Семья - Владимир Рублев

— Валентин! — послышался девичий голос совсем где-то рядом.

«Кто это? Ага, так вот кто такая «бухгалтерша»! — подумал Валентин, увидев Тамару и Тачинского, взбирающихся по тропинке на скалу.

— Что же ты, Валентин, приехал и ко мне не зайдешь? Хорошо еще, что Марк сообщил: «Приехал какой-то не то Асанов, не то Астапов, будет врубмашинистом работать»... Я и догадалась, что это ты... Познакомьтесь... — представила она их друг другу. Под внимательным, изучающим взглядом Валентина Тачинский смутился: он знал, что жена Валентина была двоюродной сестрой Тамаре, а поэтому не хотелось первому же из ее родственников показаться в невыгодном свете.

— А почему ты здесь? А Галинка как? А Нина Павловна на курорт еще не уехала? — засыпала Валентина вопросами Тамара. Она показалась ему изумительно красивой, такой, какой он ни разу еще ее не видел.

— Потом, Тамара, потом... А сейчас пойдемте в скалы, посмотрим окрестность, — ответил Астанин.

Взбираясь выше в скалы, они оставили Тачинского далеко позади. Санька, очень неодобрительно отнесшийся к этой встрече, ушел вперед.

— А это твой муж? — неожиданно спросил Валентин, кивая головой назад.

Тамара густо покраснела и смутилась.

— Не знаю... — тихо прошептала она. — Я еще ничего, Валя, не знаю... И вообще на эту тему поговорим после... Ты вечером зайдешь ко мне?

— Хорошо...

2

Тамара и сама еще не знала, будет ей Тачинский мужем или нет. После объяснения с Татьяной Константиновной, она особенно остро почувствовала всю трудность создавшегося положения. Тачинскому было 32 года, ей — едва лишь двадцать. Все осложнялось еще и тем, что рядом с ней работала бывшая, а возможно, еще и будущая жена его, Татьяна Константиновна. Он же утаил от Тамары, что был женат, на что он рассчитывал?

...Приходя по утрам в бухгалтерию, Тамара избегала разговоров с Татьяной Константиновной, смущалась ее. Девушке казалось, что она незаслуженно обидела женщину, вошла в ее жизнь не только непрошенно, но и нечестно. После этого не хотелось не только близких встреч с Тачинским, но даже и случайно встречая его, Тамара молча, опустив глаза, проходила мимо.

Так продолжалось, пока не произошло однажды новое объяснение с Татьяной Константиновной.

Тамара, закрыв ящики столов и шкаф, уже собиралась уходить домой, когда Татьяна Константиновна, оторвавшись от дел, попросила:

— Тамара, подожди немного... Ты никуда не спешишь?

— Нет...

Татьяна Константиновна собрала бумаги, о чем-то подумала, затем виновато взглянула на Тамару:

— Ты извини, Тамара, если не понравится мое вмешательство в твои дела... Но мне жаль, когда я вижу, как тебе тяжело... Что с тобой? Или... с Марком Александровичем поссорились?

Тамара отрицательно качнула головой.

— Почему же ты такая грустная? У вас только сейчас с Марком радость начинается... — Татьяна Константиновна отвернулась, голос ее дрогнул. — Ты на меня не смотри, я уже для него чужой человек... Я вашему счастью мешать не хочу... Он тебя любит так, как и меня не любил. И никого не любил. Я вижу...

— Не надо, Татьяна Константиновна.

Странно, но Тамаре стало легче от этого признания Татьяны Константиновны. Но в душе назревало сочувствие к этой несчастной женщине, и Тамара быстро подошла к ней.

— Татьяна Константиновна, — горячо прошептала она. — Я... я с ним не хочу жить. Я его не люблю... и не любила, а просто так... Мне стало жаль, что он, такой сильный, что его все слушаются на работе, а передо мной он... такой робкий. Я его никогда больше не хочу знать.

Тамара и действительно верила, что сможет поступить так, настолько жаль ей было Татьяну Константиновну.

— Какой же он обманщик! — задумчиво и зло заговорила она снова. — Я ведь не знала, что вы ему жена... Но вы помиритесь с ним и будете жить, а я... я уеду отсюда.

— Нет, Тамара. До тебя я, может быть, простила бы его. Но сейчас... Нет! У всякой женщины есть своя гордость. Прожили мы восемь лет, он был близок мне, ну просто сердце иногда болело, так он мне был дорог. А сейчас... Чужой он... Разве ты смогла бы любить после этого?

— Не смогла бы... — опустила голову Тамара.

...Долго говорили в этот вечер они. А назавтра Тамара снова поехала с Тачинским за реку, на «Каменную чашу».

Но когда Тачинский в скалах попытался обнять ее, она с силой ударила его кулаком в грудь.

— Что с тобой? — опешил Тачинский, глядя на медленно уходящую вверх по тропинке Тамару. Она резко обернулась:

— Знаешь что: я тебе не жена и женой никогда не буду. Ты сделал несчастной навек Татьяну Константиновну, а я... Я ненавижу тебя за это! — выкрикнула она со злостью, но неожиданно села на камень и заплакала. — Ты подлый, подлый. Я не знала, что ты такой.

