Семья - Владимир Рублев

Нет такого человека... Марк? Нет, он становится день ото дня все больше ненавистен ей, и особенно с той минуты, когда она узнала, что приехал Аркадий. Казалось бы — чего проще — выйти навстречу Аркадию, сказать, что он жив в ее сердце, что она не находит себе покоя... Но то, что случилось между ней и Марком, черной тенью вставало перед девушкой, закрывая малейшую надежду на возвращенье Аркадия.

Тамара подошла к окну и, глядя в поблекшую темноту, задумалась. По стеклу тоскливо били запоздалые капли. Да, видно, все кончено: Аркадию она не нужна, прошла неделя, как он приехал, а все еще не зашел. Да и кому она нужна, кому? Марк... Но рассудок гневно восстал, едва это имя вспомнилось. Можно ли любить его, когда рядом каждый день, каждый час будешь чувствовать тоскливый взгляд той, у которой крадут счастье. В памяти всплыло бледное, увядающее лицо Татьяны Константиновны. Нет, нет — только не это...

Даже пусть не обращать на нее вниманья, не видеть ее горя. Но разве она, Тамара, будет счастлива с Марком? Вряд ли... Его она не любит, нет... А без любви счастье не построить. Но что ж делать? Отдаться судьбе и покорно ждать своей участи месяц, два, год. Нет, еще не все потеряно. Надо уезжать отсюда, надо со слезами на глазах попросить отца, чтобы ее перевели в город... Ведь он же — отец, неужели не поймет, как ей сейчас трудно?

...За окном вставал рассвет. Мгла редела по-летнему быстро. Всходило солнце. Едва его первые лучи упали на лес, на дома, меж трепетных листьев пробежал легкий ветерок, словно вестник нарождающегося дня: там, где он пробегал, все оживало... Начиналось утро.

Тамара, словно зачарованная, смотрела на это чудесное превращение ночи в утро. Недавнее чувство одиночества уже исчезло. На смену пришло безмолвное любованье встающим новым утром... Таков уж был ее характер: казалось, и на краю пропасти, глядя вниз, она могла думать не о том, чем грозит ей эта обрывистая пропасть, а сколько страшной красоты заключает в себе она...

А утро пылало все сильней и сильней. Над копром и терриконом, над безмолвными, словно вымершими, домами поселка к сонной реке тянулась туманная дымка. А там, над рекой, она падала к «Каменной чаше», словно кутая скалу в легкий газовый платок.

И взволнованному сердцу Тамары вдруг захотелось как можно скорее встретиться с Аркадием... Девушка, мурлыча веселую песенку, бросилась торопливо умываться и одеваться... «Пойду к нему, если он не может... И добьюсь своего. Не может он не любить меня, я все, все ему отдам, но он будет мой... А Марк?»

Громкий стук в двери... Кто так рано?

Тамара отомкнула крючок и замерла: на пороге стоял отец.

— Не ждала? Ну, не плачь, не плачь... — неумело успокаивал Иван Павлович всхлипывающую на его плече дочь. — Давай-ка я лучше умоюсь.

И только когда отец сел завтракать, Тамара догадалась спросить:

— Папа, ты ко мне или по делам?

Иван Павлович хитро сощурился:

— А как ты думаешь?

— Ну, как... конечно, ко мне.

— Не угадала... Шахту вашу буду принимать... Худорева к нам переводят помощником главного инженера.

— Папка! Ой, правда?! — бросилась снова к нему Тамара.

— Правда, правда, дочка.

7

В начале августа в руководстве шахты произошли большие изменения. Худорев был снят с работы и переведен в город, начальником шахты назначили Ивана Павловича Клубенцова. Тачинский, временно исполняющий обязанности главного инженера шахты, утверждался приказом комбината в этой должности. Со дня на день ждали приезда нового парторга, хотя толком никто не знал, откуда и когда он приедет... Поговаривали, что парторгом будет один из секретарей райкома и что он сейчас инструктируется в области.

Каково же было всеобщее изумление, когда узнали, что парторгом рекомендован Семен Платонович Шалин. Семена Платоновича знали все горняки поселка; немногим более трех лет назад он работал на шахте горным мастером и был партгруппоргом участка. Потом уехал учиться в областную партийную школу.

— Слыхал? Семен Платонович у нас парторгом будет!

— Слышал... Ну теперь кое-кому туговато придется...

— Этот никому не даст засидеться на одном месте. Помнишь, как он на своем участке воевал? Худореву сколько крови попортил, покоя ни минуты не давал... Ну, а теперь он сам начальник...

— Может, стал начальником и затихнет? — осторожно вставлял кто-то.

— Семен Платонович?! Ты, наверное, его не знаешь, если так говоришь.

— Встречаться, конечно, не приходилось.

