

А за окном дождь... В квартире тихо, и от этого стук дождевых капель приковывает к себе внимание, навевая невеселые думы.

Валентина нет рядом. Но он с ней, заставляя думать о себе беспокойными легкими ударами будущего ребенка. Что же дальше? Неужели она уже никогда не увидит Валентина возле себя, неужели вся жизнь будет так же пуста, как сейчас? Нет, она не будет пустой: родится и вырастет тот, который воплотил в себе их любовь, их неудавшееся счастье. Только разве не спросит он, этот новый человек, о своем отце, разве не задаст ей вопроса, на который так трудно ответить?

А за окном дождь, и от этого в квартире кажется неуютно...

14

Главный механик шахты Лихарев провел Клубенцова, Шалина, Тачинского и Комлева через шахтный двор, отомкнул небольшой приземистый сарай и махнул рукой вглубь:

— Вот... Можете осматривать... Сюда мы его определили.

Клубенцов первым шагнул в сарай. Глаз быстро освоился с полутьмой: крыша помещения, где хранился горный комбайн «Донбасс», в нескольких местах была разворочена, и сквозь эти проломы пробивался дневной свет.

За начальником шахты в сарай вошли все остальные. Петр Григорьевич Комлев сразу же быстро прошел, к плоскому железному ящику, занявшему добрую треть сарайки.

Петр Григорьевич склонился над корпусом комбайна, что-то рассматривая, затем достал из кармана нож и начал скоблить железо.

— Видите? Ржавчина...

Все, не сговариваясь, посмотрели вверх, в пролом крыши, сквозь который, вероятно, и пробивался в сарай дождь.

Иван Павлович прищурился и молча посмотрел на Лихарева. Тот пожал плечами.

— На ремонт средств нет...

— Ты, вот что... Лихарев... — сдержанно бросил Клубенцов, окинув, его презрительным взглядом. — Залез бы сам да доски-то на крыше хоть в порядок привел... Трудно? Может быть, помочь тебе?

Лихарев широко улыбнулся, приняв слова Клубенцов а за шутку.

— Ну, чего стоишь? — вдруг подался начальник шахты к Лихареву. — Средства тебе понадобились, чтобы дырку в крыше заделать?

Главный механик испуганно отступил назад, черные глаза его недобро блеснули.

— Вы... не кричите, пожалуйста... — заикаясь, пробормотал он. — К вечеру все будет сделано.

— Миллионы рублей на такие машины народ расходует, а он — под дырявую крышу комбайн загнал! — повернулся Иван Павлович к Шалину. — Судить за такие дела надо. Вот вам пример для разбора на партбюро... Миндальничаете все с ними, уважаемый секретарь партийной организации.

Это было сказано таким резким тоном, что Шалин вздрогнул: что это? Совет или... или приказ, не подлежащий обсуждению?

Семен Платонович поймал соболезнующий и чуть ехидный взгляд Тачинского.

— Вы, пожалуйста, для себя, товарищ Клубенцов, выводы делайте, а я... и сам все прекрасно понимаю... — сказал он, глядя в крепкий затылок начальника шахты, снова склонившегося над машиной.

Тот быстро обернулся.

— Это почему?

— А вы подумайте и сами поймете, почему.

«Что-то неладное меж ними, — подумал Комлев и покачал головой. — Вроде бы, оба хорошие люди».

Клубенцов словно сразу потерял интерес к разговору и подозвал Комлева.

— Ну-ка, Петр Григорьевич, приготовь машину для опробования. На днях в шахту ее будем спускать.

А Тачинский украдкой взглянул на Шалина, подумав: «Ишь ты... Этот за себя может постоять... Отрубил Клубенцову, как положено, и стоит себе спокойно. Но, честное слово, они еще передерутся между собой, и это — к лучшему.... Для меня, во всяком случае...»

Приступить к освоению агрегата было решено на участке младшего Комлева. В середине августа бригада во главе с Петром Григорьевичем Комлевым спустила машину в шахту.

— Страшновато, — признался Ивану Павловичу старый шахтер, когда машина была установлена на место. — Первый раз, при Худореве, неудача не испугала бы никого, тогда к ним привыкли. А сейчас не то... сейчас, вроде бы, — решительный бой: пойдет комбайн — все поверят в него, а не пойдет...