— Тамара... Я не хотел тебя обидеть, когда все так получилось. Если бы я тебя не любил больше всех на свете, этого и не было бы. Поверь мне.

Слова были горячие, искренние. Тамара, перестав всхлипывать, тихо покачала головой.

— Нет, Марк... Я все равно не смогу быть твоей женой.

— Но пойми же...

— Нет, нет... Ты, наверное, так же клялся Татьяне Константиновне, а что с ней сделал?

— Ну, хорошо... Только разреши мне вечером приходить к тебе, посидеть, поговорить с тобой, наконец, просто видеть тебя... Мне будет больно без тебя, Тамара...

Тамара задумалась на миг, затем ответила:

— Лучше не вечером, а днем... В выходные... И встречаться, как товарищи.

...Вопрос Валентина о ее отношениях с Тачинским застал Тамару врасплох. Действительно, не лучше ли стать женой Тачинского? Ведь хотя они и встречались, как товарищи, сердце Тамары хранило ту особенную близость, которую дал ей Тачинский в памятную ночь... Все зависело от нее, — это она знала, — Тачинский был на все согласен..

Ожидая вечером Валентина, Тамара многое передумала, но как и что сказать ему, она не знала.

3

Но Валентин в этот вечер к Тамаре не пришел: возвратившись домой, он застал там сына Комлева — Геннадия и его товарища Аркадия Зыкина.

Петр Григорьевич, захмелев от вина и радости, весь вечер поучал молодежь, невзирая на протесты жены Феоктисты Ивановны, которая с разрумянившимся лицом то и дело бегала от стола на кухню.

— Пожалел бы ты ребят-то хоть, неугомонный... Устали они с дороги, а ты разговорился... Вы кушайте, кушайте, не смотрите на него. Он совсем опьянел сегодня... — говорила старушка, устанавливая на стол дымящуюся тарелку пельменей. — Налей-ка еще вина ребятам-то.

— Ничего, мать, молодым послушать полезно, — отвечал Петр Григорьевич, наполняя рюмки и расставляя их на столе. — Я, может, к тому же на них в обиде... Легко вам ныне достается все в жизни... Вот вы уже начальники, командовать надо мной будете, а ведь вы же мои сыны... Ну, смотри же, Геннадий, плохо будешь командовать, так и знай, по-отцовски ремешком проучу и из дому выгоню. — Он любовно поглядел на могучего, словно молодой дубок, сына. — Не хочу, чтобы ты позорил семью Комлевых. Наша фамилия — старая шахтерская. Еще моего отца дед рубал уголек у Ашихмина... Здоровый детина, рассказывают, был... Была такая профессия «саночник», он около десятка лет волочил в забое «санки». Только потом дозволено было ему идти в забойщики... А сейчас... Ну вот он, — Петр Григорьевич кивнул на Валентина, — через месяц будет самостоятельно врубмашиной управлять, не кайлом махать, а врубмашину поведет... Эх, хотел бы я сейчас на ваше место да какие дела бы творил!

Часов до одиннадцати текла беседа. Затем Аркадий незаметно подтолкнул Геннадия и кивнул на дверь. Тот, скосив глаза на отца, молча мотнул головой и встал из-за стола.

Увидев, что сын с Аркадием куда-то собираются. Петр Григорьевич встревожился:

— Куда вы?

— На улицу... По поселку пройдемся...

— Ладно, идите, надо мне уже и спать укладываться. — И легко пошел в спальню.

Феоктиста Ивановна, прибирая со стола, тихонько вздохнула:

— Вы уж долго-то не ходите, Геннадий...

— Ладно, мама...

— Мы быстро...

Во дворе их со всех сторон охватила темень ночи. Ярко мерцали далекие огоньки звезд, воздух был недвижим. Временами слышался легкий шум от шахты, где и ночами не прекращалась добыча, угля.

— Знаешь что — не пойдем сегодня к ней, — неожиданно остановился Аркадий. — Я боюсь, Генка, боюсь, что она меня может плохо встретить, и тогда я себе нигде места не найду. Давай лучше посидим на скамейке.

— Ладно. Только ты не бойся встречи с Тамарой. Если она любит и ждет тебя, встреча будет хорошей.

— Если любит и ждет... — задумчиво повторил Аркадий. — Какое все же хорошее чувство дано человеку — любовь... Эх, Генка, вот любила бы меня Тамара по-настоящему, я больше ничего и не желал бы...

— Сомневаюсь, чтобы ты смог прожить лишь Тамариной любовью. В пустыню бы вас... с такими мыслями... Или в четыре стены отгородить от людей на всю жизнь...

Аркадий рассмеялся:

— Острота номер один... А вообще-то ты прав, я уже составил себе мнение, что ты просто женоненавистник... — Аркадий озорно подтолкнул Гену. — Признайся, не переносишь ты, когда люди любят и женятся?