Такие разговоры слышались в последнее время на шахте. Горняки перебрасывались фразами о новом парторге в раскомандировочной, при спуске в шахту, при подъеме на поверхность.

Иван Павлович, уже принявший управление шахтой, с интересом прислушивался к этим разговорам. Шалина он не знал. Что же это за человек, если, еще не появившись здесь, он возбуждал столько разговоров о себе? Да и не только любопытство испытывал новый начальник шахты при мысли о Шалине. Парторг — политический руководитель, основная партийная фигура на шахте. Каким окажется Шалин? Судить по разговорам о деловых качествах человека нельзя, лучше всего увидеть его в деле... Но Шалин не спешил появляться на шахте... Так прошло несколько дней...

Однажды, когда Иван Павлович обедал дома, в комнату не спеша вошел невысокий мужчина. Остановившись в дверях, он как-то весело и в то же время пристально посмотрел на Клубенцова.

— Можно?

— Пожалуйста...

— Шалин...

— Ну, наконец-то! — обрадовался, приподнимаясь, Иван Павлович. — А мы уже потеряли надежду на ваш приезд... Садитесь...

— Задержался в тресте.

— Сегодня приехали?

— Нет, вчера утром... Решил присмотреться, прежде чем объявлять о своем появлении. А то вдруг окажется, что шахта еле-еле дышит и придется незаметно убегать обратно, так чтоб народ не видел... — улыбнулся Шалин...

— Ну и как же, присмотрелись?

— Присмотрелся... Шахта, конечно, и действительно, еле-еле дышит, а вот убегать не хочется... — рассмеялся Шалин.

— Ну что ж, пойдемте на шахту? Я ведь тоже здесь человек новый, — встал Иван Павлович.

— Слышал... Ну, а я-то не совсем новый...

Во время этого короткого разговора Иван Павлович разглядел Шалина. Ему было около сорока лет, но прищуренные глаза с лучиками морщин на висках и тонкий, резкого рисунка рот заметно старили его. Глаза у Шалина были какого-то неопределенного цвета. Одет он был в серый с коричневой полоской шевиотовый костюм.

— Значит, говорите, шахта еле-еле дышит... — обратился Иван Павлович к Шалину, когда они шли по улице поселка на шахту. — У вас уже, наверное, намечено, что нужно осуществить в первую очередь?

Шалин с каким-то жадным любопытством смотрел кругом, словно забыв про собеседника, и это невнимание задело Клубенцова.

— Да, да... — как-то странно невпопад ответил Шалин, все еще приглядываясь кругом. Несколько шагов прошли молча. И неожиданно Шалин заговорил сам.

— Красивый все же наш поселок... Курорт, а не шахта! — восхищенно качнул он головой.

— На курорте отдыхают, а нас послали сюда работать, — иронически заметил Клубенцов.

— Что же — будем работать, — быстро откликнулся Шалин. — А с чего начать... пока не знаю... Кроме партийного собрания, еще не могу предложить ничего... Трудное положение... Но тем интересней будет работа.

Что-то почти радостное прозвучало в словах Шалина, и Клубенцов недовольно поморщился: не любил он, когда о серьезных делах говорят с наивной приподнятостью. Ребячий пафос тут не поможет, нужно быстрое вмешательство, нужны, прежде всего, строго продуманные действия. Да да — строго продуманные...

— На раздумье много времени нам не отпущено, — продолжал между тем Шалин и с неожиданной твердостью добавил: — Логика вещей подсказывает, что в таких случаях надо поднимать весь коллектив, всех рабочих, и всякое гнильцо, что здесь накопилось, надо перемять, прочистить.

«Вот ты какой! — с любопытством скосил глаза Клубенцов. — Интересно в деле тебя увидеть», — а вслух лишь сказал:

— Да, в жизни работы много... Обидно то, что Худорев — мой бывший учитель... Я ведь у него начинал техником работу. Привык он на мускулы горняка надеяться, а сейчас не 1935-й год — механизмы, машины решают дело. Мускульной силе есть предел, не бесконечна же она. Значит, один выход — упорно внедрять горные машины. Не вышло раз, сорвалось — подумай да снова начинай. А Худорев комбайн «Донбасс» держал на поверхности. Не подходит, говорит, геологическая карта шахты.

Перед самой шахтой их догнала Тамара.

— Папа, ты сегодня задержись на работе, я иду в кино, — сказала она, и темные глаза ее, весело блеснув, на мгновенье задержались на Шалине. Она чему-то улыбнулась и быстро прошла вперед.

— Дочь?

— Дочь... — сразу помрачнел Клубенцов, вспомнив дошедшие до него слухи о связи дочери и Тачинского. Он уже не однажды хотел поговорить об этом с Тамарой, но в решительные моменты как-то совестился разговора, приходя к мысли, что связь дочери с Тачинским — ее чисто женское дело, в которое как-то просто неудобно ввязываться.